Глава 29 (1/1)

Я шла по странному саду: казалось, зима напала на него посреди июня. Зелены были листья пышных кустов, яркими звездами расцветали флоксы, лилии и рододендроны, но всё покрывал тонкий слой снега. В пышном розарии чайные розы словно в полусне склоняли к земле головки, укрытые кружевами инея. Вдали проливали слезы-льдинки плакучие ивы. Ветра не было. Снежный покров лежал ровно и аккуратно, и под моими следами он даже не приминалсяКуда я шла, я не знала сама, да это и не казалось мне важным. Замороженный сад был слишком красив, чтобы хотелось покинуть его, и я медленно шагала вперед, придерживая подол пышного серого платья. Пройдя под серебристой ивой, чьи длинные ветви прохладно скользнули по моему лицу, я вышла на заснеженную полянку. Посреди нее лежал кто-то, чья фигура была мне весьма знакома.Я неторопливо приблизилась и опустилась подле фигуры на колени, примяв платье. Снег не казался холодным, трава не кололась.Глядя в спокойное лицо, по бледности почти не уступающее снегу, я испытала щемящую нежность. Да, красив, да, силен, но главное даже не это… Что же связывает эти черты в единое, неповторимое, совершенное целое?В попытке отыскать ответ на этот вопрос я медленно провела рукой по прохладному лицу, погладила виски и перебрала черные, как вороново крыло, волосы. Ласково скользнула пальцами по открытой шее и замерла у ключиц, любуясь… Ни в чем не было изъяна. Каков же твой секрет, Себастьян?Словно услышав мои мысли в этой по-зимнему пустой тишине, он распахнул глаза и улыбнулся. Впервые я увидела его настоящую улыбку – открытую, счастливую, нежную, и самое главное, адресованную мне одной. Мир на какую-то секунду сжался до размеров моего сердца.Я наклонилась, упершись ладонями в землю по обе стороны от его головы, и волосы мои упали вокруг его лица, как вуаль. Лицом к лицу, укрытый моею тенью он был ещё красивее… и больше не казался мне далеким. Выражение отчуждения исчезло из его карминовых глаз. Теперь они смеялись.- Ты можешь сделать это, если хочешь, - прошептал он, не прекращая улыбаться.И тогда я очень медленно и осторожно наклонилась и поцеловала его в губы.О блаженный миг, которого так ждала и так боялась моя душа… Сердце мое рухнуло, а затем вновь взлетело и забилось, как раненая птица. В голове зашумело, словно каким-то чудом я перенеслась к берегу океана. Его губы… Прохладные, как первый снег, они таяли под моими, лихорадочно пылающими. Не сопротивлялись, не уклонялись, но и не отвечали – просто таяли, медленно и спокойно.Но большего я от него не требовала.?Ты можешь сделать это, если хочешь…?.Я всегда хотела сделать это.Не знаю, как долго продолжалось наше единение. Время замерло, заморозилось в этом колдовском саду, и даже пушистые снежинки застыли в воздухе. А я была бы совсем не против заморозиться с Себастьяном и остаться здесь навек.Трепетным движением я прикоснулась к его щеке и перебрала волосы. Странно… Где-то вдалеке моего сознания промелькнула мысль о том, что волосы Себастьяна не такие длинные, да и кожа под пальцами ощущается иначе… И этот аромат, аромат свежесобранной мяты… Себастьян же не любит мяту.Я потихоньку отстранилась – на месте Себастьяна, в точности повторяя его позу, лежал незнакомый юноша. Сначала он показался мне неживым – его кожа была сера, а обнаженная грудь не вздымалась, чтобы сделать вдох. Может он прилег здесь летом и не заметил, что пришла зима?Но затем, когда я уже прочно уверовалась в этой мысли, его глаза распахнулись и живым светом засияли на мертвенно-бледном лице. Я полуулыбнулась. Странно, но я не ощущала сосущего разочарования или обиды за внезапное исчезновение Себастьяна. Этот юноша, с копной белоснежных легких волос, был приятен мне, и мысль о том, что именно его я могла целовать в последние секунды, не вызывала гнева или отвращения.Он сел, подняв в воздух невесомую тучу снежинок, и спросил:- Ты помнишь 1099 год?- Нет, - ответила я.- Тогда вы взяли Иерусалим. Это произошло на восьмой день осады, очень быстро и жестоко. Горящие стрелы, тараны, и вот вы внутри… Вы устроили настоящую резню в городе. Кровь текла по земле, как никогда не текла там вода. Да, - повторил он, глядя мимо меня, - Настоящую резню… Но не ты.Закрыв лицо большими ладонями, он тихо рассмеялся, словно заплакал.- Помню, как ты стоял на крепостной стене в этой жуткой оборванной накидке, весь перемазанный в своей и чужой крови, а твоя борода…Я рассмеялась, когда он сказал про бороду, и он подхватил мой смех:- Да-да, борода… Какой-то сарацин отхватил изрядный кусок своим палашом ровно посередине подбородка, но ты всё равно отказывался сбрить или подровнять ее. Но смешным ты не был, о нет, никогда… И вот ты стоял там, всходило солнце, у твоих ног был священный город, а ты плакал, как ребенок. Когда я увидел это, сам тоже заплакал. Понимаешь, ты потерял палец при осаде Антиохии, коня в пустыне, а шлем при вторжении в город, но способности искренне плакать – нет, хотя ее-то все теряли первой. Ты так плакал, что мне казалось, твое сердце не выдержит…Он словно в смущении улыбнулся:- Глупый… Я должен был сразу понять, что в тот момент твое сердце охватывало весь мир, и каждая слеза способна была перевесить вселенную. Когда-то давно ты пообещал, что помолишься Отцу со стен Величайшего Города, а теперь ты в самом деле стоял там и трясущимися руками пытался сотворить вокруг себя крестное знамение. Я помог тебе, и на коленях ты поведал мне самую лучшую, самую искреннюю молитву без слов. Это был мой самый ценный груз…В тот день вы взяли город, и ты думал, что плачешь и молишься за это, но я-то знал, знал истинную причину… Обещание было выполнено. Через три дня я забрал тебя домой.Он опустил голову и пригладил ладонью траву, покрытую снегом. Я оторвала от него внимательный взгляд и только сейчас заметила, что пока он говорил, у горизонта собрались темные грозовые тучи. Прохладный ветерок раскачивал ветви серебряных ив и незримыми пальцами касался открытой кожи.- Будет гроза, - поделилась я своими наблюдениями и спрятала ладони в пышном подоле платья, чтобы они не замерзли.Юноша поднял голову. Его глаза… Я их уже видела, поняла я внезапно. Но на другом лице. Более… земном.- А помнишь 1584?- Нет, - я покачала головой, - Сколько тебе лет?Он словно и не слышал моего вопроса:- Ты солгал… Ложь была настолько смешна и невероятна, что я даже не слишком обеспокоился. Подумал, что вы сами разберетесь, что это молодость и весна пляшет в твоей крови… А потом они пришли и арестовали его, и уже через три дня его труп скалился тебе с виселицы.Я поняла, что эта история нравится мне куда менее предыдущей, но посчитала, что уйти будет невежливо. И всё же мне стало неуютно.- Одна маленькая ложь… И одна смерть как результат. Ты тащил этот шлейф за собой всю жизнь, все долгие и мучительные двадцать лет, бесконечно терзаясь и страдая, пытаясь залечить кровоточащее сердце мотивами, клятвами и обетами. Ты ушел в монахи, переселился в горы, не отрывал глаз от книг и стирал эту ложь из сердца и головы до тех пор, пока она не въелась в холст твоей памяти настолько прочно, что уже ничто не могло изничтожить ее, - он улыбнулся. - Ничто, кроме истинного раскаяния. И ты понял это, а может просто перестал шептать молитвы и расслышал мой голос. Ты вернулся туда, куда поклялся не возвращаться, нашел тех, кого мечтал забыть, и признался. Как прекрасно было говорить правду, так ведь? Я видел, как расцветает твоя душа с каждым словом и звуком, как сердце, до этого зажатое в вечном страхе, вдруг начинает биться и жить!Двадцать лет, двадцать ужасных лет ты создавал себе Ад на земле, но в тот день разрушил его и освободился. Твое раскаяние даровало тебе прощение. И через год мы встретились вновь.Он посмотрел на меня с неизъяснимой нежностью, так ласково и с такой любовью, что я захотела плакать.- Кто ты? – спросила я, обхватывая себя руками, - Как твое имя?Свинцовые тучи приближались, и вспышки ветвистых молний пронзали небеса всё чаще. Уже слышны были тяжелые раскаты грома. Мне стало жаль этот замороженный сад – он был слишком хрупок, чтобы выдержать подобную бурю.- Ну а 1915? Его ты помнишь? – вновь проигнорировав мой вопрос, едва ли не взмолился юноша. В его глазах блестели слезы, и от этого они казались ещё светлее, ещё глубже и пронзительней, - Ну, пожалуйста, вспомни!Я покачала головой, мне было больно разочаровывать его в третий раз, но что ещё я могла сказать ему?Его лицо исказилось в муке:- Война не привлекала тебя. Битвы не волновали кровь. Тебе не нужно было ни славы, ни званий, ни народной любви. Тебе было 18, ты хотел смеяться, путешествовать и учиться. У тебя был светлый ум, и многие прочили тебе замечательную карьеру в научной сфере. Но на фронт ты всё же ушёл. И не вернулся обратно.Резкий порыв обжигающе холодного ветра обдал нас ледяной пылью, и юноша придвинулся ближе, прикрывая лицо руками.- Ты не был единственным с подобной судьбой – вас были тысячи! – повышая голос, продолжил он, - Но это была жертва! Тихая безропотная жертва!Он вновь придвинулся ко мне и, поймав мой взгляд, ласково улыбнулся, так ласково, что я позабыла и о прекрасном саде, и о буре:- Это была наша самая короткая разлука, Ария.- Я не помню тебя! – с отчаянием воскликнула я, - Как тебя зовут? Где мы встречались?Он покачал головой, очарование улыбки исчезло; его волосы, как белое пламя плясали вокруг головы, раздуваемые ветром. С поляны смело весь снег, но ветви ив продолжали извиваться в воздухе серебряными змеями. Небо казалось выточенным из обсидиана, а молнии с грохотом раскалывали его на куски. Я бы не удивилась, если бы начался камнепад.- Ты всегда шла вверх, Ария… С каждым новым рождением. Ария, Ария… - как в забытьи прошептал он, раскачиваясь.- Как же так?Он простонал, сгибаясь, касаясь лбом волнующейся травы. Весь он был как обнаженный нерв, как комок страданий и муки. Подавив рыдание, я метнулась к нему и… застыла, с ужасом глядя на его спину. Слова утешения застряли в горле комком.Белую и, наверное, очень нежную кожу рассекали две кровавые и глубокие раны, словно от ножа. Они казались совсем недавними, но расчесанными и изодранными ногтями, и чем дольше я смотрела, цепенея от ужаса, тем четче проступали алые следы пальцев.Юноша поднял голову – по изможденному лицу струились слёзы:- Ария…Ветер унес слово, но я прочла по губам. Я отступила, путаясь в пышном платье. Волосы хлестали меня по лицу, от страха кружилась голова.- Ария, - громче воззвал он и поднялся на ноги.Какой высокий! Почему я не заметила этого раньше? Выше любого человека, да и сильнее, наверное…- Зачем ты сделала это? Отчего… отчего… - у него перехватило дыхание, он закрыл лицо. - Отчего лишила меня…?Он не договорил – сделал ещё один шаг ко мне, и в тот момент густое серое облако внезапно возникло за его спиной. Завихрившись, облако раздвоилось и приняло очертание – я похолодела – крыльев. О, что за жуткое это было зрелище – юноша, скорчившийся под ударами ветра, и две серые, из пепла состоящие, массы, в которых проглядывались тлеющие перья…Я закричала и отвернулась, бросилась в сторону, но остановилась, когда ива хлестнула меня упругими ветвями.- Кто ты?! – крикнула я, рыдая, - Почему ты кажешься мне знакомым?Он протянул ко мне руки, с которых стекала кровь. В блеске молний и темноте внезапно наступившей ночи она сверкала и переливалась, как бриллиантовая:- Ария, ты знаешь всё, что нужно! Ты всегда это умела! Так сделай это вновь! – кричал он, с трудом удерживаясь на ногах, - Не покидай меня!Он сделал шаг, но ветер словно обезумел. Стихия в дикой ярости носилась по поляне, ломая ветки и кидая листья нам в лицо, просто стоять с каждой секундой становилось всё сложнее. В метрах пяти от юноши в землю с ужасающим грохотом вонзилась зеленоватая молния, и мне показалось, что вместе с землей раскололась и моя голова.- Ария… - в который раз уже позвал меня этот истерзанный юноша, и я со стоном схватилась за голову. Кто он? Почему я его не помню и отчего всё во мне сжимается от счастья, когда он заглядывает мне в глаза?- Имя! – закричала я, и едва услышала себя в диком, нечленораздельном вопле ветра, грома и погибающего сада, - Твоё имя!Он вновь вытянул ко мне руки:-Ты знаешь!Я подобрала платье и зашагала к нему, сгибаясь, чтобы преодолеть ветер. Казалось, приходится идти через ножи, так яростно хлестали меня кувыркающиеся листья, ветви и остатки льдинок.- Я… тебя… не помню, - сквозь зубы проговаривала я, и слезы под ветром успевали высохнуть прежде, чем им приходило время скатываться по щекам. Настигло странное убеждение: если я его вспомню, если мы дотронемся друг до друга – всё плохое кончится.Прикрывая глаза рукой, я чуть приподняла голову и увидела, что он тоже идёт ко мне, идет еле-еле, шатаясь и раскачиваясь, серые массы сгоревших крыльев мешают ему, но всё же он идёт! Выходит, озверевший ветер дует одновременно в двух направлениях, словно целенаправленно не позволяет нам встретиться!Мы были уже совсем близко, шагах в десяти друг от друга. Его зеленоватые глаза сияли знакомым мне светом, светом надежды.- Ты всё можешь, - крикнул он и вытянул окровавленную руку, - Ты всегда это могла!Я сцепила зубы и сделала ещё один шаг, всего один - цель так близка! Ещё чуть-чуть, ещё усилие… Всё плохое кончится, когда мы соприкоснёмся, всё плохое кон…Небосвод над юношей на секунду стал ярче, чем самым светлым днем, но потом почти сразу же потух, и непроницаемая тьма охватила эту его часть. Чудовищный, сокрушающий уши грохот осязаемой волной пронесся по земле, срезая деревья и вырывая кусты, трава, по которой он катился, чернела и скукоживалась.Юноша обернулся ко мне. Он был печален:- Я назвал их, - сказал он, а затем смертоносная для всего живого волна накрыла его. Как факел вспыхнули на секунду белоснежные волосы, а затем в единое мгновенье его кожа треснула, и он рассыпался черными хлопьями пепла и гари. Хохоча, ветер швырнул мне их в лицо, рукава, за ворот платья. Я закричала, рванулась и… проснулась.***Увидев во сне кошмар, многие просыпаются с криком. Но я закричала уже после того, как, вздрогнув всем телом, распахнула веки: надо мной стоял Себастьян, и лицо его было ужасно. Оно выражало ненависть и ярость, возведенные в немыслимую степень, злобу такой силы, испытать которую человеку было просто не дано. Сквозь прекрасное лицо рвалось нечто звериное, первобытное, пугающее до холодной дрожи. Я и вообразить себе не могла, что можно кого-то так ненавидеть, и поэтому вскрикнула, ведь он смотрел прямо на меня.Крик вышел негромким и спросонья тихим. Не думая о том, как это может выглядеть со стороны и желая только одного – не видеть этой ненависти, я схватила одеяло и натянула его на голову. Так и лежала до тех пор, пока не замерзли пятки и не перестало хватать воздуха. Тогда я медленно отбросила край тяжелого одеяла и робко осмотрелась. Комната была пуста.Привиделось? Я потерла ладонью лоб. Да, может и привиделось… После такого сумасшедшего сна и не такое покажется. Кто знает, может я к тому времени недостаточно проснулась, или это было ложное пробуждение… Да и зачем Себастьяну приходить в мою комнату? Подобные предположения становятся ещё невероятнее, если вспомнить, что я запретила ему входить в мою комнату, пока сплю. Однозначно показалось.Усевшись на кровати, я положила подбородок на колени и предалась размышлениям. Никогда ещё не видела ничего, даже отдаленного напоминающего этот сон. Конечно, был майский сон с перьями и черной пустотой, но, как потом оказалось, всё это было более чем реально… Да и можно ли назвать это сном? Сад был как живой, ветер ощущался всей кожей, а юноша… он был, он в самом деле был!Где я могла его видеть? Видение или сон, но мой мозг не мог придумать его таким реалистичным! Мы, должно быть, встречались. Но тогда отчего я не помню его? Как давно это было?Чем дольше я думала, тем больше запутывалась, и тем мутнее и нечетче вспоминался этот пугающий сон. Вскоре я уже не могла точно вспомнить, какого цвета было моё платье, и сильно сомневалась в том, что там вообще был какой-то незнакомый юноша. Одни лишь тени и печальные полуобразы мелькали перед моим внутренним взором. На первый план медленно выступил образ Себастьяна.- Безумие… - прошептала я, чувствуя, как пылают щеки.Какая же я жалкая! Если днем ещё могу контролироватьсвои мысли, то вот, что происходит ночью! Все подавленные желания вырываются и начинают играть с моим мозгом жестокую шутку.И всё же, всё же… Я закусила губу, пытаясь болью отвлечься от мыслей о том, что это часть сна мне невероятно нравится, и что я с удовольствием вспоминаю её вновь и вновь. Отчего всё было таким реальным? Почему мне кажется, что я до сих пор чувствую холод его тела, мягкость волос и…

Хватит, безнадежно подумала я, хватит раздувать огонь мучений до размеров погребального костра. Все эти мысли бесполезны, а мечты только травят раны на душе. Надо отвлечься. Но спать не хотелось.Я встала с кровати и подошла к письменному столу. Нащупав в темноте лампу, включила приглушенный свет и села на холодный стул. Какое-то время я бездумно набрасывала в нотной тетради мелодию со множеством стаккато и фа диезом, но затем у автоматического карандаша кончился грифель, и я полезла за запасным в шуфлятку. Стараясь не греметь, я заворошила ее содержимое: ручки, стерки, дыроколы трех расцветок и даже одну лупу, пока на глаза мне не попался темно-синий конверт. На секунду я замерла, и моя вытянутая рука нервически дрогнула, выдавая желание отдернуть ее. Со стороны могло показаться, что в шуфлятке я обнаружила скорпиона или свернувшуюся клубочком ядовитую змею – конверт вызывал у меня чувство, близкое к отвращению. Черт бы побрал создателя эпистолярного жанра…Внутри заскреблась совесть. Что такого плохого в этом письме, если подумать? Только ли то, что его написал мне Грелль Сатклиф, голубой шинигами? Или же это банальная, как осенний насморк, ревность?Достав конверт, я вытряхнула на стол письмо. Повертела в пальцах, посмотрела на свет… Сквозь качественную бумагу строки не просвечивались,видно было только нежно-голубое сияние. Этот Сатклиф был педантичен в отношении своего любимого цвета даже в письме – он писал чернилами цвета индиго на лазурной бумаге.Я раскрыла лист. Письмо начиналось задорно.?Привет, русалочка!Хотя вряд ли ты заслуживаешь привета. Ты – жутко неблагодарная, противная, двуличная лгунья! И не думай возражать! Это по твоей вине я оказался в следственном изоляторе! Ты нагло пробралась в библиотеку, уничтожила 67 книг с воспоминаниями, два книжных шкафа, строительные леса и две колонны, попыталась выкрасть воспоминания, а отдуваться приходится мне! Ты вообще представляешь себе, какие здесь условия?! Моё положение ужасно, посуди сама (и пусть в тебе проснется совесть, мерзавка): в камере только пять комнат, а в ванной нет джакузи, кормят три раза в день как на убой, из-за чего я прибавил пять кило, спецодежда черная и не подходит к моим волосам, а окно у меня выходит на… [последующие слова были перечеркнуты жирной линией, словно по линейке прорисованной, и над линией была приписка типографским шрифтом: ?Прим. корректора: попытка разглашения коммерческой тайны. Сообщить в отдел по контролю гласности. 13/04/13.]… и эти звуки раздражают мои музыкальные уши! Но самое главное – у меня отобрали косу смерти! Ты вообще понимаешь, что это была самая новая модель?! Я ждал ее три года! Поистине, русалочка, у тебя сердце изо льда. Если все латышки такие, то теперь понятно, почему у нас пугают переводом в латвийский департамент.А как там Себастьянчик? Сначала я хотел написать письмо ему, но противный Уилли [?Уилли? было вычеркнуто двойной линией и исправлено на ?руководитель немецкого отдела некоммерческой организации с ограниченной ответственностью ?Несущие смерть? Уильям Т. Спирс?] запретил. Видите ли, это и так уже ни в какие ворота не лезет и рамки не укладывается, и если я продолжу в таком же духе, то мне ещё пару статей прибавят, и он в этом не последнюю роль сыграет. Вообще не понимаю, чего Уилл [?руководитель немецкого отдела некоммерческой организации с ограниченной ответственностью ?Несущие смерть? Уильям Т. Спирс?] со всем этим возится, но, кажется, ему тоже влетело за тот погром в библиотеке… Впрочем, я отвлекся, тяжело сохранять хладнокровие, когда вокруг тебя одни горячие мужчины.Так как там Себастьянчик, повторяю? Мне нужен подробный отчет, русалочка, за тобой должок. Ты ведь не забыла свое обещание? Будь спокойна, я своё возьму и в скором времени. А пока передавай ему поцелуйчики в щечки, носик, лобик, губки, шею, ключицы, плечи… впрочем, не надо дальше, а то я взревную!Я сказал всё, что хотел, надеюсь, ты прочувствовала всю силу моего праведного негодования! Но так как благодетель моя не знает границ, а доступ к спискам смерти у меня открыт, я тебя прощаю, русалочка.Наслаждайся жизнью, пока можешь.Грелль Сатклиф.P.S. Рон передает тебе привет и говорит, что с нетерпением ждет встречи.?Я вновь сложила листик и призадумалась, подперев рукой голову. Письмо пришло во вторник и, обнаружив его в почтовом ящике, я долго колебалась, решая, стоит ли вынимать неподписанный конверт без марок. В какой-то момент я подозревала то Децимуса, то DADT, но, достав конверт на свет и увидев его цвет, меня пронзила догадка. Как в последствии оказалось – абсолютно верная.После того, как отправитель был установлен, я попыталась установить смысл письма – и в этом потерпела фиаско. Как ни крути, но письмо не несло никакой смысловой нагрузки. Грелль Сатклиф просто любезно рассказывал мне о себе. Лишь последние два абзаца и постскриптум привлекли моё внимание: ?Но так как… доступ к спискам смерти у меня открыт, я прощаю тебя?, ?наслаждайся жизнью, пока можешь? и ?с нетерпением ждет встречи?. Что это значит?Могло ли это быть намеком на мою скорую смерть? Или Рональд загадывает на будущее? Да и кто даст гарантию, что это не очередная его бестолковая шутка?Но списки смерти, списки смерти… По опыту с Суудерманом я знала, какая это опасная вещь! Тонкая подшивка бумаг, где таким же, как и в письме, типографским шрифтом были напечатаны имена тех, кому скоро суждено было расстаться с миром. Они не выходили у меня из головы. Не знаю, чего именно добивался Грелль Сатклиф своим письмом, но беспокойств он мне прибавил.Ах, как всё это давит на плечи… Я обхватила себя руками и уставилась в стенку напротив. Отчего всё не может разрешиться самим собой? Почему проблемы и тупиковые задачи продолжают валиться на меня нескончаемой лавиной? Это ли наказание за связь с демоном?О демонах… Часы показывали 3:22, и я решила, что это не самое позднее время для разговора с Себастьяном. Насколько я понимаю, он во сне вообще не нуждается. Решительно встав из-за стола и прихватив с собой письмо, я зашагала к двери и, только уже взявшись за ручку, вспомнила, что неплохо было бы одеться. Поспешно накинув шелковый халат из Китая, который я забрала из маминого гардероба вскоре после ее исчезновения, я тихо вышла из комнаты и пошла к лестнице.Ночью дом казался совсем другим – расстояние стерлось. Тени от предметов громоздились одна на другую и создавали внушительные неосязаемые скульптуры по обе стороны от меня. Пол поскрипывал, когда мои босые ноги осторожно касались его.О шпионских камерах я старалась не думать, но это было сложно и почти не удавалось мне. Они были как заноза в памяти или пресловутый зеленый крокодил, о котором думаешь даже против желания. Проклятые DADT... Разрушили мне жизнь и считают, что этого мало.Неспешно поднявшись наверх, я замерла у лестничного проема и, напрягая зрение, вгляделась в темноту спальной половины этажа. Кажется, полог огромной родительской кровати был задернут. Обычно Себастьян почти не пользовался кроватью, но после визита DADT нам пришлось пересмотреть некоторые свои привычки.Стараясь ступать бесшумно, я обошла кровать и замерла, не зная, как правильнее будет объявиться Себастьяну. Постучать бы, но обо что? И шептаться не хочется, помня о жучке в горшке с лианой… Так ни на что и не решившись, я аккуратно отдернула тяжелую ткань.Себастьян лежал, по пояс укрытый тонким одеялом, и, кажется, смотрел на меня.- Не спится? – прошептал он.Ответа я не дала: небрежно, словно скидывая соринку, провела пальцем по губам, заправила прядь волос за ухо и прибавила к этому выразительный взгляд. На нашем языке жестов, рождению которого поспособствовала необходимость скрываться от DADT, это означало: ?Хочу приватный разговор?.Он кивнул, присел и вроде бы совсем ничего не сделал, но внезапно у меня дико зашумело в голове, и ноги подогнулись. Без единого звука я осела на кровать, смутно радуясь тому, что аппаратура DADT ?чувствует? то же самое.- Как вы? – обеспокоенно спросил Себастьян в полный голос, - Может, принести вам стакан воды?Я отмахнулась, мне уже было полегче, головокружение отступало:- Оборудование… ты понимаешь… выключилось?- Не выключилось, но сигнал дойдет до них искаженным. Они не сумеют его очистить и расшифровать.- Слава… - я замялась, и от него это не укрылось. Отодвинувшись к изголовью, Себастьян сложил руки на обнаженной груди и с интересом взглянул на меня. Даже в такой темноте я могла рассмотреть его усмешку.- Итак… чего же вы хотели, госпожа, решив навестить меня в такой поздний час?Я помахала письмом у него перед лицом.- О, - он, казалось, удивился, - Но я думал, мы уже обсудили это.- Я беспокоюсь, - призналась я, вновь раскрывая листок у себя на коленях.- Неужели вы восприняли угрозы мистера Сатклифа так близко к сердцу? Госпожа, этот шинигами – актер и пустобрех, говорить он может долго и с наслаждением. Вам ли попадаться на такую уловку…Он усмехнулся и небрежно мотнул головой, показывая, как он относится к словам Сатклифа.- Дело не в этом… Послушай, что он пишет в конце, - я прочла ему волнующие меня строки, - Как это понимать? Разве тебе здесь не чудится намек?- Госпожа, это просто фразы.- Все эти фразы содержат в себе завуалированное сообщение о том, что мне недолго осталось!Себастьян подался вперед:- О, теперь ясно, - слегка ядовито сказал он, - это намек на мою некомпетентность?- Намек… Что? – я вспыхнула жарким румянцем, - Нет, конечно! Я и не подумала бы упрекать тебя в…

- Если вспомнить, то в последнее время вы всё чаще бываете недовольны методами, которые я применяю, чтобы уберечь вас от DADT, - продолжал демон, - Юрмальское шоссе и бутылка воды…- Я попросила у тебя прощения!- Затем прошлая суббота и ваше крайнее возмущение моим предложением оставить всё как есть…- Но мы урегулировали это!- Ссора в понедельник…- Это было недопонимание, и вообще, тебе не стоило…- Переводите стрелки? Признайте же, я вас раздражаю.Я вскочила, пылая гневом:- Раздражаешь? – ломким голосом переспросила я, - Раздражаешь?! Ты просто…Грудь сдавило, и голос сорвался, рыдания волной пронеслись вверх по телу, и, содрогнувшись, я бросилась прочь. Но как-то незаметно вновь оказалась на кровати, зажатая в кольце его объятий. Пару секунд я боролась с его железной хваткой, а затем сдалась. Меня сотрясало от беззвучных рыданий, и тишина казалась самым худшим из всего, что я успела узнать за 17 лет.- Шутка вновь не удалась, да? – прошептал Себастьян виновато, - Я не хотел вас задеть, госпожа.Шутка? Он называет это шутками? Зная, как он мне дорог, зная, что без него я не представляю жизни, он так бездумно кидается словами?! Я рванулась изо всех сил, но с тем же успехом я могла попытаться разорвать стальную цепь.- Клянусь, госпожа, я не стал бы говорить этого, если бы знал, что это вызовет в вас такую реакцию! – сжимая руки ещё крепче, шептал Себастьян, - Умоляю, не плачьте, ваши слёзы причиняют мне больше боли, чем причинили бы все лезвия мира! Больше никогда не вернёмся к этой теме, больше никогда не скажу подобного.Но дело было не совсем в словах. Они послужили лишь той самой каплей, что перевернула чашу. На деле же чаша давно уже была переполнена невыплаканными слезами и страхами. Это я и попыталась донести до демона, хотя горло так и сжималось при каждом слова:- Я… не выд-выдерживаю… - я захлебнулась слезами, - просто не м-могу так бо-больше… Страшно… каждый час. DADT… Сатклиф… уверена, намекает…Слезы душили до боли в грудной клетке, я уже не могла остановиться. Перевернувшаяся чаша содержала в себе слишком много эмоций, то, что я испытывала, больше походило на разрыв плотины.- Госпожа, но вы же не одна! Разве я не поклялся вам, что не оставлю вас, как бы далеко и в какую бы пропасть Ада на земле не завела бы вас выбранная дорога? Я ценю вашу жизнь превыше собственной, и ваша смерть, - я почувствовала, с какой силой сжались его пальцы на моей талии, - она даже не обсуждается!Он запустил ладонь в мои волосы, прижимая меня к своему плечу, его голос заполнял всё пространство.- Я защищу вас от DADT любой ценой, я обещаю вам, что вы выживете и увидите тех, кто вам дорог. Никакая организация – ни в этом мире, ни в том, не отнимет вас у меня, госпожа. Вы не должны бояться ни Грелля Сатклифа, ни тех, кто установил эти камеры в вашем доме! Я ваш раб, я ваша правая рука, я ваше самое совершенное оружие.- Не плачьте, - повторил он, - не терзайте себе душу, отпустите всё, что тревожит вас. Мой долг определяет мою жизнь, и сейчас мой долг – это ваша жизнь.Меня больше не трясло, но слёзы всё ещё текли по щекам неостановимым потоком, и грудь отзывалась болью на каждое слово:- Отчего… всё не может быть, как тогда в Москве? – я всхлипнула, - Почему мы все так несчастны? Зачем…Я не договорила, застонала и согнулась. Мне было физически больно, воспоминания о прекрасном, незамутненном моменте искрящегося счастья резали память, как ножи. Себастьян подхватил меня под локти и вновь прижал к себе. Его голос звучал глухо:- Вы… могли бы быть счастливы, - произнес он.***Тихо-тихо, как уходит вода с полей весной, уходили мои слезы. Сначала перестали содрогаться плечи, затем расслабился тугой ком в груди и горле, и совсем незаметно высохли щеки. Река вновь обрела русло, я отпустила от себя то, что истерзало мне всё сердце. Страхи ушли вместе со слезами, и я осмеливалась надеяться, что у меня хватит сил не дать им вернуться.Так же медленно просыпалось ощущение действительности – я совсем растеряла его в момент этого дикого отчаяния. Постепенно то, что ещё пару минут назад интересовало меня не больше количества звёзд на небе, заставило мои щеки вспыхнуть жгучим румянцем. Себастьян обнимает меня! Не то, что бы он никогда не обнимал меня до этого… в последнее время он позволял себе куда больше, чем, к примеру, в июне прошлого года, но… но так он этого ещё не делал.Я по-прежнему была в его объятьях, и он держал меня так крепко, что каждый вдох, любое движение не оставалось незамеченным. Сквозь тонкий халат я ощущала его тело, и мои руки на его спине напоминали о том, что оно обнаженное. Когда я вдыхала воздух, он имел его запах: совсем не сверхъестественный, теплый, с легким веянием одеколона. Я слышала стук его сердца и губами могла бы прикоснуться к ключицам… Не было вечно застегнутой на все пуговицы рубашки, чтобы помешать мне.Темнота дурманила голову. Я чувствовала себя струной, готовой лопнуть от напряжения… или отозваться на прикосновение и дать жизнь самой прекрасной мелодии. Мне хотелось бежать, мне хотелось остаться.Его ладонь скользнула вверх по моей спине, но хватки это не ослабило. Я все ещё была скована, но, признаться, разорвала бы сердце на два куска, лишь бы он никогда не отпускал меня. Ладонь ненароком задела мою шею, погладила плечи… Я закрыла глаза от смущения и удовольствия, когда он запустил ее в мои волосы и нежно перебрал их. Себастьяну нравились мои волосы, я знала это… Но, думаю, он не знал насколько я любила, когда он прикасался к ним. Только он один умел придавать обыкновенным движениям изысканность, и даже самые невинные прикосновения заставляли меня трепетать – так же, как и сейчас. Недавний сон всплыл в сознании яркой картинкой, и волна жара прошлась по моему телу. Он не мог этого не заметить – я вся пылала.

- А ведь я ваш должник, госпожа, - прошептал он.Мысли вновь разбегались, и мне стоило невероятных трудов выдавить из себя:- Должник?Голоc звучал хрипло, даже дрожал. Я не могла понять, о чем он, его дыхание у моей шеи отвлекало, из всех звуков я ясно слышала только этот.- Да, - прошептал он, пропуская пряди моих волос через пальцы, - Я должен вам поцелуй. Там, в библиотеке… помните?Слова застряли в горле и никакими усилиями я не могла заставить себя говорить. Дыхание сорвалось, кровь отбивала в голове бешеный ритм. Я дрожала, мои руки стали совсем слабыми.Поцелуй? Небо, он не забыл… Он помнил всё это время, даже когда мне удавалось отрешиться от этого мучительного воспоминания!Как в полусне я почувствовала, что он отпустил мою талию. Теперь я могла отстраниться, вскочить и убежать, лишь бы не встречаться с ним взглядом, но мое тело предало меня. Я не могла двинуться, я обессилела и горела, как в лихорадке. Демон не держал меня, но ещё никогда я не была в большем заточении. Он мог бы делать со мной, что хотел – я не сумела бы возразить.Ласковым прикосновением пальцев Себастьян убрал прядь волос мне за ухо, его дыхание как раскаленная печать упало мне на ямку у шеи. Я вздрогнула, но этого не было заметно сквозь всю ту дрожь, что волнами накатывала на меня вместе с болезненным, мучительным наслаждением от его близости.Пожалуйста… вспыхивало в голове единственное слово, пожалуйста… О чём я его молила?Он зарылся пальцами в мои волосы, мягко, но властно провел незримую линию по шее… Я запрокинула одурманенную голову, а он словно этого и ждал. Горячие пальцы коснулись моего горла, нашли судорожно бьющуюся жилку… Прикосновенье волос, словно перьев… Жар дыхания у шеи…***Всё рухнуло в единую секунду.Издав какой-то хриплый звук, Себастьян дернулся так, словно получил разряд в тысячу вольт, его руки железными клещами впились в мои. Я изумленно взглянула на него, пытаясь понять, что произошло, но когда я увидела его глаза… Недавний ужас расцвел, как ледяной цветок, мою грудь сковало льдом. Немеющими руками я попыталась оттолкнуть его от себя, но он окаменел, с дикой, необъяснимой ненавистью глядя на мою шею. Его глаза, его глаза… боже, они прожигали насквозь, не хочу видеть, не могу…- Себастьян! – крикнула я, предпринимая ещё одну попытку высвободиться, - Себастьян, что…Как проснувшись от этих слов, он резко притянул меня к себе, перехватил мои запястья и поднял волосы. Я панически дернулась, его лицо, искаженное от ненависти, стояло у меня перед глазами и порождало такой ужас, что я едва дышала. Но он, конечно, даже не качнулся.Демон провел пальцами по моей шее, словно обводил вены, затем с силой наклонил мне голову и замер, что-то там разглядывая. Мои мысли были в полном смятении от страха, я ничего не понимала.Так же внезапно Себастьян отпустил меня. Я выпрямилась и, дрожа, подняла глаза, стараясь всё же не смотреть ему в лицо. Он что-то разглядывал у себя на пальцах, но было слишком темно, чтобы разглядеть, что именно.- Откуда это у вас? – спросил он незнакомым пустым голосом.- О чем ты… - прошептала я, стискивая трясущиеся руки.Вспыхнул свет ночника, неприятно режущий глаза в такое позднее время. В нетерпеливом жесте демон поднес руку к моим глазам. Щурясь и прикрываясь ладошкой, я всмотрелась: на его указательном и безымянном пальцах было серое пятно, похожее на то, какие остаются на коже, если дотронуться до угля.- И что же? – недоумевая, спросила я, - Что в этом, Себастьян?- Это пепел, - сквозь стиснутые зубы сказал он, - У вас пепел на спине.- Быть того не может, - возразила я и полезла рукой за воротник. Себастьян дождался, когда я вытащу ее обратно, и схватил, стиснув запястье до боли.Свет ночника не оставлял возможности для ошибки – моя ладонь была вся серой.- Но я… - не в силах принять увиденное на веру, я судорожно подыскивала объяснения, - это…- Что вам снилось? – он оборвал меня. Выражение его лица пугало: сквозь внешне успокоившиеся черты рвалось нечто жуткое, заставляющее его глаза жечь насквозь.- Сад… замороженный сад.- Ещё?- Ты, - я замялась. Мне не хотелось распространяться на эту тему. Я за этот вечер и без того испытала целую гамму самых разных эмоций, словно перемешала субконтроктаву с четвертой.На моё счастье, Себастьяна это не заинтересовало:- А кроме?- По-моему, какой-то юноша, - роясь в разрозненных обрывках сна, ответила я, - Но я не уверена, ведь…- Что за юноша? – стиснув зубы, спросил Себастьян. Я сжалась – он пугал меня. Всё это до жути напоминало допрос ведьмы святой инквизицией. Ещё пара неудачных ответов – и он применит пытки.- Я не помню… Себастьян, я не помню! Это просто сон!- Мне нужен ответ! – он сжал мою руку так, что она заболела до самого локтя, - Как он выглядел? Что хотел от вас? Он назвал свое имя?- Он… он был блондин. Почти альбинос, - напрягая все свои силы в попытке вспомнить сон, отвечала я, - Но я не знаю, что ему было нужно, я не помню, пойми же… Себастьян, отпусти, мне больно…Он взглянул вниз и только тогда, казалось, осознал, что делает:- Госпожа, - он разжал ладонь, - В вашем сне был пепел?- Это невозможно!- Пепел, - повторил демон – Он там был?Всё ещё избегая его взглядом, я попыталась вспомнить, нащупать хоть какие-то нити, ведущие к тому сну. Мелькнуло что-то белоснежное, затем заросли мяты… Но никакого костра или даже свечки.- Если и был, то не помню.Демон подался вперед и схватил меня за плечи:- Это безумно важно, госпожа! Вспоминайте!Нет, это не была вежливая просьба – это был приказ, и ослушаться его означало вновь попасть под неистовый огонь его глаз. Я сжала виски пальцами и зажмурилась, пытаясь вспомнить, прилагая к этому все силы.Как в замедленной перемотке перед глазами вспыхнула яркая молния, высветив юношу и два грязных пятна у него за спиной. Я вспомнила:- Пепел был. Два пепельных крыла.- Вы до них дотронулись? Он вас коснулся?Лоб под ладонью пылал, у меня словно лихорадканачиналась:- То, на что ты намекаешь, нереально, Себастьян!- Да или нет, – повторил демон. Мои слова он решил игнорировать, - Да или нет.- Нет, - ответила я.Волна прокатилась по его лицу, такая же еле различимая, как и та рвущаяся сквозь спокойствие ненависть. Облегчение? Я отказывалась что-либо понимать: голова пылала, рука, испытавшая на себе часть его гнева, болела, а сердце мучительно пыталось достучаться до пылающей головы. Что с нами обоими?- Нереально, - упрямо повторила я, - Я не помню его. Он просто призрак сна. Мы не встречались, мы не прикасались, пепел не более чем глупое совпадение. Это всё просто сон, Себастьян.Глубоко-глубоко в его глазах вспыхнула на мгновенье рубиновая искра, тяжелая и мрачная – словно в колодце отразился лунный луч, да тут же и исчез, поглощенный тьмой.- Ну конечно, госпожа, - глубоким голосом произнес демон, - Всё это просто сон. Просто сон.И, подняв руку, он прикоснулся двумя пальцами к моему жаркому лбу:- Просто сон.***Не издав ни звука, Ария рухнула на кровать. И только тогда я смог, наконец, выпустить ярость, кипевшую во мне. Взорвались все лампы на этаже, мелко затряслись шкафы и посыпались на пол книги. Я вскочил, сорвав вздувшийся и мешавший мне полог.Проклятье! Будь он проклят!Грубо перевернув Арию на живот, я рванул вниз халат: ее спина была вся в серых пятнах, особо густо они покрывали лопатки и основание шеи. Сомнений не было, я не ошибся в своих ощущениях, когда спустился к ней в комнату. Она в самом деле была этой ночью в том саду, о котором говорила… И он тоже был там.Платяной шкаф для одежды протяжно заскрипел. Сжав зубы, я мысленно вытолкнул излишек ярости куда-то за окно, чтобы не громить дом, но окончательно успокоиться мне не удалось. При новом взгляде на обмякшую Арию я испытал страшное раздражение. В тот момент я ненавидел в ней абсолютно всё: изрисованную спину, длинные руки, скорбное выражение лица, волосы… Мне легче было бы видеть ее в луже собственной крови, чем сейчас на этой кровати. Я сам уже не понимал, как мог без отвращения обнимать ее всего пару минут назад. Ее любовь утомляла меня как никогда ранее: все эти взгляды и неловкие движения, судорожные вздохи при прикосновении… Я испытал мучительное желание покончить с контрактом прямо сейчас, в эту самую минуту, пока не стало…Печать контракта раскалилась так, что рука заболела до плеча, напоминая о невозможности нарушить договор. С раздражением зарычав, я вырвал листок с письмом из руки Арии и отошел к окну. Сатклиф, ещё один, докучающий мне чувствами… Ария терпеть его не может, ибо подсознательно понимает, что нет между ними никакой разницы. Оба были достаточно глупы, чтобы подарить сердце демону. Оба не имеют никакого шанса на ответные чувства. Но в тот момент я ненавидел Арию куда больше шинигами: хоть раз в жизни он принес пользу.В письме было послание, адресованное лично мне – не такое уж и бесполезное, как я понимал теперь. Некоторые буквы его сумбурного письма были выделены, и если глаза земной девушки не могли отличить их от прочих, то для меня надпись едва ли не светилась. Сатклиф, обхитривший свою контору, намекал, что нечто подобное могло произойти. ?Это был Мал’ак. Ничего тебе не напоминает?” – писал он мне.Я оскалился и сжал листок – ещё бы это не напоминало мне. Казалось, история идет по второму кругу, лишь внося незначительные поправки в сюжет. Вот-вот стоит ожидать второго дьявольского пса – он единственный, кого не хватает для полного комплекта персонажей той пьесы, в которую превратилась под конец жизнь Сиэля. Жизнь Арии катилась туда же, но, в отличие от мальчишки, она и не подозревала, что исполняет главную роль, и бестолково металась по сцене, путаясь сама и путая других. Она права – она не выдерживает. Я переоценил ее. Не стоило заставлять ее думать над этим делом самой. Она не воин, не борец, я всё никак не смирюсь с этим.

Сложив письмо, я подошел к кровати. Пепел был материален, я сам трогал его, но, когда я провел над ним рукой, он словно растворился в воздухе. Остался лишь премерзкий запах, знакомый мне ещё со времен восстания – запах перегнивших яблок. Они все воняли этим для меня - и тысячи лет назад, когда мы кружились в смертельных танцах в сотнях километрах над совсем молодой Землей, и в ноябре этого года, в библиотеке шинигами…Проклятье, утомленно подумал я, проклятье на весь его род.Взяв Арию на руки, я быстро спустился на первый этаж и уложил ее в кровать. Халат повесил обратно в шкаф, предварительно убедившись, что на нем не осталось ни капли пепла – это всё ?просто сон?. Ничего не было. Письмо я вложил в конверт, но, подумав, решил не класть его обратно в ящик. Ария снова могла достать его, и тогда всё началось бы по второму кругу. Вместо этого я взял учебник по биологии, который Ария открывала раз в семестр, и спрятал письмо там.На столе оставалась лишь нотная тетрадь с наброском незаконченной мелодии. Я всмотрелся – в этом что-то было. Тревожное начало, нервное продолжение… Множественные точки стаккато словно рвали мелодию на части. Как давно она пишет музыку? Стирая ладонью ноты, я всё же надеялся, что она сможет это повторить, когда проснется.Дважды всё проверив и убедившись в том, что ничто в комнате не напоминает о раннем пробуждении девушки, я приблизился к кровати присел на корточки. Следовало слегка почистить Арии воспоминания. Положив руку ей на лоб, я сосредоточился, загоняя воспоминания ближайших пяти часов глубоко-глубоко в подсознание. Процесс был долгим, болезненным как для неё, так и для меня, ее мысли словно сопротивлялись такому вмешательству. Особо протестовал мутный и словно облитый лунным светом образ этой мерзкой твари. Он метался, тускнел, вспыхивал, пытаясь отсрочить свой конец. Я загнал его последним, и, признаться, это был самый приятный момент за всю эту ночь. Жаль было одного – он был слишком большим трусом, чтобы встретиться со мной лицом к лицу. Всё, на что его хватало – маскарад с подменой личности и подобные ?сны?. С великим удовольствием я перегрыз бы ему горло и напился крови.Когда всё было завершено, я быстро покинул комнату и вернулся на второй этаж: нужно было поменять лампочки и поднять упавшие книги с пола. К тому же DADT наверняка забеспокоятся, когда увидят, что их драгоценное оборудование внезапно выпало из пространства и времени на полчаса. А мне не хотелось их волновать понапрасну: люди склонны к совершению неописуемых глупостей, когда волнуются…Утром Ария встала с синими кругами под глазами, не выспавшаяся и взъерошенная, но необыкновенно счастливая. Одарив меня полусотней улыбок различной степени нежности, она взяла сумку и упорхнула на встречу с друзьями. Только потом я понял, в чем дело – загнав вглубь сознания воспоминания, я не сделал того же с ощущениями. Её тело и эмоции помнили, что мы были ближе, чем когда-либо.