Глава семнадцатая. Ленинград (1/1)

Посещение госпиталя прошло наилучшим образом. Два лётчика второй эскадрильи и ещё моторист из первой, лечившийся от воспаления лёгких, встретили майора и старшину радостно, как родных. В госпитале раненые оказались ещё до перебазирования полка, поэтому было много вопросов о том, что нового в полку и как там, на Большой Земле. Однополчане внимательно выслушали все новости, искренно разделили скорбь о гибели капитана Рассохина и радость побед, но мешки с продуктами оставлять у себя отказались.- У нас паёк нормальный, - говорили они, - нас кормят. А нам и так кусок в горло не лезет, как подумаешь, что за вот этими стенами дети умирают от голода…После недолгих уговоров и споров было решено поделить провизию. Выздоравливающие провели осмотр содержимого мешков, выбрали для себя то, что посчитали самым подходящим: в основном консервы, копчёную рыбу, сухари. Нашлась в мешке у Лунина и заветная фляга, из которой разлили, таясь от медперсонала, в стаканчики и помянули павших товарищей, подняли украдкой тост за победу.- А хлебушек и кашу детишкам отнесите! В город…На том и порешили. Водрузив на спины мешки, ставшие немногим легче, путники распрощались с однополчанами, пожелали всем скорейшего выздоровления и отправились своей дорогой дальше. Можно было вызвать из штаба машину, но майор и старшина решили идти пешком. Им обоим хотелось посмотреть город.Шли они долго. Медленно брели по улицам, заваленным снегом. Идти можно было только по узкой тропинке вдоль стены. Рауль плёлся вслед за Луниным и оглядывал стены домов. Кое-где виднелись старые таблички с названиями, и виконт читал надписи. ?Улица Пестеля? - та, по которой они идут. А вон там, на другой стороне: ?Аптека им. Тува?, ?Цветы?. Заваленное снегом крыльцо, пустые витрины… Только напоминание о том, что когда-то здесь была жизнь, ходили люди, покупали цветы. Теперь всё тихо и пусто… Только редкие прохожие встречались им – всё больше женщины, еле бредущие, сгорбленные, в разрезанных валенках, с закутанными в шерстяные платки лицами. Лунин и Бражелон сторонились их, уступая им тропинку и заходя в глубокий снег.(*)Они подходили к месту, где улица Пестеля пересекала другую улицу, и Рауль увидел, что один из четырёх углов на перекрёстке сметён бомбой, словно отрезан. Все квартиры всех пяти этажей углового дома были видны снаружи — комнаты, оклеенные разноцветными обоями… Сердце Рауля сжалось в непонятной тоске. И здесь когда-то была жизнь.?Сколько же людей жило в этом доме? – думал виконт, глядя на столы, заваленные снегом, шкафы, зеркала. – Как похоже на улей! Какие малюсенькие комнатки! И в каждой комнатке жила семья? Неужели все погибли? Или спаслись? Уехали?..? На эти вопросы ответов не было. ?Невероятные города… Совсем не приспособленные для войны!?Лунин свернул за угол, неожиданно ускорил шаг и поспешно приблизился к шестиэтажной угрюмой темно-серой стене с какими-то мрачными лепными украшениями. Издалека казалось, что этот дом цел. Но вблизи стало видно, что все окна дома выбиты. От этого дома осталась только коробка, только фасад, а крыши нет, ни одного междуэтажного перекрытия нет, весь дом как пустой орех. Сквозь впадины выбитых окон виднелись переплетение сорванных, изогнутых взрывом балок…Лунин остановился, словно застыв, даже не опустил на снег свой тяжёлый мешок, и смотрел на разрушенный дом. Рауль огляделся. ?Моховая? - это название улицы на табличке напротив. Значит, сюда они шли? К этому дому? Ну и досталось же этой Моховой! Куда не глянешь – ни одного уцелевшего окна. Дом разрушен, видимо, давно, — наверно, еще в сентябре. И ни одного человека на улице. Только тишина…Виконт вспомнил, что рассказывал Лунин о Ленинграде, о своей жене, которая жила где-то здесь с матерью, взглянул в лицо майора, и вдруг всё понял… Раулю стало тяжело дышать. Он представил себе, что когда-нибудь вернётся домой, а вместо замка Бражелон, вместо замка Лавальер найдёт только занесенные снегом развалины… Они долго стояли так. Лунин глядел на дом, а Бражелон – на Лунина, и не смел потревожить хоть одним движением воспоминания и тишину этой улицы.Солнце уже зашло, и между домами клубились голубые морозные сумерки, хотя небо еще сияло. Лунин медленно побрел назад, к углу, словно не зная, куда идти дальше. На перекрёстке он как будто вспомнил, наконец, что не один, повернулся к Раулю, кивнул ему и спросил:- Какой адрес дал вам Серов?...- Вот этот подъезд, - сказал Лунин, останавливаясь возле одного из входов в дом на улице Маяковского. – Квартира должна быть на третьем этаже.На ступенях крыльца и возле них, в глубоком снегу, явно были видны свежие следы. Рауль ещё раз посмотрел на дом, тихий, мрачный; казалось странным, что в нём ещё хоть кто-то живёт…Лунин скинул с плеча свой мешок и передал его виконту.- Вы со мной не пойдёте, Константин Игнатьич? – спросил удивлённый Рауль.- Я пройдусь, - ответил Лунин. – Зайду за вами через час. Надо ещё в штаб успеть, устроится переночевать.Рауль только кивнул и взял второй мешок.?Ему хочется побыть одному хоть немного?, - подумал виконт, проводив взглядом Лунина, и дёрнул ручку двери.Внутри дома было так же холодно, как и снаружи, на ступенях лестницы и на поручнях лежал иней, на ступенях чётко были видны следы. Этой лестницей пользовались, по ней спускались и поднимались! Виконт медленно поднялся на третий этаж. Вот эта квартира. Он с минуту помедлил, а затем постучал, прислушался. Ни звука. Виконт толкнул дверь, она поддалась и распахнулась, он вошёл.Рауль оказался в прихожей малюсенькой квартирки, такой же, как и все квартирки таких домов в городах, где довелось побывать виконту. В узкий коридор выходило четыре двери, все были закрыты. В квартире было не теплее, чем везде.- Эй! Есть здесь кто? – крикнул он, и собственный голос показался Раулю неестественно громким и резким в абсолютной тишине.Где-то послышался шорох, затем шлёпающие шаги. Одна из дверей приоткрылась, и в коридоре возникла фигура, в которой Рауль признал старуху. Она была закутана с головы до ног в какое-то тряпьё, смотрела немигающим взглядом, и глаза её светились в сумерках.Она сказала что-то, но он не понял, что она ему сказала. Она что-то торопливо начала рассказывать, но у Рауля создалось впечатление, будто он слышит ее рассказ с середины и не понимает, потому что не знает начала.(*)Она рассказывала сначала про какую-то женщину, которая вместе с ней ходила за дровами, но потом они обе так ослабли, что уже не смогли ходить, а потом стала говорить, что дети сейчас одни, и ещё про какую-то дверь, которая хлопнула с четверть часа назад. Продолжая говорить, она оглядела виконта, его мешки и кивнула ему следовать за ней.Старуха быстро просеменила к следующей двери, не постучавшись, дёрнула за ручку, и зашла внутрь. Виконт нерешительно последовал за ней. Помещение за дверью было почти пустым и оттого казалось просторным и гулким. Прямо напротив двери стояла маленькая печка-буржуйка, а напротив печки в глубине комнаты стояла широкая кровать.Две обвернутые платками головки лежали на подушке. Дети! - …Вот, я же говорю, она их одних оставила!.. – продолжала старуха свой монолог.- Кто? – быстро спросил Рауль, чтобы успеть вставить хоть слово в этот поток речи.- Я же говорю, соседка моя, их мать! Я же говорю, мы с ней за дровами ходили раньше, потом уже не смогли ходить, а теперь, она собралась с силами и пошла, потому как детям всё равно тепло нужно!.. Правда, я её не видела, как она уходила, только слышала, как дверь захлопнулась. Это она меня тревожить не стала… Старуха всё говорила, а виконт да Бражелон стоял и не дыша рассматривал детские лица. Живы? Всё завязано, только носики торчат. И всё же видно, что вот эта, постарше, девочка, а это мальчик. Неужели не дышат?- Вы побудьте, а я пойду посмотрю, куда она пошла. Вы же всё равно к ней пришли? Дожидаться будете?Виконт кивнул.- Продукты принесли, видать? Это хорошо, - старуха пошлёпала к двери и вышла, оставив гостя одного в полутьме.Когда шлёпающие шаги затихли за дверью, Рауль шагнул ближе к кровати, прислушался и уловил еле слышное дыхание. Живы! Виконт опустил на пол мешки и продолжал стоять и слушать эти еле заметные признаки жизни и стук своего собственного сердца.В напряжённой тишине Рауль не ощущал времени и чуть не подскочил на месте, когда из коридора вдруг донеслись шаги, уверенные и стремительные, затем дверь распахнулась, в комнату ворвалась тонкая, маленькая тень, и Рауль вдруг зажмурился от внезапно ударившего по глазам луча карманного фонарика. Впрочем, фонарик только на несколько мгновений задержался на фигуре Бражелона, а потом начал обшаривать комнату и, наконец, остановил своё яркое жёлтое пятнышко света на кровати. Плашмя, поперёк кровати, закрыв детей своим телом, лежала женщина. Виконт в недоумении перевёл взгляд на того, кто, стоя в дверях, светил фонарём, и разглядел в потёмках знакомую грузную фигуру: Лунин!. . .В углу, на полу сиял огонек на фитильке, вставленном в скляночку, и зловещие тени прыгали по стенам и потолку. Девочка, проснувшаяся от падавшего ей в лицо света, сидела на кровати и ела извлечённый из мешка хлеб, тоненькими, скорченными пальчиками отрывая куски мерзлого мякиша от разломанной буханки.Мальчик тоже был еще жив, однако разбудить его не удавалось. Мать набила ему рот хлебом, но он, видимо, был совершенно к этому равнодушен. Хлеб так и лежал во рту. Прошло несколько страшных мгновений, когда казалось, что его уже невозможно заставить есть. Вдруг ротик его задвигался.(*)— Жует, жует! — закричал Лунин. — Смотрите, глотает!(*)Вдруг он заметил, что женщина так до сих пор ни кусочка и не съела.- Почему вы не едите?! – неожиданно резкий голос Лунина заставил виконта вздрогнуть. – Это ещё что такое?! Смотрите, какие мешки! Там всё, всё – только еда! А ну-ка, ешьте давайте! Вам силы нужны! Как дети без матери?! Ешьте, ешьте!Рауль во все глаза смотрел на командира, грозно нависшего над маленькой женщиной и сующего ей в руки ломоть хлеба. Рауль ещё ни разу не слышал, чтобы Лунин поднял голос на кого-либо.Она испуганно взяла хлеб, села на край кровати и послушно стала есть.Пока она ела, Лунин следил за ней с выражением лица взрослого, призвавшего ребёнка к порядку.Глаза привыкли к полумраку. Осмотревшись, Рауль увидел возле холодной печки на полу швейную машинку (точно такая же была у его квартирной хозяйки в Эмске), а рядом с ней – топор.- Простите, - повернулся виконт к женщине, но запнулся, не зная, как к ней обратиться, – madame…Она уставилась на него вытаращенными глазами и произнесла:- Маша.Рауль поднял топор и спросил:- Маша, где вы брали дрова для печи?Женщина пожала плечами:- Где придётся. В квартирах. Мебель жгли…Рауль перевёл взгляд на Лунина.- Правильно! Молодец! – воскликнул майор. – Теперь надо, чтобы было тепло! – он махнул рукой старшине, призывая следовать за собой, и, освещая себе дорогу фонариком, вышел из квартиры.Рауль первый раз видел Лунина в таком воодушевлении. Казалось, майор нашёл для себя новый смысл жизни, именно здесь и сейчас не было ничего важнее, чем трудиться и совершать подвиги ради этой женщины и ее детей.В какой-то пустой, брошенной квартире они нашли скамейки и полки. Виконт стоял с топором в руке, нерешительно глядя на скамейку, перевёрнутую у его ног.- Дрова не приходилось колоть? – спросил Лунин и, видя растерянный взгляд старшины, взял у него топор.Быстро расколов мебель, он скинул на пол свой тулуп, и Рауль свалил на него дрова. Они притащили всё в комнату к Маше; Лунин растопил печь.- Детям не хлеба одного нужно, а супа, каши, - говорил он. - Вот мы сейчас сварим... Вода в подвале?Они взяли котелок и ведро, спустились в подвал, набрали воды из чудом уцелевшего трубопровода.Вернувшись и водрузив котелок с водой на печку, Лунин стал вытряхивать из мешков их содержимое на газеты, расстеленные возле огонька. Торопливо он вытаскивал всё: вот еще буханка хлеба, вот еще полбуханки, обрезки, ломти, сухари. Жестянки, жестянки, пакетики с сахаром, пакетики с крупой... Он словно боялся, как бы в мешках чего-нибудь не осталось, он тряс их и выворачивал наизнанку.(*)Крупу он ссыпал в котелок, помешивая большим черпаком, потом обратился к виконту:- Посмотрите, что там ещё сгодится для каши: сало, соль где-то была, - но заметив в полутьме растерянный, почти испуганный взгляд старшины, Лунин махнул рукой, - а ладно, я сам.Майор колдовал у печи, а старшина со стеснённым сердцем смотрел за его священнодействием. ?Всё этот человек умеет: поднять в небо самолёт и сварить в котелке кашу, защитить товарища в бою, сохранить другу жизнь, и здесь, этим малышам, этой женщине – он спасёт их, они будут жить, они должны жить!?, - Раулю впервые в жизни было стыдно за то, что он не умеет готовить. Он был сейчас готов сделать любую работу, натаскать воды, наколоть дров, да хоть вымыть пол, если бы была в этом необходимость, выполнить какое угодно поручение, лишь бы быть хоть чем-то полезным!Вскоре странное кушанье из круп и сала было готово. Лунин заставил всех, и Рауля тоже, поесть это варево, а мальчика, так и не проснувшегося, даже сам кормил с ложки.(*)- А можно кусочек на кухню снести? Одной старушке?.. – спросила Маша. - У нас там на кухне старушка одна лежит...- Ваша мамаша?- Нет, просто старушка, Анна Степановна, соседка... Можно?- Конечно, можно! Это всё, всё ваше! — сказал Лунин в восторге. — Распоряжайтесь, как хотите...(*)...Женщина и дети спали на кровати, а Лунин и Бражелон сидели на полу, подстелив под себя свои тулупы, наслаждались теплом и продолжали бросать в печь щепки.?Не за дровами она ходила, нет, не за дровами?, - думал виконт, снова прислушиваясь к дыханию спящих.- Константин Игнатьич, - тихонько спросил он, - как вы нашли Машу?- Я её случайно встретил на улице, - отозвался Лунин, - я не знал, что это она.Рауль поглядел в лицо командира, озарённое светом, падавшим из раскрытой дверцы печурки.- Как же так получилось?- Она шла, шатаясь, я догнал её, сказал, что у нас хлеб есть. А она посмотрела, говорит: ?дети?, и сюда привела.- Куда же она шла?- Не знаю, может хоть какую-то помощь искала...?Искала помощь... Надеялась до последнего, когда уже и надежды не было... И ведь Господь вознаградил ее за надежду, послав нас!?, - он обхватил колени и смотрел, смотрел в огонь. Оба они, майор и старшина, были слишком взволнованы, чтобы спать.Сам не заметил как, но виконт всё же уснул прямо на полу, свернувшись калачиком на своём тулупе. Когда он проснулся, был уже день. В комнате было очень тепло, и на печке, тоненько звеня, закипал чайник. Виконт моментально вскочил на ноги. Маша, склонившись над котелком, стоящим на краю рядом с чайником, помешивала оставшуюся вчерашнюю кашу. Она улыбнулась Раулю доброй улыбкой, от которой у него на душе стало так же тепло, как в комнате рядом с печкой.Дети смотрели на него с кровати, — теперь уже и мальчик не спал. Все платки с них были сняты, потому что в комнате стало тепло, и оба они не лежали, а сидели среди подушек, как птенцы в гнезде, и видны были их голые, неправдоподобно тонкие ручки.(*)Потом проснулся и Лунин. Проснувшись и оглядевшись, он тоже сразу встал и закричал, улыбаясь:- Завтракать! Завтракать!Через минуту они уже доедали кашу, пили кипяток с сахаром, заедая хлебом. Лунину явно доставляло наслаждение кормить их, смотреть, как они едят.Маша разговаривала с ними просто, словно со старыми знакомыми. Она рассказала, что она учительница, что школа ее эвакуировалась летом, а она застряла, потому что копала противотанковые рвы. Она рассказала, как пошла работать в мастерскую, где шили теплые шапки для бойцов. Она показала готовые шапки и швейную машину, но из слов ее они поняли, что в мастерскую она не заходила уже давненько, потому что у нее не было сил крутить машину. Ещё рассказала, что мальчик ее вот уже несколько дней как совсем разучился говорить, а сегодня заговорил опять.(*)— Сережа, вкусная каша? — спросила она сына.Мальчик, с полным ртом, застеснялся, улыбнулся, кивнул и ничего не сказал.— А кто мы такие, знаешь? — спросил Лунин. — Моряки! — ответил мальчик, с восхищением глядя на золотые нашивки у Лунина на рукавах.(*)Проглотив несколько ложек каши, дети снова заснули. Они были так слабы, что насыщение немедленно вызывало в них сонливость.После завтрака Лунин засобирался уходить. Виконт тоже поднялся, но майор остановил его:- Вы останьтесь пока. Надо в штаб сходить, но здесь тоже надо остаться. Я один схожу.Рауль послушно кивнул.Лунин натянул тулуп.- Вы еще придете? – спросила Маша. – Когда вам уезжать?- Приду. Уезжать не позже чем завтра... Когда попутная машина будет, - ответил майор. - Послезавтра мы уже должны быть у себя в части...- А где ваша часть? Далеко?- По ту сторону кольца...- Я так и думала... (*)Он уже надел шапку, но она доверчиво положила руку на его рукав, и он не решался отодвинуться от нее.- Я не благодарю вас, потому что всё равно никакой благодарности не хватит, вы сами знаете, — сказала она, переводя взгляд с майора на старшину и обратно. — Я понимаю, что вы это не для меня сделали, и мне легко принять от вас...- Маша... — начал было Лунин, но так ничего не сказав, повернулся и вышел.(*)Старшина сорвался вдруг с места и бросился вслед за майором. На лестнице он догнал его.- Товарищ майор! – виконт, забывшись на мгновение, тоже схватил Лунина за рукав тулупа, - Константин Игнатьич, мы ведь не можем их здесь оставить, они здесь погибнут! Мы можем их увезти? Мы должны увезти их, Константин Игнатьич!Лунин коротко кивнул:- Я разузнаю, что смогу. Побудьте с ними пока, помогите, чем надо. Я разузнаю, - и побежал по заиндевевшей лестнице, застёгивая тулуп на ходу. Рауль стоял и смотрел вниз, пока не затихли торопливые шаги, хлопнула входная дверь. Затем пошёл обратно и медленно вернулся в комнату Маши. Маша стояла, наклонившись над швейной машинкой. Когда Рауль вошёл, она обратилась к нему:- А как вас зовут?- Рауль де Бражелон – ответил Рауль, уже привычно произнося своё имя без титула.Её брови удивлённо поднялись, и неожиданная улыбка осветила её худое, измученное голодом и тревогами лицо.- Как в книжке? – спросила она, и в вопросе её было удивление, смешанное с почти детским любопытством, и радость оттого, что услышала знакомое имя, такое неожиданное, совсем неуместное здесь, в этой комнате, рядом с больными детьми, в этом холодном доме, в измученном городе, на этой войне, имя, возникшее из давней светлой сказки…И Рауль понял и улыбнулся ей в ответ:- Да, как в книжке.- Вы француз?- Да.- Я сразу подумала, что вы француз! Как же вы оказались в советской армии? – и в этих вопросах было то же простое, доверчивое любопытство.- Неисповедимы пути Господни…Она оглядела его всего ласковым, доверчивым взглядом, а затем снова повернулась к своей машинке:- Господин Рауль, не могли бы вы помочь мне поставить её на подоконник. Я теперь поела и смогу шить. А потом схожу в мастерскую: надо отнести готовое, - она кивнула в сторону нескольких десятков готовых шапок, сложенных в углу.- Вы полагаете… мастерская всё ещё работает? – запнувшись, спросил виконт, у которого вдруг защемило сердце от этого ?господин Рауль?.- Они-то точно работают, - уверенно ответила Маша.Рауль хотел было поинтересоваться о причине её уверенности, но тут со стороны кровати донёсся тоненький голосок:- Мама, мама…Маша в мгновение оказалась возле кровати и уже гладила по голове сына.- Мама, полежи со мной…Она тут же, нисколько не смущаясь присутствием в комнате постороннего мужчины, легла рядом с ребёнком и прижала его головку к своей груди, тихо-тихо шепча ему ласковые слова.Виконт поднял швейную машинку и поставил её на подоконник. Больше заняться ему было нечем. Он сел на пол возле печи, на то место, где ночью они сидели с Луниным. Голос Маши постепенно смолк, дыхание стало ровным, и Рауль понял, что женщина уснула. Ничего удивительного: она тоже была очень слаба, и непривычное количество еды возымело своё действие и на неё.Снова настала необычайная тишина. Снаружи не проникало ни единого звука. Рауль слышал только дыхание спящих да своё собственное. ?…Как будто и войны нет…?, - вспомнил Рауль слова Серова, сказанные в один такой же тихий вечер.Серов… Вот, значит, какая она, его Маша. Она здесь, в Ленинграде, со своими детьми. Значит, она так и не уехала со школой, осталась. А Серову не написала. Рауль, повернув голову в сторону кровати и тяжко вздохнул. Как Серову будет тяжело, когда он узнает. Узнает, убедится в том, что она просто не хотела его видеть. Сейчас у него есть хоть какая-то надежда, пока он ещё не уверен, не знает, где она, что с ней. Наверное, и не нужно ему говорить. Но как же они теперь смогут промолчать? Он же станет спрашивать и сам всё поймёт по их недомолвкам. Бедный Серов! И он тоже…За дверью послышались быстрые шлёпающие шаги. Соседка. Дверь тихо отворилась, Рауль вскочил на ноги и увидел суровое старческое лицо и большую костистую руку. Эта рука протягивала виконту пустую миску из-под каши. Рауль машинально взял миску; старуха оглядела спящих, потом перевела взгляд на виконта.- Это он должен был продукты привезти! – вдруг сказала соседка, и Рауль вздрогнул. – Он, когда тогда приезжал, тоже какие-то гостинцы привозил детишкам, а их не было, они на Валдае тогда были, а я думала, что уже уехали с матерью…Старуха говорила, говорила, а Рауль, побледнев, смотрел на неё. Ему казалось, что она услышала его мысли из своей кухни, поэтому явилась рассказывать.- …Тоже военный, в форме, вот он и должен был продукты привезти, вот тогда было бы всё правильно… Летом он приходил, сидел со мной весь день, всё уйти не мог, а ушел — ни одного письма не написал.- Серов? – только и смог вставить Рауль в этот бесконечный поток слов.- Да откуда я знаю, Серов, Белов? Военный, говорю! И до войны военный был. Всю весну каждое воскресенье приезжал. Как не нужно было, так ездил, а как стало нужно — пропал. А она мучается, всё ждёт-ждёт, что он напишет, а он не написал… А что ж ему писать, коль он думает, что она уж за Уралом?.. Только вот я думаю, если бы хотел, так написал бы…У виконта голова шла кругом.- Так она ждёт? – эхом спросил он.- Если спросить, скажет, что не ждет.- А если не спросить?- Если не спросить, так ждет.(*)Старуха вдруг замолчала, а потом проговорила тихо:- А его не убили?- Нет, - так же тихо ответил виконт.Соседка как-то надменно подняла голову, оглядела стоящего перед ним Рауля с ног до головы и молча вышла за дверь.Бражелон долго стоял, совершенно сбитый с толку. Затем он прошёл по комнате. Сидеть неподвижно в этой тишине было больше невозможно, нужно было найти себе хоть какое-то занятие. Увидев, что в ведре нет ни капли воды, Рауль схватил его и пошёл в подвал к водопроводу. Вернувшись, он заметил, что в комнате стало опять прохладно. Он затопил печь, сложил в неё остатки заготовленных вчера дров. Проделывая это, он не старался соблюдать тишину, но Маша не проснулась. После этого виконт взял топор и отправился в ту квартиру, в которой они с Луниным нашли накануне мебель. Оставшиеся там лавки он кое-как расколол и притащил, так же как вчера, в тулупе. В комнате было всё так же тихо, никто не просыпался.Начинало темнеть: короткий зимний день уже подходил к концу. Когда в коридоре хлопнула дверь и послышались знакомые поспешные шаги, Рауль вздрогнул от радости. Дверь распахнулась, и Лунин застыл на пороге комнаты, в ужасе глядя в сумерках на неподвижные бледные лица на кровати.- Константин Игнатьевич, они спят, - мягко сказал Рауль, поняв первый испуг командира.Лунин облегчённо вздохнул, вошёл, скинул тулуп.- Давно уснула? – спросил он шёпотом.- Почти сразу, как вы ушли.Лунин в нерешительности смотрел на спящую, огляделся, отметил про себя огонь в печи, полное ведро воды и кучу дров в углу, одобрительно кивнул старшине. Затем прошёл по комнате, обошёл кровать, снова стал смотреть в лицо спящей. Было похоже, что он не знает, что предпринять, и Рауль спросил:- Товарищ майор, вам удалось что-то разузнать насчёт отъезда?- Удалось, - кивнул Лунин и стал торопливо рассказывать, - удалось, мы вывезем их! Мне утром надо будет пойти обратно в штаб, взять документ, дождаться машины, потом заеду сюда, и мы все уедем... Знаете, старшина, кто мне помог? Ховрин! Помните Ховрина?- Это тот журналист, который расспрашивал нас в камбузе?- Да, он! Я встретил его в штабе, и он смог помочь.Глаза Лунина даже в наступивших сумерках светились нескрываемой радостью. Но в следующую минуту он взглянул на спящую и снова заволновался:- Только мы ей ещё не сказали. Надо поскорее уговорить её уехать, помочь собраться…Он засветил огонёк на фитильке и поставил склянку так, чтобы свет падал ей прямо в лицо. Веки ее вздрогнули, но она не проснулась. Тогда он набрался храбрости и взял ее за руку.(*)Она открыла глаза, показавшиеся при мерцании огонька огромными, темными и блестящими.(*)— Это вы? — спросила она тихо и еле заметным движением пальцев пожала ему руку.(*)Она спустила ноги с кровати, села, поправила волосы, ласково смотря ему в лицо. Он сейчас же, торопясь и волнуясь, стал ей выкладывать всё.(*)Она слушала молча. Её молчание Лунин, видимо, истолковал как несогласие. Ему стало страшно, что она откажется ехать, и он настаивал, требовал, громоздя один довод на другой. Он говорил ей, что здесь она погибнет без всякой пользы, для победы, что здесь она и ее дети едят хлеб, который так нужен бойцам, защищающим город; что у нее нет никакого права бессмысленно жертвовать детьми; что это Гитлер хочет, чтобы дети ее погибли, для того он и устроил осаду, и она, спася своих детей, разрушит планы Гитлера; что там, за озером, поправившись и поправив своих детей, она сможет работать или воевать, как ей больше понравится, и быть полезнейшим для страны человеком, и главное — опять и опять, что она не имеет права жертвовать детьми.(*)Рауль, стоя поодаль в сумерках комнаты, во все глаза глядел на своего командира с невольной улыбкой. Это была самая длинная речь Лунина за всё их полуторагодовое знакомство.Маша тоже слушала внимательно и молча, но выражение лица ее постоянно менялось, и он жадно следил за ее лицом, стараясь отгадать, что в ней происходит.- Хорошо, - сказала она. – Только я хотела спросить.Маша перевела взгляд на виконта, стоявшего в стороне в тени, и произнесла:- Я думала, что вы… Вчера, когда мы пришли, вы ведь были уже здесь, так?Виконт шагнул ближе, чтобы оказаться в свету огонька, и ответил:- Так. Я пришёл, когда вас не было дома.- Кто вы? – спросила Маша, и голос её дрогнул. – Откуда вы приехали?Рауль бросил взгляд на Лунина, но тот молчал.- Мы лётчики, - ответил старшина. – Мы служим на Балтийском флоте. В эскадрилье…Тут он запнулся, потому что женщина тихонько вскрикнула и прижала к губам дрожащие пальцы.- Так вы лётчики? – переспросила она и почти шёпотом добавила, - вы от него? Это она дал вам адрес?Рауль чуть заметно кивнул.- Почему же вы не сказали сразу? – женщина переводила испуганный взгляд в Бражелона на Лунина. – Почему он сам не приехал? Он… он жив?- Почему вы ему не пишите? – спросил Лунин вдруг резко и сурово. – Он там извёлся весь, места себе не находит, не знает, где вы, что с вами! Могли бы хоть слово написать, хоть что-то сообщить, что живы! Почему вы ему не пишите?- Я не знала, куда писать, - пролепетала она.Лунин нависал над ней, большой, строгий, а она, маленькая, худая, мяла в руках порывало.- Не знала она, куда писать, на знала! Что набросились на девочку?! – вдруг донеслось со стороны двери.Все повернули головы и увидели соседку Анну Степановну. Она стояла в дверном проёме и зло сверкала старческими выцветшими глазами. – Не оставил он адреса! Не оставил! Сунул мне какую-то бумажку: перешлите ей, мол! Он же думал, что она уехала, так вот и сказал - перешлите. Потом, как ушёл, я поглядела: ничего там нет, только цифры какие-то, ни адреса, ни ответа, ни привета!- Где? – Лунин резко повернулся к ней. - Где эта бумажка?- Сунула куда-то, не помню куда… Не оставил он адреса, не знала она, куда писать, не знала! И он ни строчки не написал, ни строчки!..Анна Степановна продолжала говорить и говорить. Лунин смотрел на неё молча, в отчаянии опустив руки и, казалось, не знал, ругаться ему или посмеяться. Столько сомнений, отчаяния, тоски, страдания выпало на долю двум любящим людям только из-за того, что эта пожилая женщина приняла номер полевой почты за ?какие-то цифры? и сунула неизвестно куда.Маша сидела, опустив голову и всё так же сжимая руками покрывало на своих коленях. Дети спали. Лунин опустился на корточки перед женщиной, стараясь заглянуть ей в глаза и произнёс:- Я отвезу вас к нему! Поедем завтра…Она кивнула и подняла взгляд. По щекам её текли слёзы.