Глава пятнадцатая. Лысый бугор (1/1)

Однажды, вернувшись из очередного безрезультатного полёта, они увидели человека в форме техника, ожидавшего возле землянки командного пункта.- Техник третьей эскадрильи, - представился он, - проездом. Через три часа отправляюсь в дивизию для решения хозяйственных вопросов.- Как добрались из Кронштадта? – поинтересовался Рассохин.- Хорошо, товарищ капитан, - ответил техник. – Только всю дорогу нас из Петергофа обстреливали.Возбуждённый и разговорчивый после пережитого волнения, техник грелся в землянке, пил чай и рассказывал всё, что знал.Оказалось, что третья эскадрилья на днях покидает Кронштадт.- У нас в эскадрилье тоже лётного состава четверо осталось, - сказал техник, оглядывая присутствующих, - Только у одного самолёта нет.И, понизив голос, добавил безо всякой связи с предыдущим:- Я слышал, вроде как, по льду Ладожского озера дорогу прокладывают.Это была новость так новость! Дорога, которая может соединить Ленинград с остальной страной!Но что это за дорога? Где пролегает эта дорога? Как обороняется эта дорога? Техника засыпали вопросами. Но он только замолчал, смутившись, и уткнулся в свою кружку. Конечно, он ничего не знал. И пересказывал только слухи. Но можно ли верить этим слухам?Если бы такая дорога – хотя бы самая неудобная – существовала, самый последний, самый убийственный план немцев рухнул бы!…А через несколько дней, в короткий промежуток между двумя метелями, к ним прилетел командир полка майор Проскуряков. Прилетел он на боевом истребителе, и на другом истребителе его сопровождал один из лётчиков первой эскадрильи. Землянка командного пункта оказалось маленькой и тесной, когда Проскуряков, нагнув голову, вошёл в неё, и им, вскочившим при его появлении, пришлось прижаться к стене.(*)Сердце Рауля сжалось, и виконту стало вдруг очень душно в этой натопленной комнатушке. Перед ним стоял человек, как две капли воды похожий на барона дю Валлона. ?Барон? был в лётном комбинезоне и казался неуклюжим в своих огромных мохнатых унтах. Это был огромный мужчина с широким лицом и очень добрыми голубыми глазами. Командир полка выслушал рапорт Рассохина, потом протянул свои лапищи и обнял его – сгрёб в охапку. Когда Проскурякову представили Лунина и Бражелона, он с подчёркнутым уважением пожал им руки, и пожатие это было таким сильным и таким знакомым, что слёзы чуть не навернулись на глаза виконта, ни то от боли, ни то от воспоминаний.Проскуряков в сопровождении Рассохина отправился осматривать хозяйство эскадрильи. Минут через сорок Рассохин вернулся и стал напяливать на себя всё тёплое, что имел.- А где командир полка? – спросил Лунин.- Ждёт меня в машине. Мы с ним сейчас едем в дивизию. Ночью я вернусь.Оглянувшись и убедившись, что в землянке кроме лётчиков никого нет, он прибавил тихо:- Полк перебазируется....Штаб полка и первая эскадрилья были уже на новом месте — за Ладожским озером. Потом туда же перебралась и третья эскадрилья — из Кронштадта. И вот, наконец, пришел приказ двигаться и второй эскадрилье.Сухой, колючий, снег крутился над темным аэродромом, когда наземный состав эскадрильи на трех грузовиках отправился в путь. Лётчики должны были вылетать на другой день утром, но метель не пустила их ни на другой, ни на следующий. На третью ночь мороз усилился, небо прояснилось, и утром встало солнце.Небо прояснилось, но резкий, пронзительный ветер по-прежнему гнал, и крутил над землей клубы мелкого, колючего снега. Всё кругом было полно вертящейся серебряной пыли. Задыхаясь от ветра, Рауль влез в самолет и взлетел вслед за Рассохиным. В последний раз увидел он привычный рисунок еловых вершин в конце аэродрома, над которым он так часто, так много взлетал. За елками сверкнуло белизной море, но они повернулись к нему спиной и легли курсом на восток.Прежде всего, им предстояло пересечь сорокакилометровую ширину Карельского перешейка. Они шли парами: Рассохин – Бражелон, Лунин — Серов. Лес внизу виден был как в тумане, сквозь белую дымку поземки, змеистые вихри которой перекатывались через деревья. Справа, на юге, была Нева, еле угадываемая за стелющимися понизу снежными потоками. Там, сразу за Невой – немцы. Ветер вздувал сухой снег так высоко, что даже на высоте семисот метров в воздухе поблескивали снежинки. Выше подниматься Рассохин не хотел, чтобы не потерять ориентиры на мало знакомой и очень узкой трассе. Ветер волочил сквозь пространство какие-то сгустки тумана, еле различимые, похожие от солнца на золотые пятна, слабо очерченные, но непрозрачные. И расплывчатое солнце, низко стоявшее на юго-востоке, слепило глаза.Нева широкой дугою ушла на юг, скрылась из виду, потом снова возникла впереди. И за рябью пронизанного снежной пылью леса появился и стал стремительно расширяться огромный белый простор.Они вышли к тому месту, где Нева вытекает из Ладожского озера. Возле самого входа в реку Рауль увидел маленький островок и что-то громоздкое на нем, похожее на бесформенную груду камней, запорошенных снегом. Это была Шлиссельбургская крепость, преградившая немцам путь через Неву и с августа стоящая под огнем немецкой артиллерии. Рауль ничего не мог разобрать в этом нагромождении камней, ему хотелось рассмотреть крепость поближе, но Рассохин круто свернул на север и повел их от Невы вдоль береговой черты озера. Так шли они до тех пор, пока не увидели низкий лесистый мыс, на котором стояла высокая красная башня, торчавшая, как поднятый палец, из снежных вихрей, крутившихся у ее подножия – Осиновецкий маяк. Пройдя над ним, они снова свернули на восток и пошли прямо через озеро.По льду озера бежали, текли, дымились длинные живые космы снега. Здесь ветер был еще сильнее. Низкий берег скрылся, и внизу, куда ни глянешь, ничего не было видно, кроме льда и косматого летящего снега над ним. И Рауль увидел дорогу!Точнее, даже не дорогу, а колонну грузовых машин, которая медленно ползла по льду с востока на запад, в сторону Ленинграда. Машины дымились от снега, снежные вихри перекатывались через них, скрывая их из виду. Приглядевшись, виконт заметил, что движутся они вдоль длинного ряда мотающихся на ветру вешек. Через минуту он заметил другую колонну машин, двигавшуюся на восток. Впрочем, с самолета нельзя было определить, движутся ли эти машины, или застряли в снегу.- Вот она! Есть дорога! – подумал Рауль. – Невероятно!..Дорога, проложенная по льду озера, почти все берега которого заняты неприятелем! Вот он, единственный путь, соединивший Ленинград с остальной страной! И, конечно же, вот она – цель перебазирования полка! Ведь именно этот спасительный путь они будут теперь охранять!Справа и слева от дороги, на льду, видел Рауль иногда краснофлотцев в тулупах. Вероятно, это была охрана дороги. Как они живут здесь, вечно в снегу, на ветру, на морозе, без всякого крова, не имея возможности даже зарыться в землю? Они иногда махали самолетам руками, и ему хотелось рассмотреть их получше, но это было невозможно, потому что прозрачность воздуха уменьшалась с каждой минутой. Солнце превратилось в большое мутное пятно, небо побледнело, дымка охватывала их всё теснее; даже самолет Рассохина, летевший в каких-нибудь ста метрах впереди, иногда затуманивался.С дорогой они расстались, — Рассохин вел их теперь несколько севернее дороги. Под ними теперь ничего не было, кроме льда, по которому струились снежные вихри. До противоположного берега озера оставалось всего несколько минут полета, и его можно было бы уже разглядеть, если бы воздух был прозрачнее. Но Рауль ничего не видел, кроме крутящегося снега внизу, рыжего солнечного пятна вверху, самолета Рассохина впереди и ещё двух – самолётов Лунина и Серова - справа.Вдруг перед ними в воздухе ясно обозначились четыре темных вытянутых пятнышка: четыре "мессершмитта"!Они шли в строю с явным намерением преградить путь советским истребителям, не дать им пробиться к восточному берегу озера. До них оставалось немногим более тысячи метров, и решение нужно было принимать мгновенно. Обойти их или затеять с ними долгую карусель нечего было и думать: не хватило бы горючего. И Рассохин решил атаковать и проскочить.Они встретились почти лоб в лоб. Произошла короткая схватка, в которой всё зависело от упорства, от уверенности в себе, от умения владеть самолетом, от меткости стрельбы.На тридцатой секунде сбитый Рассохиным "мессершмитт" уже падал на лед, вплетая черную струйку дыма в белые вихри метели.Второй "мессершмитт", поврежденный, как-то боком нырнул вниз, над самым льдом выпрямился и неуверенно пошел к югу.Двое остальных метнулись вверх, к солнцу, и пропали в рыжих лучах.Путь был свободен.Но тут Рауль заметил, что самолет Рассохина, странно качаясь, скользит вниз.Он быстро терял высоту и уже погружался в мутную снежную пыль, взметаемую ветром со льда. Бражелон в тревоге кружился над ним, снижаясь. Мотор у Рассохина не работал. "Как это "мессершмитт" успел перебить ему мотор? — думал Рауль. — Только бы он сам был цел!.. Только бы ему удалось посадить самолет!.."Спланировать на лед без мотора при таком ветре было не просто. Потонув в снежных вихрях, самолет Рассохина коснулся льда и высоко подпрыгнул. Потом опять коснулся льда и, пробежав очень мало, остановился как-то косо, опустив одну плоскость и приподняв другую.Если бы Рассохин вылез из самолета и принялся осматривать мотор, Рауль не особенно волновался бы.Но Рассохин продолжал, не двигаясь, сидеть в самолете.?Он ранен! – с ужасом понял Рауль. – Но он жив! Он же смог посадить самолёт! Что же делать??Виконт медленно продолжал снижаться, стараясь получше рассмотреть Рассохина. Самолёт Рауля каждый раз, опускаясь всё ниже, нырял в крутящийся надо льдом снег. И вдруг Рассохин поднял голову, потом руку. Он взглянул на Рауля и махнул ему рукой. Взмах руки мог обозначать только одно: ложитесь на свой курс и продолжайте путь. Это был приказ.Но как возможно этот приказ исполнить?И вдруг Рауль увидел, как рядом с ним, сверху вниз, быстро снижаясь прямо в снежную карусель, спикировал другой ?И-16?. Это был самолёт майора Лунина.На высоте трёхсот метров ото льда Лунин стал кружить, ища место для посадки.Рауль, продолжая делать круг за кругом, видел, как Лунин нёсся над самым льдом. Лед здесь был весь в торосах, которые торчали, словно надолбы, и сесть тут, да еще при таком ветре, — значило разбить самолет. С трудом отыскал Лунин место поглаже — метрах в двухстах от Рассохина — и кое-как сел.Рауль видел, как Рассохин вылез из самолета, сделал два-три шага к югу — туда, где километрах в семи проходила дорога, — и вдруг упал в снег. Он упал в снег и пополз.Рауль видел, как, повернув свой самолет против ветра, Лунин выпрыгнул в снег и, преодолевая ветер, побежал к Рассохину.Рауль видел, как Рассохин начал вдруг подниматься, явно пытаясь встать на ноги. Сначала он встал на колени. Затем после долгой передышки уперся руками в лед и внезапно поднялся во весь рост.Целую минуту простоял он в крутящемся снегу на странно расставленных ногах, широкий, косматый. Потом поднял вверх два сжатых кулака и погрозил ими. И рухнул со всего роста.Рауль видел, как Лунин подбежал к Рассохину и склонился над ним, как поднял его на руки и отнёс к самолёту, как положил его под плоскость и накрыл парашютом.Лунин вернулся к своему самолёту, запустил мотор и взлетел. Он покачал плоскостями. Серов, а за ним и Бражелон пристроились к нему, и через две минуты они увидели впереди низкий берег.Рауля колотил озноб. Метель стегала плетьми по лицу, пальцы, стиснувшие ручку управления, дрожали.Рауль смотрел на лес, туманящийся в снежном дыму, и какая-то безумная надежда навязчивой мыслью стучала в голове, что, может быть, ещё не мёртв, может только ранен, пусть тяжело, но всё же только ранен, может, они ещё успеют его спасти… Нет, он ни на что уже не надеялся. Раненого командира Лунин, конечно, не оставил бы одного там, в снегу. А это означало конец……Весь полк был размещен в одной деревне, и хотя деревня была для северных краев большая, дворов в сорок с лишним, во всех домах жили военные, а по длинной ее улице с утра до ночи мимо кривых березок, растущих возле крылец, бродили пестро и разнообразно одетые люди — в комбинезонах, тулупах и черных флотских шинелях. Часовые стояли возле изб, в которых помещались различные учреждения полка и батальона аэродромного обслуживания: оба штаба, строевая часть с секретным отделом, медсанбат, продотдел, рота связи, авторота, склады вооружения, парашютов, передвижные авиаремонтные мастерские и т. д. Вся эта масса людей и все эти учреждения предназначены были для руководства летчиками, для снабжения их и обслуживания, для снабжения и обслуживания многих самолетов.Но ни летчиков, ни самолетов в полку почти не осталось. На деревенском выгоне, кое-как превращенном в аэродром, стояло в наскоро сколоченных маленьких рефугах всего шесть самолетов: три самолета третьей эскадрильи, два самолета первой эскадрильи и самолет, на котором летал командир полка майор Проскуряков.Во второй эскадрилье было три летчика и ни одного самолета. Проскуряков решил воспользоваться тем, что немецкой авиации над озером еще не очень много, и капитально отремонтировать самолеты второй эскадрильи. И вторая эскадрилья, рассохинская, перешла в разряд нелетающих.У этой нелетающей эскадрильи был теперь новый командир — майор Лунин. Назначение Лунина командиром эскадрильи состоялось на другой день после похорон Рассохина.За телом Рассохина и за его самолетом была снаряжена целая экспедиция из техников полка и краснофлотцев аэродромного батальона, с грузовиками, лыжами, лопатами. С экспедицией этой отправились Серов и Бражелон в качестве проводников. Они довольно точно и легко определили то место, где погиб Рассохин, однако тело его и самолет они нашли не сразу. Метель намела столько снега, что лётчики не мог найти даже тех торосов, которые помешали Лунину сесть рядом с Рассохиным. Самолета нигде не было видно; некоторые стали высказывать предположение, что, может быть, немцы с юга или финны с севера пробрались сюда и похитили самолет. Однако поиски продолжали, и, наконец, один краснофлотец заметил край винта, торчащий из сугроба. Сугроб разбросали лопатами и откопали самолет, под крылом которого лежал Рассохин.Поздно ночью экспедиция вернулась на аэродром, привезя Рассохина и его самолет.Похороны состоялись на другой день утром, и весь полк принял в них участие. По приказанию Проскурякова могилу приготовили на вершине лысого бугра, возвышающегося над аэродромом. Бугор этот служил хорошим ориентиром для всех самолетов, возвращавшихся на аэродром, и с голой его верхушки можно было разглядеть за лесами простор Ладожского озера.Но в утро похорон шел густой снег, и бугор не виден был даже из деревни. Рассохина вынесли из избы штаба полка в раскрытом кумачовом гробу. Он лежал совсем такой, каким был при жизни, — в комбинезоне, в унтах, со строгим крестьянским лицом, шершавым, широкоскулым, твердогубым. Веки с рыжими ресницами были не совсем плотно опущены, и это еще больше придавало ему сходство с живым, — казалось, вот-вот он глянет своими маленькими голубыми разумными глазами. Но крупные снежинки, падавшие на его лицо, не таяли, так и оставались лежать, пушистые, в глазных впадинах.В молчании гроб довезли на грузовике до подножия бугра. Машина не могла подняться по крутому склону, гроб сняли и понесли на руках. Первыми несли его Проскуряков, комиссар Ермаков, начальник штаба полка Шахбазьян, майор Лунин, старший лейтенант Серов и старшина Бражелон. Потом первых сменили другие, других — третьи, только лётчики из эскадрильи Рассохина отказались сменяться.Нести было трудно, край гроба резал Раулю плечо, ноги вязли в глубоком снегу, скользили на крутом склоне, поднятая рука затекла и замерзла, но виконту хотелось, чтобы идти было еще труднее, чтобы плечу и руке было еще больнее. Он слышал у себя за спиной утомленное дыхание Серова и сам тяжело дышал в спину Лунина… Наконец они вынесли гроб на вершину.Здесь ветер был гораздо сильней, чем внизу. Мерзлые комья глины на снегу, мерзлая и глинистая яма, на рыжем дне которой уже белел пух свеженаметенного снега. Гроб поставили на краю могилы. Все чувствовали, что еще что-то надо сделать, прежде чем опустить его. Проскуряков, огромный, без шапки, со снежинками в волосах, и комиссар полка Ермаков, небольшой, плотный, ладный, уверенный в себе, произнесли свои недолгие речи и от имени всего полка обещали Рассохину отомстить за него. По склоненным лицам слушавших их людей было видно, что каждый из них действительно клянется отомстить.Ермаков замолчал, но гроб всё не закрывали. Присутствующие ждали чего-то от Лунина, как от ближайшего соратника Рассохина. Лунин долго стоял, глядя на гроб, но так ничего и не сказав, нагнулся и поцеловал Рассохина в крепкие холодные губы.После Лунина его поцеловал Серов, затем Бражелон. Проскуряков нагнулся над гробом и, заслонив Рассохина своей широчайшей спиной, тоже поцеловал его. Выпрямившись, Проскуряков сделал знак краснофлотцу, державшему крышку гроба, — закрыть.Грянул залп, и гроб с телом Рассохина опустили в могилу.…?Идём лоб в лоб. Четверо против четверых, две пары против двух. У ?И-16? преимущество в лобовых атаках: прикрываемся огромными носами... Стреляем: они – в нас, мы – в них, все разом. Они отворачивают. Один переворачивается, пытается зайти капитану в хвост, но я налетаю на него… Что дальше? Я отогнал того, но был ещё ведомый. Я ведь всего на две секунды отвлёкся на того, первого…?Уже трое суток, и днём и ночью, Рауль перебирал в памяти подробности того боя.?…В это время ведомый атакует Рассохина. Но Рассохин сразу уворачивается. Я тогда стреляю в этого ведомого. Потом снова отвлекаюсь на первого: он атакует меня сбоку, я кидаюсь вниз, потом обратно… А Рассохин тогда сбивает того, второго. Да, это тогда произошло, я видел… пока преследовал первого. Стреляю, и он как-то боком начинает снижаться, а у самого льда выпрямляется и уходит... Я бросаюсь к Лунину и Серову, которые разделились и бились каждый со своим. И оба их противника делают горку, один за другим, и выходят из боя...?Лётчиков второй эскадрильи поселили вместе в избе у глухой старухи, которая, сидя на печи, бессонно бормотала что-то и днем и ночью.Изба была чистая, без клопов и тараканов, вышитые полотенца висели возле окошечек, сухим жаром дышала печь, за стеклами видна была раздвоенная береза, посеребренная изморозью. Одна кровать, мягкая и удобная, стояла за цветной занавеской, в углу. Возле печи стояли ещё две койки, заняв которые, Бражелон и Серов предоставили Лунину возможность с комфортом устроиться за занавеской.Они почти не говорили друг с другом в эти дни. Им не нужны были слова, чтобы понимать друг друга, у них была одна скорбь на троих. В этом молчании Рауль чувствовал, что и Лунин, и Серов переживают то же, что и он. А именно, свою вину.Лунин проводил дни с механиками в ПАРМе – в передвижных авиаремонтных мастерских, — где несколько техников в промасленных комбинезонах ремонтировали самолеты эскадрильи.Где в этот морозный, ветреный день находился Серов, Бражелон не знал. Рауль вышел из хаты и побрёл в сторону лётного поля, в надежде найти Серова там. А скорее, просто потому что у него больше не было сил оставаться в натопленной комнате наедине со своими мыслями.Но от мыслей уйти было невозможно.Рауль брёл по деревенской улице, а перед глазами снова вертелись самолёты, самолёты… ?В какой момент я ошибся? Что я сделал не так?..? И снова, и снова эта карусель: переворот ?мессера?, светящийся жгут в его сторону, он тут же отваливает – некогда посмотреть, – Рассохин уворачивается от второго – трасса пуль и этому тоже – атака сбоку – переворот через плоскость… ?Ошибка! Надо было поворачивать за первым! Нет, я же ведомый, я же не мог оставить командира…?. И опять всё сначала: лоб в лоб, пара на пару – переворот ?мессера? – атака…Оба самолёта первой эскадрильи вернулись и заходили на посадку один за другим, поднимая снежную пыль. Рауль с тоской смотрел на раскрасневшиеся, возбуждённые лица лётчиков, пожимающих друг другу руки. У них над озером произошёл короткий бой с ?мессершмиттами?, из которого они вернулись оба. И Проскуряков был здесь же и слушал их рассказ о схватке.Рауль отвернулся и ускорил шаг. Вдалеке на стоянке он заметил ?У-2?, возле которого копошились техники. Виконт замер. Это был самолёт Уварова.Рауль видел комиссара эскадрильи последний раз ещё на прежнем аэродроме, в землянке Рассохина…. Где застала Уварова весть о гибели товарища, Бражелон не знал. Комиссара не было на похоронах. Рауль продолжил свой путь через лётное поле. Ноги сами несли его туда, где сквозь снежную дымку, поднимаемую ветром, была видна громадина лысого бугра.?Что я сделал не так? Где ошибся? Надо было идти за первым сразу, догнать, добить! Чтобы он не успел вернуться… Или это тот второй, сразу, с самого начала достал капитана пулями? И капитан уже раненый вёл этот бой и сбил его? Нет, невероятно… Скорее всего, это когда я отвлёкся!...?И снова ознобом по спине отчаяние:?Метался вперёд-назад, как бешеный… Я не заметил, как ранили командира… Не увидел, не успел, не смог…?Ветер развивал полы шинели, бросал в лицо снег. Рауль поднимался наверх и всё думал, думал…?Как же? Когда?..?На вершине стоял человек. Виконт не сразу заметил его, потому что сложно было смотреть наверх, пока он, преодолевая ветер, шёл по тропе. Теперь Рауль застыл на месте, разглядывая прямую фигуру лётчика в комбинезоне и шлеме. Видимо, почувствовав на себе чей-то взгляд, лётчик обернулся. Это был Уваров.Рауль вытянулся как в строю.- Здравствуйте, старшина! – сказал Уваров.- Здравия желаю, товарищ комиссар! - ответил Рауль, перекрикивая ветер, который бил в лицо.Они некоторое время стояли молча возле камня, который Лунин, Серов и Бражелон вместе со своими техниками притащили сюда накануне. Уваров смотрел на камень, а Рауль наблюдал за Уваровым. Разговаривать на таком ветру было невозможно, поэтому комиссар легонько потянул Бражелона за рукав шинели, и они вместе пошли обратно вниз по тропе.Достигнув подошвы холма, где ветер был уже гораздо слабее, Уваров начал говорить:- Я много лет хорошо его знал. Учились вместе, потом служили вместе. Я всегда его уважал... Большой человек, большой воин! Мы месяц назад представили его к званию Героя Советского Союза. Сегодня получил сообщение, что он уже Герой посмертно…(*)Уваров замолчал, остановился напротив Бражелона и проговорил, глядя в глаза виконту:- Старшина, вы были рядом с ним тогда. Расскажите, как это произошло.- Не знаю, товарищ комиссар, - ответил Рауль, опустив голову.- Как это, не знаете? – спросил Уваров, и в голосе его зазвенели металлические нотки.Рауль снова поднял взгляд на комиссара:- Мы летели над озером…Виконт рассказал всё про тот бой, ничего не утаивая, со всеми подробностями этой короткой схватки и смерти Рассохина так, что перед глазами Уварова, как будто в замедленном кино, развернулись все события. И закончив рассказ, Рауль проговорил:- Я ведь ведомый. Я должен был видеть всё. Я должен был понять, успеть, помочь. Но я не увидел. Я не знаю, когда и как они успели… сбить его.Уваров долго смотрел прямо на старшину, потом ответил:- Да, вы должны были увидеть и успеть.Эти слова как острым ножом полоснули по свежей ране.Уваров продолжал:- Единственным способом теперь искупить свою вину будет для вас – выжить и отомстить за него!