# Placebo - Hold On To Me' Nam Taehyun (2/2)

Сынхун замолкает на какое-то время. Тэхен тоже хранит молчание, и Сынхун решает уточнить:

— То есть ты хочешь сказать, что влюбляешься в человека, а не в его пол? — Он уже где-то слышал эту фразу. Эту фразу, произнесенную им самим. Возможно, натыкался где-то в интернете.

— Ну... что-то вроде. Хотя я не уверен, что влюблялся хотя бы раз.Сынхун в ответ мычит многозначительно и затягивается. Отшатывается, когда внезапно Тэхен кладет голову ему на плечо, чем вызывает новый приступ смеха у младшего.— Только не думай, что ты мне нравишься или что-то в этом роде.— Точно? — Сынхуну и самому становится смешно. Он понимает, что Тэхен, в общем-то, совершенно прав: это ничего не меняет. — Я же повешусь, если ты в меня влюбишься.Тэхен улыбается коварно, тушит сигарету и жмется к Сынхуну, возвращая свою голову на его плечо:— Буду иметь в виду, если захочу твоей смерти.***Сынхун поднимается, оглядываясь, и смотрит на пустые бутылки. Семь из одиннадцати выпил Тэхен, сколько-то там чего-то еще он выпил до, и вот он теперь – валяется на ковре, раскинув руки и ноги, и тихо напевает какую-то песню о любви.Собственного сочинения, что ли.

И голос приятный.

Мог бы стать музыкантом. Певцом или композитором. Или фотографом, например. Художником, в конце концов – кем угодно, парень не обделен талантами и даже напротив, их слишком много. Но судьба иначе распорядилась как-то, и вместо хорошей жизни Тэхен тратит ее на алкоголь, сигареты и ?марки? сомнительного качества.

И для Сынхуна уже давно под вопросом, где он берет на все это деньги.— Нам Тэхен, — зовет его негромко совсем, и тот вроде бы не слышит, но Сынхун знает, что это не так. Протягивает руку, наклоняется: — Котик, поднимайся. Пошли спать.Тэхен шмыгает носом, замолкает и переводит взгляд на Сынхуна.

Протягивает ему обе руки и лежит так, дескать, сегодня я принцесса, так что сам меня тащи.Сынхун не тащит, конечно, но за руки берет и тянет. Ставит на ноги – не без усилий. Тэхен, может, и принцесса, но на словах только – сам любому принцу втащит, и ни один мускул на лице не дрогнет. Сынхуну тоже достается периодически, но случается редко и оба кое-как с этим справляются, предпочитая не вспоминать.

Единственное, что Тэхен делает без посторонней помощи – это падает на кровать в спальне с тусклым светом и ползет к стенке. Бубнит что-то неразборчивое и даже немного приподнимается, когда Сынхун снимает с него толстовку.

Шорты жалко чуть меньше, поэтому они остаются на Тэхене и лишь немного сползают вниз, когда тот ворочается. Сынхун раздевается до трусов, натягивает висящую на стуле черную футболку с рисунком белой кошки и ложится рядом, накрывая обоих одеялом. Протягивает руку, выключает торшер и ждет, пока глаза привыкнут к темноте, подпирая голову рукой.— Ты хорошо питаешься?

Сынхун касается бледной кожи на руке Тэхена; кончиками пальцев невесомо проводит от запястья до локтя, очерчивая контур полоски татуировки.

— Питайся лучше. Ты совсем худой.

Тэхен вяло отбрасывает руку, бубнит еле разборчиво и уже сквозь дрему:

— На себя посмотри, глиста в скафандре. Твои коленки настолько тонкие и острые, что могут проткнуть мою кожу, — приоткрывает один глаз и смотрит на Сынхуна – по-доброму и даже с толикой нежности, от которой уже наутро ничего не останется.Вот только Сынхун в темноте лунного света видит лишь блеск его глаз. И смеется тихо, зажмурившись, и проводит рукой по выжженным супрой волосам.

— Это не я острый, а ты тонкий такой. Даже хрупкий немного, знаешь.— Ни разу я не хрупкий, — Тэхен фыркает.Сынхун улыбается.

И сам знает, конечно.Тэхен, кажется, наконец засыпает, потому что его дыхание выравнивается, и веки больше не подрагивают.

Сынхун лежит рядом еще какое-то время, но сон так и не приходит.

Очень осторожно он слезает с кровати, оставляя Тэхена наедине со сном, берет пачку сигарет, брошенную на столе, и выходит на балкон.

Ночью воздух очень холодный, совсем не тот, что днем, и неприятно морозит. Сынхуну кажется, что его кожи касаются миллионы крошечных иголок, и лучше бы, наверное, он надел толстовку, но возвращаться уже не хочется. И голова быстрее проветрится.

Когда в лицо ударяет порыв холодного ветра, Сынхун задумывается, что все в его жизни идет не так. Как будто в какой-то момент все сошло с мертвой точки, двинулось со старта вниз по наклонной и очень медленно – настолько, что даже мучительно и почти больно. Сынхун почти физически ощущает, как его жизнь трескается, ломается, осыпается осколками и зависает где-то в невесомости. Он не знает, в чем причина, когда и с чего все началось, но просто чувствует. И думает, что ему нужно что-то стабильное, привычное, чтобы хоть немного вернуться в прежний ритм.

Сынхун докуривает сигарету и возвращается в темную комнату. Смотрит на Тэхена – убедиться, что не проснулся, и шарит рукой по столу, пытаясь найти свой телефон. И снова идет на балкон, копается в своей телефонной книге, пока с помощью какой-то дурацкой детской считалочки не останавливается на номере какой-то Джинхо.Он совершенно не помнит, кто это и как она выглядит, но девушка почему-то слышать его очень рада даже среди ночи и совсем не против провести вместе оставшиеся несколько часов до утра.***Сон Мино – конченный мудак.А еще предатель, как думает Сынхун, когда сидит у барной стойки и смотрит в экран своего телефона:?Прости, у меня тут кое-что намечается с Джисой, я не приеду?И следом:?Я тебя люблю, хен ? не обижайся, ладно??Бармен ставит перед ним аквавелву.Сынхун благодарит, делает глоток и печатает ответ:?С тебя обед завтра, и можешь считать, что я не в обиде?.Телефон он убирает в карман и тогда же краем глаза подмечает, как в его сторону плывет девушка. Она совсем близко, кажется совершенно обычной и ничем не примечательной, но именно этим привлекает Сынхуна.

И он ей улыбается.— А я тебя помню, — она садится рядом, но делать заказ не торопится. Все ее внимание занимает только Сынхун.— А я тебя – нет.

Она смеется:— Мы виделись... когда-то. В клубе, не помнишь? Ты был с Тэхеном.Сынхуну взреветь хочется, потому что если я был с Тэхеном, то вряд ли нас связывает что-то хорошее. Но он продолжает улыбаться ей обворожительно и сводит все к шутке:— Кажется, мне пора перестать ошиваться с этим маленьким мерзавцем, раз уже память отшибает.Своей ладонью она накрывает ладонь Сынхуна, подушечками пальцев проводит по тыльной стороне и заглядывает прямо в глаза.— Я спрашивала у него о тебе, но он сказал, что у нас с тобой ничего не выйдет. Он был очень уверен в своих словах, и я даже поверила.— Тогда почему ты сейчас говоришь со мной? — Сынхун ловит ее пальцы, сжимает в своей ладони – нежно, и придвигается чуть ближе, склоняясь к ее лицу.

— Ты так и не рассказал, выжил ли последний сын Ниобы.— Ниобы?— Ниобы.Сынхуну хочется ударить себя по лбу как минимум, но он старательно сдерживает себя, как и свой смех, просящийся наружу.

— Я что... втирал тебе мифы Древней Греции?— Похоже, что так.Сынхун не выдерживает и все же смеется, но чувствует себя последним идиотом немного. Он возвращается в свое исходное положение и делает еще один глоток коктейля.— Не понимаю, почему ты все еще сидишь со мной.— Потому что до тебя еще никто не рассказывал мне мифы Древней Греции. — Сынхун видит, что нравится ей – он хорошо разбирается в таких вещах. И уверен, что она симпатична ему тоже. Поэтому заказывает ей коктейль и поворачивается к ней, возвращая на лицо соблазнительную улыбку. — Так что случилось с последним сыном Ниобы?***Сынхун вспоминает ее, когда с порога чувствует легкий аромат ее духов и мягкие прикосновения к своей шее. Она целует его, едва за ним закрывается дверь, и он отвечает ей взаимностью, скидывает с себя ботинки и прижимает ее к стене. Сынхун не уверен, что это – хороший способ забыться, потому что, даже чувствуя вкус ее губ и вдыхая ее приятный запах, чувствуя под кончиками пальцев ее гладкую кожу и слушая ее стоны, он думает не о ней.

Он целует ее, но почему-то единственное, о чем он думает, когда закрывает глаза – это толстовка персикового цвета и кофе с корицей.Он покидает ее квартиру совсем рано. Она провожает его с улыбкой на лице и просит звонить хотя бы иногда. Она просит не забывать о ней, потому что я всегда рада тебя видеть, ты же знаешь.

И он был бы рад тоже, но, шагая к своей машине, чувствует себя как-то гадко.До работы – два часа, и Сынхун возвращается домой с целью помыться, выпить кофе и, если успеет, поесть. А еще выгулять Отто, но необходимость в этом отпадает сама собой – когда Сынхун испытывает чувство дежавю, поднявшись на свой этаж, и видит Тэхена все в той же школьной форме.Только парик теперь аккуратно причесан (что, наверное, было нелегко – после того, что с ним сделал Отто), и одежда выглажена, что ли, когда только успел, а на лице – ни грамма косметики. Сынхун думает, что такой Тэхен – гораздо милее, только вот по-прежнему не видит в нем ничего женственного.

В руках Тэхена – поводок, и Отто в прогулочном комбинезоне под ногами топчется. А еще Джину напротив стоит и смотрит непривычно так, что Сынхуну даже неловко становится.Вот только додумать все это Сынхун не успевает, потому что:— Ты меня бросил, — Тэхен недовольно щурится, поджимает губы. Он накручивает на ладонь поводок.

Джину смотрит на них обоих, и Сынхун, мельком взглянув на него, отмечает в его взгляде что-то странное, совершенно незнакомое, что заставляет дернуть плечами, чувствуя, как по коже пробегают мурашки.

***— Ты нас бросишь.Сынхун качает головой и старается не смотреть на Тэхена. Он пододвигает тарелку с пастой к младшему брату Нама и улыбается ему:

— Вот, ешь. Я не так уж и хорошо готовлю, но старался.Донхен улыбается ему в ответ, но корчится и дергается, когда рядом на стол резко опускается рука Тэхена и его лицо оказывается слишком близко.— Ведь так? Бросишь нас и забудешь. Тебе плевать на нас так же, как всем нашим родственникам.— Тэхен...

— Да мне насрать, понимаешь? Я привык, я переживу. Я уже взрослый. Но Донхен быстро к тебе привяжется.— Может, послушаешь меня? Для разнообразия.Тэхен его не слышит:— Тебе ведь это не нужно, да? Я совершенно тебя не понимаю. Я не понимаю, зачем ты все это делаешь и зачем позволяешь жить в твоей квартире, не требуя ничего взамен. Или тебе от нас все-таки что-то нужно? Что? Деньги нашего отчима? Господи, да даже мы этих денег не видим! Нет у нас ничего, понимаешь?! Ничего! Ничего, кроме наших пустых и никчемных жизней!

— Нам Тэхен! — Сынхун кричит и поднимается резко. Он задевает стул, и тот с грохотом падает. Донхен дергается снова и старается не поднимать взгляда. — Дай мне сказать. Донхен... иди, поешь в моей комнате, хорошо?Парень кивает и быстро выходит с кухни, испуганно оглядываясь на старшего брата. Тэхен машет ему головой, прогоняет, и садится на его место, закидывая ногу на ногу и складывая руки на груди.Сынхун вздыхает, обходит стол и присаживается на край перед Тэхеном.

Нам выглядит расслабленным, но Сынхун знает, что он напряжен.

Сынхун слабо улыбается и треплет Тэхена по волосам.

Тэхен молчит, но смотрит на него так, что внутри все сжимается. Сынхун и сам не знает, для чего взял на себя ответственность за двоих брошенных котят, которые все-таки люди, но под взглядом, полным боли, страха и надежды, не выдерживает.

Сынхун обнимает Тэхена крепко и смаргивает слезы, глядя в потолок.

— Не спрашивай меня. Не спрашивай, почему я делаю это: я сам не знаю. Но я не могу бросить вас. Не могу, ты понимаешь это? Я обещаю, что буду рядом до тех пор, пока тебе и Донхену это будет нужно. Тэхен, слышишь? Я обещаю.— Хен... — Тэхен утыкается носом в его футболку, обнимая за талию. Он говорит что-то еще, но Сынхун не может разобрать его слов.Сынхун чувствует, как футболка в том месте, куда уткнулся Тэхен, медленно пропитывается влагой.

***Сынхун старается не показывать, что сбит с толку, натягивает на лицо маску легкомыслия и вздыхает:— Я тебя не бросил. Просто очень сложно находиться в одной квартире с твоим перегаром.

— Я погулял с твоей собакой, — Тэхен игнорирует и слова в его адрес, и взгляд Джину. Кажется, тот попался на женские шмотки и теперь удивлен, что перед ним – самый настоящий мужик, а не сомнительная девушка, напоминающая сбежавшую из зоопарка милую обезьянку. — Но она меня, кажется, не любит.— Молодец, Отто, — Сынхун присаживается на корточки перед Отто и треплет его за ухом, — весь в меня. Я тоже тебя не люблю, котик.Тэхен хмыкает, с силой ударяет Сынхуна ногой по коленке, и удержать равновесие – довольно сложно. Сынхун действительно не понимает, почему нечто перед ним – с повадками быдловатого мужика, занимавшееся тхэквондо – такое удивительно тонкое и выряжено в женскую школьную форму.Тэхен не говорит ничего, только обиженно смотрит, сует в руки поводок и уходит уверенной, хотя и немного шаткой, походкой. Только останавливается на секунду, повернув лишь голову:— И прости за ковер.

Сынхун качает головой, не глядя ему вслед, и берет Отто на руки.Поворачивается к Джину:— Прости?— За что?

Сынхуну хочется выматериться, ударить Джину, потрясти за плечи хотя бы – потому что тот снова улыбается, снова привычно-вежливо. Как будто не он всего минуту назад смотрел на них как-то... как?

Сынхун не знает и обещает себе подумать об этом позже.

— За этого, — он кивает в сторону лестничного проема, — ненормального и его перегар. Он портит атмосферу одним своим присутствием.

— Он твой друг?Джину смотрит теперь наивно как-то и – Сынхун хочет верить, что – немного умоляюще. Но зачем-то пытается убедить себя, что дрожь в голосе Кима ему только послышалась.— Нет, — Сынхун пожимает плечами, ищет в кармане ключи. — Но что-то вроде. Просто... кот, гуляющий сам по себе, которому иногда хочется погреться в тепле чужого дома. Буйный и неукротимый ребенок. С таким не подружишься.Сынхун почти расслабляется, но из его легких исчезает весь воздух.Потому что:— Ты подобрал его на помойке?Сынхун понимает, что выглядит по-дурацки, наверное, и таращится так, что его глаза наверняка не уступают размерам глаз Джину, но не понимает, что удивило его больше: внезапный резкий тон или же слова, которых он точно не ожидал услышать, особенно от старшего.

Сынхун осознает, что Ким Джину, которого он знает, это не больше десяти процентов того Ким Джину, что стоит сейчас перед ним.И это пугает.

А Ким Джину продолжает улыбаться, чуть наклонив голову вбок, только взгляд у него резкий, ледяной, пронизывающий – что повеситься хочется.

И Сынхун молчит.Отчасти потому, что в какой-то степени – так и есть.— Хен... — начинает Сынхун.

Сознание подкидывает ему фразы вроде ?нам надо поговорить? или ?мне есть, что тебе сказать?, но Сынхун вздыхает только. На самом деле он совершенно не знает, что сказать, и только хочется протянуть руку и уткнуться старшему в шею, чтобы убедиться, что Джину, его Джину, все еще здесь, на этой планете, только спрятался ненадолго под этой ледяной кукольной маской. И в то же время хочется убежать подальше.Потому что – страшно.Сынхун впервые чувствует, как каменная стена – та самая, которую он сам выстроил и за которой ощущал себя все это время в безопасности, начинает рушиться.Но взгляд Джину неожиданно смягчается, улыбка уже не выглядит такой пугающей, и он подходит ближе. Протягивает руку, гладит Отто и не отстраняется, когда левретка облизывает ее своим шершавым языком.— Он любит тебя, — Сынхун улыбается, стискивает животное в своих руках.

Джину смотрит на него довольно, даже по-детски немного, и Сынхун понимает – отпустило.

И они говорят, как ни в чем не бывало. Но Сынхун растерянно смотрит на свои часы и говорит, что ему пора собираться на работу.

Его взгляд становится еще более растерянным, когда он слышит:— Хочешь, я приготовлю тебе завтрак?Черт возьми, конечно, хочу, и фартук надеть не забудь, он на спинке стула на кухне висит, я его для тебя даже постирал специально.

Но:— Может, сделаешь мне еще и кофе?