Serpent Path (Changsun/Kiyong, Kisu, Cory) (1/1)

Голова Чансона раскалывается резкими вспышками боли, и он упрямо прячет ее под подушку. Не помогает – голос звучит всё так же, отчетливыми мольбами о помощи, которые он не в силах игнорировать. В сером воздухе раннего утра, что порывами проникает через форточку, угадывается тонкий запах горелой листвы. Чансон не выдерживает, вскакивает с постели к окну, потревожив свернувшегося калачиком на его одеяле призрака. Роща за домами полыхает: трещат ветки, алые верхушки кленов сливаются с языками пламени, и только густой дым да тревожные крики мелких духов оповещают о близкой опасности. Хочется заткнуть уши, закрыть глаза и продолжить спать, словно ничего страшного не происходит, но при всей нелюбви к призракам, игнорировать отчаянный зов нет сил.

– Ты спятил? – Киён трет заспанные глаза, пока Чансон накидывает куртку прямо поверх полосатой пижамы.

Ответом ему служит хлопок входной двери – синекрылый зевает и сердито щурится. Нашелся тут, понимаете ли, герой-спаситель, сам свою шкуру же не убережет. Обычный огонь Киёну не страшен, но конкретно этот пахнет чьей-то крупной пакостью.

Продираясь сквозь заросли, Чансон замечает странный след, как от гигантского хвоста. Ну, или бревна, которое долго волокли по земле. (Но куда? И зачем?) Он не помнит, когда в последний раз приходил сюда – на руинах храма любили селиться самые разные духи, некоторые из которых вполне не прочь пообедать человеческим детенышем, еще и таким вкусным. К горлу подступает тошнота: то ли от едкой гари, то ли от осознания, что его могут оценивать в гастрономическом плане жалкие, безмозглые чудовища. Таких обычно легко отличить с первого взгляда, а вот голос, зовущий его на помощь, удивительно чистый и приятный, хоть и полон невыносимо пронзительной тоски. Чансон устремляется ему навстречу, уворачиваясь от хлещущих по лицу ветвей. Проломанная в кустах шиповника тропа выводит на поляну к старым развалинам, внутри которых кто-то мечется стремительной серебряной молнией. Чансон не разбирается в таких штуках, но на фундаменте здания явно угадывается барьер в виде свеженакарябанных на бумаге иероглифов. Еще немного, и огонь подберется к пленнику печати. Не оставляя себе время на раздумья, Ли срывает листок. Тот рассыпается пылью в его руках. Чансону приходилось видеть похожие вещи среди оставшегося на чердаке хлама, когда он только переехал в дедовский дом. Но дедушка давно умер, и расспрашивать об их назначении было некого. Позднее, Чансон догадался, что это должно быть связано с его проклятием видеть призраков, но выкидывать загадочные свитки и книги с рисунками побоялся – мало ли, какую пакость они привлекут. Он даже немного жалеет, что не попытался разобраться в них – сейчас какой-нибудь спасительной магии не помешало бы.

Пожар вспыхивает с новой силой, будто злится, что его жертву освободили. Чансон в панике хватает оцепеневшего духа за холодную, как лед, руку и мечется в поисках выхода. Огонь обступает их со всех сторон. Чансон оглядывается на крупно дрожащего призрака: длинное голубое кимоно изодрано, глаза с узкими вертикальными зрачками распахнуты в безмолвном ужасе. Пылающая западня злорадно скалится, готовая вот-вот захлопнуться. Жизнь не проносится перед глазами, но бежать некуда, и до чего же глупо попасться вот так вот. ?Прости меня?, – голос призрака напоминает шум воды, такой же умиротворяющий и прохладный. Только сейчас Ли замечает, что у него нет ног. Вместо них по земле тянется длинный чешуйчатый хвост. Пламя играет на нем, переливаясь всеми оттенками радуги. Смотря на него, Чансон вспоминает отражение солнца в перьях цвета ночного неба. Уже задыхаясь в дыму, он зовет Киёна так громко, насколько хватает воздуха в умирающих лёгких.***– Я знал, что этим закончится, – Киён опускает свою немаленькую ношу прямо на мокрую траву. Перевернувшись на спину, Чансон запрокидывает голову, широко открыв рот. Он дышит, хрипло, с безумной жадностью, но дышит. Промозглая сырость ощущается райским наслаждением после всего, прожженная местами кожа отзывается ноющей болью. Хочется зарыться в эту грязную пожелтевшую траву и раствориться в ней полностью с ноябрьскими дождями.

Киён молча наблюдает за тем, как его ломает, всё ещё не понимая, с какой стати человек, ненавидящий призраков больше всего на свете, безрассудно помчался рисковать своей драгоценной жизнью. Хорошо хоть, вспомнил о контракте, прежде чем сгореть. Недавно зажившее крыло снова болтается бесполезной тряпкой – не стоило перегружать его с непривычки. Как бы горько это ни было, Киён знает, что никогда не сможет летать, как прежде. Разве что ненадолго подниматься в воздух в крайней необходимости, чтобы потом долго залечивать шрам, скрипя зубами от нестерпимой боли и отчаяния. Тяжелый стон напоминает о том, что они не одни. Дух, в котором Киён без труда угадывает речного дракона, настороженно оглядывается на остатки догорающей рощи.– Господин? – он мгновенно поднимается с земли, несмотря на страшную слабость.– Су, какое счастье! – доносится громкий голос из зарослей. Шорох листвы, и на открытое пространство выходит мужчина в черном, изрядно потрепанный, со следами копоти на лице.– Я думал, они поймали тебя! – лицо незнакомца так и светится от радости, когда он спешит навстречу своему фамильяру, подволакивая раненную ногу.– Так и есть, – взгляд Су загорается ненавистью при упоминании произошедшего, – если бы человеческий ребенок не спас меня...

– Чего?! – в один голос возмущаются Киён и распластавшийся по земле Чансон.– Какой я тебе ребенок? – выпаливает Чансон, после чего бессильно откидывается обратно в траву.– Попрошу, но это я предотвратил ваше превращение в два прекрасных уголька, – справедливо негодует Киён.– Тебя призвали, вот ты и выполнил свою работу, всего-то, – дракон смеривает крылатого презрительным взглядом.– Всего-то? Да этот олух просто сгорел бы заживо вместе с твоей змеиной душонкой, не пожелай я его защитить!– В любом случае, я благодарен вам обоим, – вмешивается незнакомец, прерывая ссору двух раненых существ и помогая Чансону сесть.– Ох, ну... – Ли совершенно теряется в происходящем.– Меня зовут Хон Джухён, – мужчина протягивает ему руку, такую же теплую, как и его аура, – как последний экзорцист из семьи Хон, я всегда буду рад прийти на помощь. Спасибо, что спасли моего слугу, он очень дорог мне.– Экзорцист? – Чансон чувствует себя тупым деревенщиной, не знающим элементарных вещей.– Ага, – Джухён кивает так, словно это должно было всё объяснить. "Ну охуеть, теперь всё ясно", – про себя Чансон захлебывается сарказмом, однако при этом типе решает промолчать. Слишком уж подозрительный.– Ли Чансон, никто, – выдаёт он первое и единственное, что приходит в голову.– Что ж, еще увидимся, – многообещающе улыбается Джухён, – Су? Дух слегка кланяется Чансону на прощание и вместе с хозяином скрывается дыму, заполонившем все окрестности.– И что теперь делать? – спрашивает в пустоту Чансон, разглядывая свои черные от грязи руки. Несмотря на бесчисленные встречи с потусторонним миром, он никак не может оправиться от шока. Неужели существуют другие люди, которые видят мир точно так же? И найдется ли для него место рядом с ними, или лучше даже не пробовать?– Для начала, можешь сказать мне "спасибо", – замечает Киён.