Smiling Mask (Changsun/Kiyong) (1/1)
Киёну быстро надоедает зависать в одиночестве и отпугивать мелких духов, пока Чансон пропадает на работе, поэтому он начинает приходить в его кафе, приняв вполне обычное человеческое обличье. Занимает столик в уголке и развлекается тем, что изучает посетителей: торопливых и неспешных, шумных и незаметных, жизнерадостных и печальных. Попадаются и одержимые – призраки при виде его грозной сущности съеживаются за спиной у носителя. Синекрылый демон делает вид, будто не замечает их, однако пристально следит, чтобы никакая дрянь не вздумала тронуть его человека. Чансону от безразлично-внимательных взглядов не по себе, хоть он и продолжает, как обычно, шутить с постоянниками, подкалывать Хонсоба и заливаться своим тихим, теплым смехом. Киён не верит ему. Ни единому сказанному слову. Под намертво налипшей на лицо скалящейся маской веет холодом, обидой и... одиночеством? Существу хтоническому трудно представить, что должен чувствовать человек, вынужденный жить скрытно, без возможности рассказать хоть кому-то обо всем, что происходит с ним. В этом Чансон гораздо ближе к миру духов, чем людей, создающих связи и разделяющих переживания и радости. Он тоже никому не доверяет.– Принеси мне ещё булочек, – требует Киён, облокотившись о стойку. Чансон давится впопыхах заваренным чаем.– Куда тебе? Ты сам – как булочка, на подушку похож, – возмущается он и под неприлично громкие смешки Хонсоба шепотом продолжает, – призракам же не нужна еда, разве нет?– Но... Вкусно же всё равно, – Киён выглядит потерянным и даже расстроенным. Он одёргивает на себе джемпер, нелепо сидящий на совсем не идеальном теле, и прячет руки в карманах брюк. Да, его видимая форма далека от человеческих понятий о прекрасном (настоящая, впрочем, тоже), но говорить об этом было, вообще-то, необязательно.– Попробуй, должно понравиться, – Хонсоб ставит перед ним полосатое блюдечко с пончиками, – там абрикосовая начинка и заварной крем ещё, вкуснота. Оторопев, Киён хлопает круглыми от удивления глазами и открывает рот в нерешительности, чтобы промямлить тихое ?с-спасибо?, отчего Чансон просто умирает на месте, но затыкается под гневным взглядом Хонсоба. Проследив, что его подношение забрали, Шим невозмутимо возвращается к замешиванию теста для печенья.– Не смотри так, ешь, – ворчит Ли, прихуевший с внезапной доброты своего напарника. Киён сердито косится в сторону Чансона, вцепляется в блюдце по-детски маленькими ручонками и убегает в свой угол, чтобы с блаженным выражением на щекастом лице впиться в пончик зубами.
– Чо за херня? – не слишком интеллигентно интересуется Ли.
Хонсоб, увлечённо напевающий мотивчик попсовой песенки, поворачивается, чтобы заехать поварешкой ему по лбу, пока никто из гостей не видит.
– Хён, ты ужасен. Привел ребенка на работу и даже не можешь о нем позаботиться.
– Это не мой ребенок! – Чансон как-то не задумывался, но теперь понимает, что с виду Киёну можно дать, максимум, лет пятнадцать.
– Ясное дело, – фыркает Шим, – но пришел-то он сюда явно не кофе попить. ?Как будто я сам не знаю, можно было и не усугублять?, – бесится Чансон мысленно, но вслух говорит другое:– Наш Хонсоб-и сегодня подозрительно хорошо выглядит, с чего это ты красоту наводить взялся?– Уж точно не для тебя, солнышко, – язвит донсэн, мимоходом проверяя, не смазалась ли едва заметная линия подводки в зеркальной поверхности духовки. Глупо было надеяться, что эта въедливая зараза не заметит перемен в его наружности, обычно заспанной и помятой.
– Скучный ты, – Чансон решает не докапываться (а то от Хонсоба ведь можно и пиздюлей получить, он – серьёзный молодой человек) и обращает своё внимание на зал, как и положено, по сути. Время тянется неохотно, безделье отнимает больше сил, чем бесконечные очереди у кассы, поэтому он практически спит с открытыми глазами, уставившись в никуда. О нормальном сне можно только мечтать, ведь ночью кому-нибудь из окрестных призраков обязательно понадобится заглянуть на огонек (попить чаю или поесть человечинки, как повезет).– Хён, слушай, – Хонсоб настырно тыкает пальцем ему в спину и, понизив голос, интересуется, – у нас ведь нельзя распивать спиртное? Проследив за взглядом младшего, Чансон замечает на одном из столиков большущую бутылку пива. Её счастливый обладатель сидит спиной к ним, вальяжно развалившись на стуле. Ли, с болезненным раздражением воспринимающий любую вопиющую наглость, подходит к нему с явным намерением выставить куда подальше.
– Прошу прощения? – раздраженно повторяет он, когда незнакомец снисходит до того, чтобы снять наушники.– Не стоит, – посетитель оказывается, что странно, не охреневшим подростком, а мужчиной лет двадцати пяти в просторном белом балахоне поверх настолько драных джинс, что зачем они вообще нужны – непонятно. В его раскосых глазах мелькает довольно хищный блеск при виде Чансона, отчего того будто бы прошибает током.– Извините, но сюда нельзя с алкоголем, – не сдаёт позиций Ли. Незнакомец вздергивает брови с недоумением:– А что, с крыльями, значит, можно? – он с предовольным видом кивает в сторону Киёна. Кровь отливает от лица Чансона, делая его мертвенно бледным. Быстро отвернувшись, он чуть ли не бегом скрывается за дверью склада и, приземлив свой зад на какой-то ящик, зарывается пальцами в волосы, с силой оттягивая их. Безумие. Откуда человек (сто процентный человек, без сомнений!) мог узнать о сущности Киёна, это же абсурд. Чансон стискивает зубы, вспоминая его самодовольную рожу, по которой так и хочется прописать по первое число. Резко встряхнув головой, он вместо металлических стеллажей натыкается на прохладную мягкость перьев – чувство, сравнимое с тем, которое испытываешь, падая на свежую постель после изнурительно долгого дня. Чансон зарывается в них носом, вдыхая концентрированную магию вместо воздуха, и его отпускает. Киён, сидящий на полу спиной к человеку, издает странный звук, похожий на приглушённое мурчание – по крыльям бегут волны вибрации, щекоча лицо и шею. Чансон громко чихает.