No Fear (Changsun/Kiyong) (1/1)

Ли Чансон никогда не считал себя особенным. Способность видеть духов была для него сродни хроническому заболеванию – неприятно, конечно, но жить с этим как-то надо, даже можно, если не болтать лишнего и обходить потенциальные жилища призраков десятой дорогой (что очень сложно сделать в маленьком городке, где за каждым придорожным кустом тебя может подстерегать очередной сюрприз). Но он, в общем-то, справлялся. Прятал отчаяние с пассивной агрессией за бодрой улыбкой, никому не доверял и старался не встречаться взглядом с незнакомцами, ведь каждый из них мог оказаться совсем не тем, за кого себя выдает. А потом появился Киён, смешной, похожий на взъерошенного птенца, только выпавшего из родительского гнезда. Он увязался следом за Чансоном, когда тот проходил мимо лет сто назад заброшенного святилища и попросил освободить от давящей непомерным грузом печати. Неуклюжий, выглядящий, как обычный слегка пухлый подросток, без какого-либо намёка на огромную духовную силу. И Чансон сдуру согласился, поверил печальной истории, пожалел бедного мальчика, которого жестокие люди обрекли на вечную пытку. Если бы только он знал (а знать он не мог), что скрывалось за невинным обличьем, бежал бы дальше, чем видит. Но, в любом случае, убегать было бессмысленно с того самого момента, как его заметили.

– После обеда пойдет дождь, – оккупировав балкон, Киён смотрит на нежно-голубое небо, восседая на горе разноцветных подушек, подобно языческому божеству. В его бесстрастных, немигающих глазах отражаются редко проплывающие облачка. Чансон оборачивается к залитой утренним солнцем фигуре и почти видит очертания тёмных крыльев, одно из них заметно помято и безжизненно свисает вдоль чужой спины на пол, пыльное и изломанное. Он жмурится на свет, прогоняя наваждение. Киён всё так же смотрит на небо, тоску по которому не излечить и за тысячу человеческих жизней.– Я пошел, вернусь поздно, – Чансон щёлкает его по маленькому, совсем не птичьему носу, внутренне охуевая от того, как легко привыкнуть к играм со смертью. Киён не злится на него по-настоящему, просто прячет голову в плечи и сердито зыркает из-под длинной чёлки, обещая наслать ужасное родовое проклятье на тупую блондинистую голову.– Очень ужасное? – уточняет Ли с затаённым восторгом.– Член отсохнет, – смущенно ворчит Киён под заразительный смех нахального человечишки, возомнившего себя всемогущим, – зонт возьми, дурачье. Вдоволь накатавшись по полу в истерике, Чансон уносится на работу получать выговор за опоздание. Зонт он, естественно, забывает – Киён вздыхает совсем по-человечески. Он до сих пор не может понять, как такое мудрое и древнее существо вроде него выбрало настолько несуразную жертву. Всё ведь казалось так просто: запудрить мозги, освободиться и съесть своего спасителя. Однако наивный с виду Чансон оказался достаточно хитрожопым, чтобы не только не дать себя сожрать, но и захомутать могущественного духа пожизненным контрактом, из-за которого вредить ему стало совсем уж трудно и неэтично. И ведь даже о помощи никого не попросишь – засмеют. Остается ограничиваться мелкими угрозами и поддерживать себя мыслью о быстротечности людских жизней. Киён (ох уж это тупое имя, придуманное Ли в насмешку, настоящее ведь нельзя называть) обязательно съест наглеца, как только тот ослабеет, надо просто немного подождать. Предсказания Киёна не лгут: к вечеру дождь превращается в настоящую бурю с завываниями ветра и длинными росчерками молний. Улицы пустеют практически моментально, остатки спешащих укрыться от непогоды прохожих пробегают мимо маленького кафе, в котором не поместилось бы и пятеро посетителей. Чансон закрывает кассу и облокачивается о стойку, упираясь подбородком в ладони. Желание покинуть теплое, а, главное, сухое помещение стремится к нулю.

– Домой не собираешься? – интересуется Хонсоб, аккуратно складывая в пакет перепачканный в муке фартук. Переодевшись, он со стоном потягивается и широко зевает, – как хочешь, а я ушел.– Погоди, – резко спохватывается Чансон, которому не слишком нравится идея спать на работе где-нибудь на полу под барной стойкой, – можно к тебе, тут ведь пять минут пешком?– Ну хён. Будешь меня своими страшилками всю ночь пугать? – Хонсоб кривит кислую гримасу. Он уже успел натерпеться от Ли и его жутких историй, которые старший рассказывал, чтобы после с гаденькой ухмылочкой наблюдать за страданиями напуганного собеседника. Благо, материала от общения с призраками доставалось предостаточно.– Я только ливень переждать, – лучезарно улыбается Чансон, закидывая руку на чужое плечо. Хонсоб изворачивается и выбегает за дверь первым, оставляя Ли возиться с замком. К полуночи его выставляют на улицу ?за ужасное поведение?, снабдив зонтом и пожеланием потеряться в тумане. Тумана, к величайшему сожалению, не обнаруживается, зато раскаты грома всё ещё сотрясают черно-лиловое небо. Чансон тщетно щелкает выключателем в прихожей – электричество сдалось под натиском непогоды. Что-то мягкое щекочет нос, он хватает наугад и разжимает кулак с пойманным пером. Перья разлетаются по квартире снова с порывом сквозняка, их целые горы, хоть подушки набивай, а в углу комнаты сидит маленькое пушистое нечто, сжавшееся в дрожащий пернатый комочек.– Ну и бардак, – Чансон садится на корточки перед забившимся в угол существом, излучающим сизую ауру страха. Из-за сомкнутых плотным коконом крыльев выныривает рыжая макушка, и две голые руки обхватывают шею Чансона, придавливая тело к полу нечеловеческой тяжестью. Киён шумно вдыхает, прижимаясь к его груди. От Чансона пахнет выпечкой, кофе и домашним уютом, пахнет жизнью и немножко солнцем. А ещё он теплый.– Я думал, тебе не нравятся люди, – Ли прячет руки, покрытые ноющими ожогами, в кобальтово-синих перьях, которые оказываются приятно холодными.– Я люблю хороших людей, – с закрытыми глазами Киён кажется обманчиво слабым и хрупким, – добрых и честных людей с теплыми руками. А не таких, как ты, – добавляет он, вызывая у Чансона слабую, но вполне искреннюю улыбку.