2. (1/1)

Ибо я думаю, что нам, последним посланникам, Бог судил быть как бы приговоренными к смерти, потому что мы сделались позорищем для мира, для Ангелов и человеков. --Я подумываю начать рисовать палочки на стенах, чтобы отсчитывать прошедшие дни. Знаю, что впереди ждет лишь тянущаяся и высасывающая все силы зима, после которой – проблемная весна, а лето кажется столь далёким, что я не уверен, доживу ли. Сложно думать о далёком будущем, когда ты ненавидишь настоящее. Поэтому я предпочитаю решать проблемы по мере их поступления. Задача на сегодня – довезти зверя до ветеринара (отец-настоятель подсказал, где можно найти клинику), не опоздать на работу и прикупить всякой мелочи для дома. Выбраться из постели – самая сложная часть из всего плана. Сэкетт разрешает забрать себе обрубки дерева из мастерской, а я уже присматриваюсь к ним и вижу в них потенциальный лоток. Зверь оказывается относительно здоров, милая женщина мне объясняет, в каком порядке и какие лекарства давать, протягивая визитную карточку с номером горячей линии. Я пытаюсь вспомнить, стоял ли где-то в доме телефон, но всё равно беру – забота незнакомой женщины о звере кажется лучиком солнца в дождливый день. На пути к автобусной остановке я сталкиваюсь с Мэри с гигантскими сумками. – О, Калеб, привет, – она останавливается и улыбается, сдувая прядь волос со лба. – Нужна помощь? – киваю на сумки, и Мэри расцветает. – Очень выручишь. Немного не рассчитала размер списка покупок. Тут недалеко. По пути к её дому я успеваю услышать всё о последних новостях. О том, что Эйбрахам собрался учиться на юридическом факультете и готовится к вступительным экзаменам; что Стронги начали устраивать вечеринки в своем баре, где ?непременно будут рады тебя увидеть, Калеб?; о незнакомых мне людях, которые виделись и знали других незнакомых мне людей. Я киваю, а Мэри больше и не нужно – быть услышанной и понятой, вот и всё. – Кстати, барбекю в пятницу, – мы останавливаемся у дверей дома, и тут она замечает торчащую мордочку зверья из моей куртки. – Ох, Калеб, у тебя появился друг? Словно услышав, что о нем говорят, кот заелозил на месте, царапая даже сквозь одежду. Неугомонный такой. Надо будет подстричь ему когти. – Да, нашёл вчера застрявшим в кустах. Вообще, я хотел спросить, не нужен ли кому-то из вас этот монстр.– Я обязательно спрошу, – отвечает Мэри, улыбаясь коту. – И спасибо за помощь, Калеб. Ждём тебя в гости в любое время. Мэри чудесная. Мне она нравится, пусть я и не всегда её могу понять – впрочем, разве всё на этом свете нужно понимать? --Дни до пятницы бегут быстро, кот выглядит здоровее с каждым днём и резвится по территории, счастливый, что уже привит и свободен, как ветер. Отец-настоятель говорит, что не против цветов, но совсем в этом не разбирается, и знакомит меня с братом Филибертом, который рассказывает мне о том, что нужно делать с почвой и какие цветы можно сажать. У его улыбающихся глаз залегли чудесные морщинки, напоминающие лапки жуков. Он говорит, что раньше был здесь садовником, но потом здоровье перестало позволять напрягать спину так часто, а за садом никто не мог ухаживать, вот они и перестали что-либо сажать. Как оказалось, куст, в котором запутался мой новый мохнатый друг – розовый, но почему-то давно уже не цветёт, лишь иногда давая новые росточки и тем самым намекая, что он ещё жив. Я провожу время за чтением книг о садоводстве и покупаю грунт. О барбекю я вспоминаю уже под конец рабочего дня, когда Сэкетт, критическим взглядом окидывая доделанный комод, переводит взгляд на меня:– Отдохни на выходных хорошенько, на следующей неделе нужно будет склепать таких две штуки. Подходя к порогу дома Вудхоллов с котом подмышкой, я беспокоюсь, не нужно ли мне было принести что-то в подарок – бутылку вина или корзинку фруктов? Не сочтут ли меня невежливым? Дверь открывает Анна в джинсах и футболке и со стаканом чего-то темного и явно алкогольного. Это мгновенно дает понять, что встреча совсем неофициальная, а от барбекю осталось одно название. И когда меня стал волновать этикет местных жителей? Через секунду в моей руке оказывается аналогичный напиток, через ещё две я уже в центре компании, оживленно рассказываю, как выловил пушистое существо из кустов. Оно, словно услышав, что речь про него, гордо спрыгивает с рук. – Какой он милый, – не сдерживается Мэри, и я в ответ демонстрирую ей свою расцарапанную руку, закатав рукав рубашки. Наверно, не лучшая реклама, зато честно. – Как его зовут? Я пожимаю плечами. – Кот. Котище. Зверь. Монстр. – Нормальных кличек не завезли? – я толкаю в плечо Эйба, и тот расплескивает своё пиво. – Эй!– Где твой отец, ты сегодня без присмотра? – Мистер Вудхолл галантно оставил нас веселиться в своей компании, – отвечает Анна, допивая за раз свой виски-кола. – Напоследок сказав, что, раз у него не получится выгнать этот балаган из дома, он сам лучше уйдет, – не удерживается от комментария Эйб.– Но это всё временно, – вмешивается Мэри, приобнимая его за руку. – Скоро достроят наш дом, и мы можем устраивать такие встречи хоть каждый день. – Поздравляю, голубки, – я похлопываю их обоих по плечу по очереди, потому что рука всё ещё сжимает стакан с таинственным напитком. – А я вот живу в монастыре. Анна знает. – В аббатстве? – в унисон открывают рты Мэри, Эйб и Сэла, и лишь Роберт Таунсенд хмыкает, будто бы это самая забавная вещь за день. Не могу с этим не согласиться.– Да, но там круто. У меня целый гостевой дом, из обязанностей только помогать время от времени с починкой тут и там. – Дай Бог, этот опыт выбьет из тебя всю дурь, – смеется Эйб. О нет, Вуди, я бы так на это не надеялся. Быстро попросив прощения, я иду в коридор на поиски уборной, а, вернувшись, застаю всех за игрой в бирпонг. Им ещё предстоит узнать, что я чемпион в этой игре. --Все разбредаются по углам: к своему удивлению я замечаю Эйба и Роберта за агрессивным перешёптыванием, в другом конце комнаты Сэла что-то оживлённо рассказывает Анне, а на диване устроилась Мэри с бокалом вина. Поймав мой взгляд, она хлопает ладонью рядом с собой в приглашающем жесте, а я, подняв руку в безмолвной просьбе подождать, доливаю себе виски.Мэри невозмутимо кладёт голову мне на плечо, стоит мне опуститься рядом.– Мы с Эйбом снова поссорились, – констатирует она, бессмысленно помешивая жидкость в бокале. Я бросаю короткий взгляд в ту сторону, где его видел – и замечаю только задумчивого Роберта.– И этот умник решил перессориться со всеми в этой комнате?– Я знаю, что он хочет как лучше, – вздыхает Мэри у меня на плече. – Но какой же он кретин.Я хмыкаю, отпивая виски. Из всей новой компании Эйб нравится мне больше всех. Его беспокойная натура была близка моей неусидчивости, и я, застряв в этом городе на неопределенный срок, не мог и представить, как тяжело тут этому парню жить здесь всю жизнь, да ещё и под боком у родителя. Будь я в лучшей форме, мог бы его хорошенько встряхнуть и открыть ему глаза на то, как его действия влияют на людей вокруг. Но теперь такая встряска нужна была мне не меньше.Самыми загадочными из всех моих новых знакомых оставались Анна и Сэла. Я периодически кидал взгляды в сторону четы, но никогда не мог понять, почему они так подходят друг другу при такой разнице во – что ж, во всём. Анна активная и остроумная, но порой будто заставляет себя сдерживать всё безумство своей уникальной личности. Сэла, в свою очередь, отличается спокойствием и невозмутимостью; он относится ко всем с настороженностью, но не создает впечатление скромного и сдержанного человека, а будто выжидает нужный момент. А вместе они – совершенно уникальное явление. Взаимный трепет друг к другу и уважение проявляются в каждом слове. На заднем дворе поместья Вудхоллов растёт пара яблонь. Я замечаю их, когда выхожу покурить. За рассматриванием тонких деревьев меня застаёт Роберт. Он не говорит ни слова, а я не спрашиваю, зачем он вышел, если не курит. И всё же, почувствовав себя умиротворённо в этой тихой компании, признаюсь:— У моего дяди огромный яблоневый сад. Всё детство лазал по деревьям и срывал самые крупные и самые красные яблоки.Роберт – ещё одна темная лошадка. Сложно сказать хоть что-то о человеке, который половину времени молчит, пронзая взглядом, а другую половину пытается избежать любой компании. Хотя, признаться, в последнее время я даже понимаю его нелюдимость.Мы стоим так с минуту, не глядя друг на друга. В моих пальцах дотлевает сигарета. Вернувшись в дом, я выпиваю ещё несколько волшебных коктейлей Анны, пытаясь прогнать из головы непрошеные картинки прошлого.--К ужину все уже навеселе. Мы усаживаемся за стол, когда в дверях возникает пропавший Эйб под руку с незнакомым мне человеком; я напрягаю память, пытаясь вспомнить, видел ли его на воскресной службе, но мыслительный процесс мгновенно обрывается из-за поднявшегося шума. — Тэллмедж, в родных краях, чёрт тебя подери! – к нему кидаются дамы и обнимают с двух сторон, Сэла похлопывает парня по плечу, а я вежливо жду своей очереди, чтобы представиться, но меня опережает Анна. — Калеб, это Бен, наш гений. — Он закончил Йель, — поясняет Эйб. Бен скромно улыбается, и на секунду мне начинает казаться, будто он адресует свою улыбку мне — пока я не замечаю, что ему неловко, а улыбается он скорее по привычке. — Калеб, очень приятно, — я протягиваю ладонь, растягивая губы в совершенно такой же улыбке. Он ловит мой взгляд, пожимая руку, и я немного зависаю, когда замечаю настолько глубокий синий цвет глаз. — Ты как раз к ужину, — Бена ведут к столу, а я возвращаюсь на место, ожидая, что сейчас всё внимание будет устремлено на их золотого мальчика. К моему удивлению, никто не набрасывается на него с расспросами: вместо этого разговоры вращаются вокруг бытовых вещей. Я рассказываю про жизнь в аббатстве и планах на ближайшее время. О работе у Сэкетта. Упоминаю пару фактов из прошлого о жизни в море. Затем речь заходит об учебе, Бен, чьё внимание весь разговор концентрировалось на его тарелке, оживает и рассказывает несколько забавных историй из студенческой жизни. Сложно оторвать от него взгляд, и, обернувшись на ребят, я замечаю на их лицах ту же заинтересованность, которую ощущаю сам. Бен говорит так, будто привык к чужому вниманию, и я невольно представляю, сколько девушек отдало ему сердце из-за этих глаз и одного взмаха длинных ресниц.— Как думаешь, ты надолго к нам? — внимательно смотрит Анна, наливая что-то в его стакан. — Пока не знаю, — в комнате зависает тишина. Я понимаю, что не знаю чего-то важного для понимания общей картины. Вероятно, Бен Тэллмедж не просто так вернулся домой, но все молчат, а я не буду спрашивать сам.Меня положили на диван, потому что оказалось, что автобусы к аббатству не круглосуточные. Вечер растягивается до ночи, и, оказавшись наедине с собой в пустой комнате, я внезапно понимаю, что все это время искреннее наслаждался компанией этих людей. Возможно, мои дни тут будут не такими унылыми, как мне казалось раньше. --Я просыпаюсь рано, и десять секунд сонно прислушиваюсь к себе, пытаясь понять, в чём дело, пока не понимаю: в воздухе завис горьковатый запах кофе — пожалуй, единственная вещь, которой меня можно поднять в…Семь утра, как показывают настенные часы. Я медленно поднимаюсь, чтобы не тревожить тупую боль в голове лишний раз. Иду умываться, а оттуда — сразу на кухню. К своему удивлению застаю за столом Бена Тэллмеджа. — Я думал, ты ушёл вчера домой, — подхожу к плите, жадно втягивая носом воздух. — Бессонница. Я вернулся сюда час назад, Эйби забыл закрыть входную дверь, — он на меня даже не смотрит, но я слишком сонный, чтобы обижаться. Сделав гигантский глоток кофе, я издаю стон наслаждения. — Ты можешь быть самым умным человеком на свете, но уважаю я тебя в первую очередь за этот кофе, Тэллмедж. Он хмыкает, и от этого звука я растягиваю губы в улыбке, присаживаясь рядом. Бен наконец-то смотрит на меня. У него под глазами залегли круги, а волосы растрепались, как будто через них много раз пропускали ладонь, но все эти детали каким-то образом лишь делают этого человека ещё более красивым. Мы молча смотрим на стол перед собой, пока я допиваю чужой кофе. Затем я решаю принять душ, и, стоя под сильным напором воды, придумываю, что ещё можно сказать — к сожалению, чтобы спустя пять минут вернуться на уже пустую кухню. --Мы безумны Христа ради, а вы мудры во Христе; мы немощны, а вы крепки; вы в славе, а мы в бесчестии.