5. (1/1)

В бумажнике ?Ника? оказалась какая-то баснословная сумма — почти четыреста долларов. Столько денег за раз Рики не видел уже давно, а в руках не держал вообще никогда. Поначалу он дрожал от ужаса при мысли, что за деньгами придут старшие ?пацанов с задворок?, но Зверь, судя по всему, не оставил никаких следов, которые могли бы привести к нему недовольных. Тогда он рискнул рассказать все Алекс. Ну, не все, конечно. Сказал, что убийца навестил его повторно, напугал до усрачки и оставил кошелек. Алекс слишком хорошо его знала, чтобы распознать ложь и недоговорки. Да и не умел он никогда врать. — Зачем он приходил? Рики пожал плечами, отвел взгляд. — Он… вредит тебе? — Девушка нахмурилась, когда Рики вновь лишь неопределенно дернул плечом, осторожно предложила: — Не хочешь обратиться в полицию? Рики замотал головой так отчаянно, что Алекс сдалась. — Хорошо, хорошо, не волнуйся так. И что ты собираешься делать с деньгами? — А можно ты? — умоляюще протянул Рики. — Что я? — не поняла Алекс. — Сделай что-нибудь сама. — Видя ее недоумение, он едва не расплакался. — Мне страшно… Алекс вздохнула. — Ладно. Давай я положу их в банк, хорошо? Рики с облегчением выпалил: — Да, конечно. Спасибо, Алекс. — Рики, детка… Ты же понимаешь, что тебе рано или поздно все равно придется взаимодействовать с людьми? Он упорно молчал, ломая пальцы. Она грустно улыбнулась, видя откровенный ужас на его лице. — Ну все, все, поняла. Нет так нет. Пока у тебя есть я, так что расслабься. Рики-Тики… Ты в порядке? Он дернулся было от такого обращения, вспомнив ?Ника?, но заставил себя успокоиться. Алекс звала его так задолго до получивших свое упырей, и точно была не причем. — Спасибо, Аль. Что бы я без тебя делал. — Мы же друзья, малыш. Тебе и не надо без меня. Я всегда рядом. Она и правда положила всю сумму на счет, и даже выдала ему карточку, привязанную к этому счету, и показала, как ею пользоваться. Он зарыл карточку поглубже у себя в норе, и больше к ней не прикасался. Через месяц Рики пошел в вечернюю школу. Теперь, когда там не было никого из долбаных backstreet boys, а сам он достаточно окреп, чтобы отрабатывать полный день, он мог рискнуть и попробовать продолжить учебу. Четыре раза в неделю он убегал с работы на час раньше, и мчался в серую бетонную коробку, местами изукрашенную граффити, на которую так долго лишь любовался издалека. Предметы давались ему тяжело: все, когда-то изученное в школе, он если когда-то и знал — давным-давно забыл. К тому же вокруг было шумно, душно, часто болела голова, его пугали какие-то спонтанно возникающие разборки и нередкие драки между учениками, после которых хотелось только забиться поглубже в свою нору и никогда из нее не выползать. Но он упорно продолжал грызть гранит науки. Если бы его спросили, на кой оно ему нужно, Рики не смог бы ответить. Хотя нет, смог бы, но ответ не доставлял ему ни малейшего удовольствия. Ему просто хотелось хотя бы иногда верить, пусть даже и обманывая себя, что он способен на большее, чем сосать у старых извращенцев в грязных подворотнях. Работа в пиццерии была не в счет — без Алекс даже духа его бы там не было. *** Рики родился в небольшом городке на реке Делавэр. Отца он никогда не видел, мама говорила — тот был летчиком и погиб, как герой. Рики по малолетству верил, не вникая, но, когда вырос, понял, что такие истории рассказывают все матери, родившие от случайных пришлых мужиков. Когда ему было около семи, в его жизни появился отчим. Поначалу Рики даже радовался, что теперь ему будет с кем весело проводить время, что-то мастерить, может, даже, играть в футбол, например, и вообще делать все то, что мальчики так любят делать с отцами. Глупые мечты очень быстро разбились о реальность: отчим пил, бил мать и самого Рики, а по ночам из родительской спальни нередко раздавались такие жуткие рыдания и мольбы, что Рики привык прятать голову под подушку. И все же пока мать была жива, дела у Рики шли относительно неплохо. При ней отчим не смел слишком сильно распускать руки, боялся огласки. Сиротой мальчик остался в одиннадцать. Ожидаемо, его отдали под опеку отчиму. С этого момента начался ад. К домогательствам этот жирный скот перешел позже. Рики не сразу понял, что происходит. Когда отчим начал открыто дрочить при нем, он убегал и запирался у себя, борясь с тошнотой. Сначала мужчина смеялся и издевался, обзывая Рики ?хлюпиком? который ?нормального хуя испугался?, затем начал злиться, и в один далеко не прекрасный день вынес с ноги двери в его комнату и запретил использовать засовы. А в назидание хорошенько избил Рики — за ?неуважение?. Потом он начал лапать пасынка. Для начала вроде бы между делом, случайно. Потом — уже не скрываясь. И наконец — в наказание. Он видел, что Рики противны его поползновения, и бесновался, распаляясь от этого еще сильнее. Бывший коп, друживший с местными легавыми, он постоянно следил за Рики, запрещал ему с кем-либо разговаривать, не то, что дружить, переворачивал вверх дном комнату, якобы ища то сигареты, то наркотики, наказывал за реальные и мнимые провинности, заставляя унижаться и просить прощения, и окончательно запугал, обещая посадить в тюрьму для ?таких, как он?. Рики стал бояться резких звуков, научился быть невидимым и неслышным, угадывал настроение отчима по одному лишь звуку шагов, скрывал синяки и ссадины под мешковатой одеждой и жутко боялся, что кто-то узнает о том, каким он стал гадким, грязным и испорченным. Все границы отчим перешел в одно субботнее утро, когда Рики мыл посуду и нечаянно расколотил тарелку. Черт знает, почему это так взбесило мужчину — а может он давно искал повод. От пощечины Рики потерял равновесие и полетел на пол. Отчим вздернул его на ноги, швырнул на кухонный стол и стянул с него штаны. Вытянув ремень, излупцевал задницу до кровавых ошметков, а затем решил ?как следует наказать подлого крысеныша?. Рики плохо помнил, что именно творил отчим — не отличавшийся крепким здоровьем, он потерял сознание еще до того, как мужчина его изнасиловал. Решив, что Рики ?недостаточно уважительно? реагирует на его ?воспитательные меры?, отчим располосовал ему спину осколками тарелки. Почему-то эти окровавленные осколки, валяющиеся в ржавой раковине — грязно-белые, в словно бы неправдоподобно красной крови — Рики запомнил отчетливее всего. Тогда его впервые положили в больницу. В палате его навестил коп, друг отчима, велел не болтать лишнего, и на этом все закончилось. На память у него остались длинные уродливые шрамы через всю спину. С тех пор за малейшую провинность отчим раскладывал его на ближайшей условно горизонтальной поверхности и трахал, приговаривая, что научит его вести себя уважительно и почитать старших. Ему нравилось не просто насиловать Рики, но и смешивать с грязью. Он научил пасынка ?правилам поведения?. К ?наказанию? Рики должен был самостоятельно ?готовиться?, используя смазку и растягивая себя для насильника, и ненавидел такую ?подготовку? едва ли не больше всего, что за ней следовало. Отчим звал это ?заботой?, и считал, что Рики должен быть за нее благодарен. Однажды Рики, не выдержав издевательств, сбежал. Через три дня его, обессилевшего, оголодавшего, нашли все те же копы и вернули отчиму. В тот раз он не отделался побоями: кроме отчима его воспитывали ?добрые друзья? этого скота, пообещав, что если Рики еще хоть раз выкинет что-то похожее, его не то, что посадят — закопают на заднем дворе. Отчиму хватало мозгов измываться над Рики, не оставляя критических следов. Его друзья-легавые не церемонились, порвав парня так, что тот снова попал в больницу — на этот раз надолго. После этого отчим на время присмирел, то ли опасаясь разбирательства, то ли потеряв интерес к окончательно сломленной жертве: Рики и правда превратился в бессловесную дрожащую тень. Так или иначе, пасынка он какое-то время не трогал, зато начал таскать домой женщин — случайных знакомых или проституток. В один из таких вечеров, когда он, пьяный, чем-то напугал очередную девицу, та разбила об его голову бутылку виски и сбежала, и в больницу попал уже сам мудак. К тому времени Рики до смерти боялся всего на свете, и все же решился на побег. Выскреб все жалкие деньги, которые нашел в доме, напросился к ближайшему дальнобойщику и свалил в Филадельфию. В чем-то ему повезло: его не поймали и не вернули отчиму. В чем-то — повезло значительно меньше. Не знающий мира, не видевший ничего, кроме родного убогого городишки, запуганный и забитый, он легко становился жертвой каждого ублюдка, решившего над ним покуражиться. Первым стал все тот же дальнобойщик, забравший у Рики все до последней копейки за проезд, а потом посчитавший, что ему мало, и вдогонку потребовавший в качестве отплаты минет. Отбиваться Рики даже в мысли не пришло: годы жизни с отчимом вколотили в него с синяками и кровью уверенность, что сопротивление влечет лишь еще большее насилие. Он голодал, скитался по самым грязным дырам ?зомбилэнда? — поганого и опасного Кенсингтона, наиболее злачного района Филли. Когда совсем припирало — отсасывал за пару баксов мужикам. Такие, как он — тощие, похожие на детей мальчишки с вечно голодными глазами и затравленными лицами — нравились стареющим, жиреющим, лысеющим отцам семейств, решившим потешить свои самые мерзкие и паскудные желания. Рики ненавидел и боялся таких мужчин больше всего — до трясущихся рук, до отнимающихся ног. До желания вгрызаться им в глотки и не разжимать зубов до самой их смерти. Вместо этого он сосал их хуи, а потом блевал за углом, ненавидя себя и весь мир. Задницей он не брался торговать, хотя ему не раз предлагали, а порой пытались взять силой. Изувеченный не только снаружи, но и изнутри, он прекрасно понимал, что это совсем короткий путь в один конец. Подсматривая за такими же бездомными отбросами, как он сам, Рики чудом догадался, как быть, чтобы снизить риск быть изнасилованным — он повадился предупреждать, что у него СПИД, в подтверждение своих слов демонстрируя шрамы. Почему-то это срабатывало: от него отставали, считая наркоманом и психом. Наркотики, как и сигареты, он никогда не пробовал, и в мыслях не было; заработанные жалкие гроши старался растянуть на подольше, покупая самую дешевую еду, да хоть помои, лишь бы не приходилось обслуживать очередного мудака. Но деньги все равно всегда заканчивались, и голод ставил его на колени вновь и вновь. А потом его подобрала Алекс. Почему она не испугалась, почему не побрезговала — он не знал, но без ее помощи и участия его бы уже давно не было в живых. Она обрила его, вытравляя вшей, отмыла, дала отоспаться и поесть. Позволила пару недель приходить в себя. Каким-то чудом СПИД он не подхватил — это тоже проверяла Алекс. Зато подхватил немало другой мерзкой заразы. Она колола ему антибиотики, лечила. Жалела, тормошила. Расспрашивала. Сначала он молча рыдал, забившись в угол. Потом, истерзанный за прошедшие годы одиночеством, потянулся к ее теплу, начал с ней говорить. Рассказывал взахлеб, скрючившись у нее на коленях, обо всем, что пережил, выплескивал все, что накипело, а она успокаивающе прочесывала его отрастающие волосы, и слушала. И он ревел, ревел, ревел, пока не засыпал наконец, измученный, под ее ласковое мурлыканье, убаюканный ее добрым голосом и мягкими руками. Алекс пообещала защитить его — и защитила. Нашла ему работу, потом сняла квартиру. С ее помощью он вернулся к почти нормальному существованию — во всяком случае, больше не шарахался от каждого копа или решившего обратиться к нему с нейтральным вопросом мужика, не трясся, если предстояло говорить с людьми. И все же он всегда прятался от мира за ее спину, вечно боялся напортачить, ошибиться, сделать что-то не так. Вообще сделать хоть что-то самостоятельно. Ей хватало терпения возиться с ним. И сейчас он учился с отчаянным упорством, пытаясь доказать самому себе, что Алекс не напрасно протянула ему руку помощи. Что у него еще есть шансы на полноценную жизнь. Что грязные крысиные углы и члены потеющих стремных мужиков во рту — не все, на что он способен. Он не знал, получится ли из его затеи хоть что-нибудь, но искренне старался — старался, как только мог. Мысли про Зверя он упорно гнал прочь. Тот больше не появлялся, и в конце концов Рики почти убедил себя, что ему приснился страшный сон, очередной кошмар, и только. Он вовсе не был дураком, и прекрасно понимал, что Зверь реален. Что ?Ник? и его шайка пропали не сами по себе, и деньги на спрятанной, заныканной как можно дальше карточке тоже взялись не их воздуха. Но думать еще и об этом у Рики просто не было сил. Слишком многое в нем было непоправимо сломлено, и, в отличие от Зверя, он точно знал: когда человек ломается, в этом нет и толики величия. Только боль.