?Связанные с луной?, Часть 10 (1/1)

Уязвимость.трейлер: https://vk.com/alinafanfiction173826692?z=video382544262_456239024%2F5303ae9c16ccbb8c37%2Fpl_wall_-173826692ДЕНЬ 5.Филис подрывается с места ровно в тот момент, когда понимает, что уже не спит. Она резко открывает глаза, вскакивает с кровати, не обращая внимания на спящую рядом Эшли, и крепко стоит на ногах, боязливо оглядываясь.Параноидальный бред засел у нее внутри; постоянное ощущение взгляда на себе и присутствия кого-то рядом не пропадают. Поэтому и сон такой чуткий: Лагард слышит, как заходит к ней бабушка ночью, проверяя внучку, как Эшли, оставшаяся с ночевкой, долго не спит, вглядываясь в звезды над головой, а, в итоге, звонит Луи и выходит в ванную, откуда возвращается только спустя час.Филис понимает, что пройдет немало времени, пока она свыкнется с происходящим и эта пугливость пройдет. Но, пытаясь успокоить тревожное сердце, она говорит себе: ?Когда приедет мама, все будет хорошо? И она верит в это, просыпаясь в пять утра, когда за окном еще темно, быстро умывается холодной водой, пытаясь отрезвить помутненный страхом разум, и спускается вниз.На кухне пусто и темно. Лагард не хочет рушить эту идиллию, отчего оставляет комнату в царстве мрака, пока сама достает из холодильника приготовленное вчера рагу, разогревает, и жадно его ест, опасаясь проглотить ложку.Филис никогда особо не следила за своим питанием. То есть, она не питалась одной травой, чтобы быть худой, но и фаст-фуд не был постоянным продуктом в ее рационе. Все было в меру, хоть Лагард и понимала, что у нее есть лишний вес. Диеты в четырнадцатилетнем возрасте, которые привели к неправильной работе гормонов и еще большей полноте, научили ее тому, что всего должно быть размеренно, а не слишком много, или чересчур мало.Но, учитывая последние события, Филис понимает, что: а) она не нормально не ела вот уже четыре дня, отчего заметно схуднула; б) такого голода, как сегодня, у нее никогда не было; в) ее рагу уж точно не сравнится с тем, какое делает ее мама.Мама.Филис начинает жевать медленнее, затем и вовсе откладывает столовые приборы. Щурится, разглядывая спящего в своей лежанке Бадди, и сглатывает. Вдох. Выдох.Она обещала приехать.Сказала, что будет рядом в ее первое полнолуние, что поддержит и не бросит одну, как сделала это, оставив в Эддингтоне два месяца назад. Она же не может обманывать ее, верно? Так где Ребекка Лагард сейчас?Хотя… Кому можно доверять сейчас, после раскрытия того, что бережно хранилось в тайне целых семнадцать лет? Кто, действительно, честен и искренен с Филис? Кажется, она тонет во лжи и обмане, а отсутствие выбора душит ее. С каждым днем все больше и больше, по мере выяснения новых подробностей ее ?новой жизни?. За окном громко гремит гром. Словно он также зол на сокрытие правды, как и Лагард, также взбешен и готов рвать и метать молниями в лжецов. Так он и делает: после мощного раската за окном вдруг происходит вспышка молнии, от которой Бадди подскакивает с места, и, скуля, бежит к ногам Филис.Она берет его на руки, заботливо поглаживая, так, что пес успокаивается, а затем Лагард идет в прихожую. Садится на тумбочку для обуви, прижимая Коротконожку ближе к себе, и прислоняется спиной к стене, громко выдыхая.?Я буду ждать тебя, мама?Новый раскат грома на секунду оглушает, настолько он мощный и громкий. Лицо Филис вдруг освещается яркой вспышкой молнии, и она резко зажимает ладонями уши. Лагард слышит и буквально чувствует всю ярость настолько отчетливо и хорошо, что ушам больно. Это необъяснимое ощущение, будто она?— и есть гром, заставляет прижимать руки к ушам и жмурится. Слишком громко, слишком близко.Но она ждет.Бадди больше не скулит: утыкается мордочкой в складки кофты хозяйки, и лишь слегка помахивает хвостом на равномерные поглаживания Лагард. И вот так, почесывая питомца за ухом перед входной дверью, под звуки дождя и грозы, что буквально оглушают, она вдруг понимает, что единственный, кому она действительно доверяет?— это пес-корги, с короткими ножками, добрыми глазами и приступами эпилепсии.—?Как жаль, что ты не можешь понять меня, Коротконожка,?— шепчет Филис тихо, проводя указательным пальцем по контору носа Бадди, и прикрывает глаза. Действительно, жаль. Будь он разумным, как человек, смог бы поддержать и, возможно, понять. Но он бы точно не врал ей, не стал в ее глазах предателем.—?А я могу.Голос рядом заставляет вздрогнуть. Он громче, чем звуки дождя за окном, отчего Филис невольно морщится. Такое ощущение, словно она не только слышит все звуки досконально и слишком близко, а еще и чувствует их всем телом, всей кожей?— это все вводит в ступор.Лагард тут же поворачивает голову в сторону звука, и замирает. Удивленно промаргивается, затем робко улыбается. Совсем слабо, тускло, но это не значит, что ей плохо: она просто устала. Устала от лжи, от загадок, разгадать которые теперь нет желания, от тайн и неизвестности.Эшли понимает это. Поэтому она молча садится рядом, отчего Лагард дергает головой, слыша, как режет слух скрип старой обувной полки, улыбается в ответ. Одновременно забирает из рук Филис Бадди. Очередной оглушительный грохот звучит за стенами домика, и Коротконожка моментально взвизгивает, из рук Смит резко перескакивая в хозяйские объятия. На это Эшли тихо хихикает, качая головой, а сама Лагард готова кричать от боли в ушах из-за пронзительного звука.Слишком громко. Слишком близко.—?Тише-тише,?— шепчет Лагард, прижимая к себе пса, и прикрывает глаза, положив собственную голову на голову питомца. Тот почти неслышно скулит, пыхча, а Филис боится лишь одного: приступа эпилепсии, для которого сейчас созданы идеальные условия. И даже резкая чувствительность и повышенная реакция слухового аппарата не пугает.—?Я пойму тебя, сладкие щечки,?— голос Эшли звучит как-то слишком внезапно, словно из другого мира, отчего Лагард в ответ хмурится, открывая сконфуженные карие глаза,?— ты можешь поделиться со мной тем, что у тебя на душе.Филис хочется засмеяться: настолько эта фраза звучит глупо, как будто заранее выученная из какой-нибудь сопливой мелодрамы, но она лишь вздыхает:—?Я сама не понимаю… Не понимаю, что со мной, Эш. Кажется, словно все происходящее?— сон, который скоро кончится. Честно говоря, я сама хочу, чтобы я скорее проснулась, потому что мне отнюдь не нравится в этом сне.Виснет долгая тишина. Но она не кажется неловкой и натянутой ни одной из девушек: каждая вдруг погружается в собственные размышления, прислушиваясь к музыке дождя.—?Знаешь…?— Эшли усмехается по одной ей известной причине, прислоняясь к стенке спиной,?— такие чувства?— нормальная реакция. Обычные волчицы знают всю жизнь, что их ждет. Я, Даниелла, Миртл, даже твоя бабушка?— мы все понимали, что когда-нибудь обратимся, исполним долг Ребенка Луны и станем зависимы от кого-то. Но ведь ты никогда и подумать не могла о том, что происходит сейчас.—?Ты хотела быть с Луи? —?хрипло шепчет Филис, внимательно вглядываясь в лицо Смит. Та поджимает губы, наблюдая за облизывающим руку хозяйки Бадди. Лагард чувствует шершавость его языка, мягкость шерстки, тепло тела?— и все это, прислоняясь к коже, ощущается настолько отчетливо и резко, что, кажется, становится с ней одним целым.А еще Филис вдруг кажется, что каким-то образом она видит все мелочи у других людей. Незначительные действия, слова. Например, Эшли постоянно потирает мочку уха пальцами, часто вставляет между словами короткое ?кхм?, а раньше она этого не замечала.—?У меня не было выбора,?— пожимает она плечами,?— и, вообще, я тогда под стол ходила пешком, так как я могла понимать, что происходит?—?Но, а что…?— Филис запинается, словно смущается, и смотрит в пол,?— что, если ты его не любишь? Например, ты его ненавидишь, а должна провести с этим человеком всю жизнь. Что тогда, Эшли?Лагард не может представить себя рядом с Гарри. Она настолько боится этого, что с отвращением откидывает образ Стайлса из головы, да только осознание того, что это неизбежно?— выбросить из мыслей нельзя.В ответ Смит слабо улыбается и чешет висок, сонно хлопая ресницами.—?Знаешь, в чем главная суть уз Луны, этой связи Предназначенных, Филис? Кто-нибудь рассказывал тебе об этом?В ответ девушка отрицательно кивает. Эшли подавляет в себе желание улыбнуться от вида подруги: широко распахнутые глаза, замершие в ожидании ответа, приоткрытый рот и совсем незаметное дыхание напоминает ребенка, ужасно в чем-то заинтересовавшемся.—?Луна никогда не предназначает ее Детей друг другу просто так. Рано, или поздно, лунная связь станет чем-то большим, чем просто физическое притяжение, навязанное судьбой.—?Ты что, любишь Томлинсона…?— Филис снова останавливается, и Смит, наконец, понимает: ей жутко неудобно говорить на такие темы. Но она вдруг продолжает:—?С самого начала? Столько лет? Ты ведь говорила, что вы встречаетесь только четыре года…—?Рано, или поздно, сладкие щечки,?— Эшли играет бровями, вздрагивая от внезапного стука в дверь, смешавшегося со очередным ревом грома.Филис прижимает Бадди к себе ближе, буквально сгибается, испуганно глядя на подругу, а в ушах звенит от резкого, оглушающего звука. Смит встает с места, успокаивающе улыбаясь, и не спеша подходит к входной двери. Но когда отворачивается от Лагард, то чувствует, как невольно сходятся брови на переносице: Филис стала слишком пугливой, к тому же, не спешит делится уязвимостью своих чувств.—?Это Луи,?— говорит она, одновременно открывая взору промокшего насквозь парня,?— Господи, скорее заходи! Я же сказала не приходить, если пойдет дождь!Юноша буквально влетает в дом, тяжело дыша, и вокруг него моментально образуется лужа. Лагард внимательно рассматривает друга пару секунд: тяжелая, промокшая одежда свисает вниз, мокрые волосы лежат почти на глазах, а сбитое дыхание смешивается со звуками бури снаружи.—?Зачем ты, вообще, приш…—?Принеси полотенца! Скорее! —?тревожно сверкая глазами, восклицает Эшли, не давая подруге договорить. Филис на секунду млеет от неожиданности, затем удивленно промаргивается и медленно кивает, хотя ушная перепонка начинает гореть от боли.А затем действует быстро: опускает гавкающего Бадди на пол, сама бежит в ванную, где хватает пару полотенец и, как молния, возвращается обратно. Но в коридоре Лагард остается лишь следить за тем, как Эшли с лаской и заботой помогает Луи вытереться, одновременно умудряясь отчитывать парня, на что тот отвечает тихим смехом.Томлинсон вдруг поднимает взгляд на Филис, но она никак не может понять, почему он вдруг поменялся. Ей сложно найти слово для описания посыла в его глазах, но он ей определенно не нравится.—?Не рада видеть меня, сладкие щечки? —?хрипло произносит он, на что Лагард обнимает себя руками, ощущая, как непонятная неловкость сгущается над ними, и с натянутой улыбкой отвечает:—?Нет-нет, что ты? —?и внезапно замолкает, внимательно вглядываясь в голубые глаза друга,?— я всего лишь не ожидала, что ты придешь.—?Просто сегодня была моя очередь с Зейном,?— вздыхает парень, взъерошивая мокрые волосы,?— ваш дом как раз рядом, а мне до моего идти, как минимум, полчаса, так что я подумал, что смогу передохнуть немного у своей милой подружки. Ты же не против?Филис непонимающе морщится, изгибая брови в вопросе, и смущенно опускает взгляд.—?Э-м-м,?— тянет она, почесывая затылок, и в замешательстве качает головой,?— что у тебя было?Смит тут же бьет себя ладошкой по лбу, разозленно взглянув на парня, отчего тот неловко хихикает, расставляя руки по бокам, и виноватым взглядом провожает вдруг резко ушедшую в гостиную девушку.Они остаются наедине, и Филис внезапно кажется, что такая натянутая тишина между друзьями впервые. И Лагард со злостью подмечает, как неловко топчется на месте Луи, отчего резко выпаливает:—?Да перестань ты уже, Томлинсон! Я уже давно погрязла во лжи каждого из вас, так что можешь не рассказывать мне ничего, но не надо вести себя так, как будто я?— чертова обиженка, которая убежит после первого твоего слова!Луна испортила почти все аспекты жизни Филис Лагард.Отношения в семье. За сокрытие правды незримая стена возникла между родственниками: собственный дедушка вдруг предстал перед ней одним из самых больших страхов, а родная мать стала в глазах лгуньей и слабачкой, в то время, как они оба должны стать примерами для подражания.Психическое и физическое состояние. Филис уже и не помнит, когда, действительно, чувствовала себя счастливой и свободной, без ощущения тяжелых оков осознания своего предназначения. Пугливость и излишняя настороженность, кажется, навсегда въелись под кожу, а слабость, недавние боли и странные желания она не забудет никогда.Филис Лагард. Луна, даже не успев полностью завладеть девушкой, уже выжала из нее все соки, вымотала, как могла. Отбила все желания и амбиции, заставила забыть о всех мечтах. Ей просто захотелось?— и теперь Филис чувствует себя пустой и ничтожной заложницей судьбы.Но друзья… Лагард всегда мечтала о них, и, когда они вдруг воплотились в жизнь в виде семерых подростков, Луна внезапно решила отстранить их от Филис. При чем, делать это самым изощренным способом: заставить не саму девушку, а тех, кто стал ей дорог, этих самых друзей, чувствовать себя с ней не комфортно, тем самым отдаляя.И это до дрожи, до огня в груди злит.Как она,?— эта чертова Луна,?— может менять Филис, даже не спрашивая ее об этом? Кто она, вообще, такая? Из-за нее друзья должны расходиться, а эти ?Предназначенные?, незнакомые люди, сближаться?Филис Лагард сегодня чувствует себя невероятно… Ранимой? Чувства воспринимаются намного острее. И маленькая обида может вызвать сильную душевную боль. Она вдруг осознает это, ощущает, как болезненно колет сердце, и разворачивается, чтобы уйти, как крепкая хватка на запястье ее останавливает.—?Сладкие щечки, попытайся понять нас.Филис оборачивается, тяжело вздыхая, и опускает глаза, тихо шепча:—?Я стараюсь… Очень-очень сильно… Но проблема в том, что вы не делаете ничего, что понять меня.И она надеется, что Луи поймет намек: расскажет ей уже все, покончив с этими тайнами и загадками. А он вдруг, действительно, начинает говорить:—?Гарри кажется полнейшим козлом со стороны, да? —?Томлинсон садится на прежнее место Филис, и усаживает ее рядом, потянув за руку. Лагард хочется крикнуть: ?Он и есть козел!?, но она молчит, ожидая следующих слов.—?На самом деле, он слишком волнуется о многих вещах,?— и Луи усмехается так странно, что девушка чувствует мурашки, бегущие по позвоночнику.—?О тебе Гарри волнуется больше всего.Филис замирает, уставившись в голубые, наполненные тревогой глаза друга. И ей думается, что впервые они такие суровые, отчего становится не по себе.—?Он не просто волк, Филис, и ты должна серьезно понимать это,?— он вдруг вздыхает,?— есть много стай, которые будут рады разрушить нашу и забрать территорию, всех наших волков себе. Как думаешь, как сделать это быстрее и проще, без рек крови и войн?Лагард сглатывает, понимая, что в голове нет ни одной нормальной мысли, лишь какая-то непонятная каша, из-за чего она молча хлопает ресницами, и крепко сжимает руки в кулаки.—?Легче всего, сладкие щечки,?— отвечает на свой же вопрос Луи, и приближается к ее лицу, заставляя Филис буквально тонуть в голубых глазах,?— забрать главный источник энергии, жизни. Забрать то, что заставляет бороться, защищать стаю. Забрать самое дорогое, самое важное. Забрать Предназначенную. Забрать тебя.Слово ?забрать? пугает Лагард.То, что говорит Томлинсон дальше?— еще сильнее.—?Если кто-то затащит тебя на свою сторону и ты потеряешь связь с Гарри в первый год, то он…?— и Луи запинается, опуская взгляд,?— либо начнет крушить все, чтобы вернуть свою Предназначенную, либо сойдет с ума, а вслед за ним и его отец. Стая разрушится. Конец.Филис вздрагивает, но друг, этого не замечая, продолжает хрипло шептать:—?И Гарри будет делать все, чтобы ты была в безопасности, под защитой,?— он робко улыбается, словно пытается успокоить Лагард, да только глаза его не врут,?— поэтому каждую ночь несколько волков находятся на границе города, чтобы никто не забрался на нашу территорию и не приблизился к тебе. Сегодня был я и Зейн.—?Боже…?— бормочет под нос Филис, зарываясь руками в волосы, и закрывает глаза.Не верить в то, что все происходящее реально намного легче, чем принять тот факт, что вся эта чертовщина теперь часть ее жизни. Просто… Так ведь не бывает. Подобные вещи не могут быть настоящими, не так ли?—?Отец как-то сказал мне, что мы получаем то, что заслужили,?— вдруг произносит Лагард, пустым взглядом глядя на точку где-то в стене,?— но я не совершила столько грехов, чтобы проходить сейчас через это.—?А Клэр придёт ко мне? —?вдруг спрашивает она, вспомнив о подруге. Луи замирает на секунду, видимо, перебарывая всплеск гнева из-за одного только имени девушки, и отрицательно качает головой.—?Ей нельзя быть рядом с тобой сегодня.Лагард хочет спросить о причине ее разочарования, но дверь вдруг распахивается. Она не понимает, куда деваются мысли, где вдруг оказывается разум и самообладание. Филис просто чувствует. Чувствует невыносимую, тянущую боль в груди, волнение в сердце и легкое головокружение от резкого подъема.—?Мама! —?кричит во все горло и, не различая ничего перед собой из-за внезапной темноты в глазах, бросается к ней. Лагард жмется к женщине все ближе и ближе, всеми силами сдерживая слезы, и глубоко вдыхает. Мягкий, родной запах заполняет легкие, кружит голову. Чувствуется слишком отчетливо, слишком хорошо.Сердце обливается неожиданным спокойствием, греющим грудь, и Филис застывает.Никогда не верьте, что ребенок будет счастлив без своей матери.****—?Мама?Шепчу тихо, почти неслышно. Позади вопросительно мычат в ответ, продолжая плавными движениями расчесывать волосы. Резко поднимаю руку вверх, останавливая мать, и медленно забираю расческу, прикладывая ее мягкую ладонь к собственной щеке. Кожей чувствую каждую линию на ладони, всю ее нежность, не видевшую никогда в жизни тяжелой работы, слышу, как течет по венам кровь, бурля, ощущаю ее жар.Хрипло, тихо выдыхаю.Никто не заменит родную мать. Никогда. И если вы вдруг слышите, что дети из детдома, или дети пьяницы говорят, что ненавидят своих мам, или чувствуют себя комфортно с их отсутствием?— не верьте. Как бы не хотелось, есть между женщиной и ее ребенком особая связь, ничем нерушимая, никем не доказанная, но ощутимая каждым разумным существом.—?Все хорошо, милая? —?родной голос ласкает слух. Точнее, я пытаюсь думать так, чтобы заглушить невыносимое ощущение, что все звуки в этом мире вдруг стали слишком громкими, еще чуть-чуть и кровь пойдет из ушей.Мне хочется истерично засмеяться ей в лицо: ?Нет! Моя жизнь разрушилась, черт возьми! Все плохо! Все ужасно!? Но я, не сдержав мрачного смешка, тихо отвечаю:—?Да, конечно,?— тяжелый вздох позади доказывает, что мать не верит моим словам, и это, почему-то, радует,?— просто мне страшно, мама.За спиной вдруг виснет гробовая тишина.—?Мне очень страшно,?— шепчу почти неслышно, прижимая ладонь женщины еще сильнее, а по собственным рукам ползет рой мурашек. И мне так хочется говорить, так хочется высказать все то, что внутри, что из меня, ничего не замечая, внезапно начинают выливаться одно за другим слова, и так долгий-долгий поток…—?Мне кажется, что все кончено, понимаешь? Я не могу даже представить, что будет сегодня вечером, что произойдет завтра… Но когда мне вдруг удается хотя бы на самую малость осознать все происходящее, и то, что будет?— я чувствую, как теряю сознание от страха. А, знаешь, что самое ужасное? Понимать, что ничего ты, черт возьми, не можешь изменить.Я не замечаю, как ладонь матери выскальзывает из моей руки, и она вновь начинает расчесывать мои длинные волосы, успокаивая, а я также продолжаю говорить, выплескивая все свои чувства изнутри с каждым словом наружу:—?Я понять не могу,?— ну, не могу просто, понимаешь? —?как сегодня вечером обращусь в… Животное…?— и страшная мысль посещает мою голову, отчего я резко оборачиваюсь к маме, хватая ее руки в свои,?— мне же… Придется быть с Гарри, да? Всегда-всегда? А дети…—?Чш-ш-ш,?— мать прижимает указательный палец к моим губам, мягко улыбаясь, а я бегаю бешеным взглядом по ее лицу, поджимая дрожащие губы,?— не забегай слишком далеко. Никогда не страшись будущего. Ни поступков, ни смерти, ни мнения. Потому что нам не дано знать будущего, она нам не подвластно. Ни прошлое, ни будущее, понимаешь? Все в руках судьбы, поэтому… Просто наслаждайся настоящим, этим мигом.Я молчу, медленно моргая. Не дышу. Внимательно смотрю в карие глаза, пытаясь найти ответ на каждую свою мысль. Но, я знаю, они не смогут разъяснить все все, как сможет Гарри, как тяжело не было это признавать. И не смогут они спасти меня.Никто ничего не может сделать.Никто не может противостоять Луне и ее желаниям.Никто. Никогда.И остается только одно: смириться и готовиться. И, как бы больно, как бы не желанна была эта связь, собственная судьба,?— мы не можем ничего изменить. Дарвин однажды сказал: ?Выживает не самый сильный и не самый умный, а тот, кто лучше всех приспосабливается к изменениям?, и я никогда бы не подумала, что когда-нибудь окажусь в ситуации, где, если не приспособлюсь к новой жизни, то просто… Умру?Сглатываю, разворачиваясь, и мама тут же возвращается к расчесыванию моих волос.—?У меня странное ощущение, мам,?— резко произношу я, и собственный голос вновь давит на ушные перепонки. Женщина позади согласно мычит, отчего я удивленно спрашиваю, снова оборачиваясь к ней:—?Что это такое?—?Назовем это…?— она задумчиво поднимает глаза к потолку,?— уязвимостью. У тебя сегодня высшая степень чувствительности. Слышишь, ощущаешь, видишь?— все слишком остро, верно? Это нормально, не беспокойся. Нужно просто потерпеть. После обращения все чувства обострятся, конечно, но будет не так невыносимо.Она говорит так спокойно и уверенно, словно каждый день говорит эти слова таким же, как я, а мои глаза неотрывно следят за губами матери. Впервые за семнадцать лет замечаю маленькую родинку под нижней губой, щурюсь, разглядывая каждую морщинку у глаз, и вновь разворачиваюсь лицом к деревянной стенке. Ласковые руки возвращаются к плетению косы.—?Как все это происходит?На секунду движения мамы вдруг прекращаются, после чего она прочищает горло, и продолжает заниматься своим делом, при этом тихо говорит:—?Мне не хотелось бы тебя пугать, Филис, но…?— замолкает на секунду, словно сомневаясь в собственном решении,?— но я должна говорить правду.Тяжелый вздох вырывается у меня.—?Тебе будет больно. Очень больно. Все то, что ты испытывала до сегодняшнего полнолуния, покажется тебе щекоткой, по сравнению с тем, что ждет тебя. Кости, мышцы, органы?— все будет перестраиваться, ломаться, меняться. Периодически мы будем вкалывать тебе обезболивающее,?— хах, а в мое время мы еще не додумались до этого,?— но отключаться от боли и шока ты будешь в любом случае, так что готовься к этому.—?Все это начнется сразу, как взойдет луна? —?вздрогнув, произношу я, на что женщина сзади отрицательно мычит и тут же себя поправляет:—?Нет-нет. Все начнется в полночь. Сначала Предназначенные должны смешать свою кровь и показаться лунному свету, чтобы скрепить и осветить свой союз. Твой возраст?— это время, что дано тебе побыть полноценным человеком, за которое мы должны подготовиться к твоему обращению. По плану мы едем к Стайлсам домой, где…?— мама вдруг прекращает говорить, продолжая заплетать мои волосы в тугой колосок, и долго-долго молчит.—?Дез хотел оставить Гарри с тобой наедине, мол, так вам будет легче, но я не согласилась,?— голос у нее стал вдруг каким-то строгим,?— ведь знала, что ты будешь чувствовать. И… И мы будем рядом, милая, не волнуйся. Сначала будет очень-очень больно, около двух часов, но потом… Потом ты станешь волчицей, Филис. Ты станешь собой. И тогда все пройдет.—?Должна ли я готовиться к чему-то страшному после обращения? —?робко говорю я, невольно зажимая нижнюю губу между пальцев. Не знаю, откуда взялась эта привычка, но в последнее время постоянно так делаю.—?С этим вопросом тебе нужно обращаться к своему Предназначенному,?— резко отрезает мать и отпускает мои волосы. Я тут же провожу по длинной косе рукой, особенно ощущая каждый бугорок, внимательно наблюдаю за тем, как мать проходит к моей кровати, заботливым движением разглаживая белое платьице, лежащее на ней.Разглядываю сначала маму.Темные волосы обычно аккуратно собраны, но сегодня, почему-то, неопрятно лежат на плечах. Одежда тоже для матери неординарная: обычные джинсы и старая, потрепанная кофта; обычно на ней классические юбки и женственные блузки. Глаза не накрашены, как обычно, горят усталостью и печалью, да так, что самой становится паршиво, хоть и без того чувство дискомфорта душит.Перевожу взгляд к платью. И вздрагиваю.Обычное, белое, хлопковое платьице мирно лежит на кровати. Оно совсем простое: ничего интересного, по сути, кусок материала, с вырезами для рук и головы. Сейчас на улице невероятно холодно, ночью все покрывается инеем, и я представить не могу, как буду стоять босиком, глубокой ночью на таком холоде.Вообще не могу представить на самую малую долю свое будущее. Одно знаю точно: оно отдает зеленым цветом, как глаза Гарри, и лес Эддингтона, а еще черным, пугающим и мрачным.****трейлер: https://vk.com/alinafanfiction173826692?z=video382544262_456239024%2F5303ae9c16ccbb8c37%2Fpl_wall_-173826692Мотор машины монотонно гудит, раздражая чувствительный слух. А звучит он так громко, кажется, всего лишь от тяжелой тишины в машине. Я слышу, как быстро дышит мама рядом, как стучит по рулю дедушка, и нервно потирает колени бабушка. Кажется, можно услышать мысли каждого, но я не хочу этого: станет еще страшнее, стоит узнать каждую грязную деталь всей лжи и ужаса вокруг.Я молчу. Молчу уже два, или три часа, точно не знаю, но старики и мать прекратили пытаться разговорить меня уже сорок минут назад. И так проще: не слышать все то, что пугает, страшит, ведь, когда люди не видят ответной реакции, то рано или поздно перестают пытаться ее добиться.Лес за окном впервые не кажется страшным. Теперь в моих глазах он выглядит, как дом, как сокровище, о котором я должна заботиться, как и он волнуется обо мне. Но все никак не пропадает ощущение, что еще много чего нового, загадочного и неизведанного скрыто в нем. И останется таким еще долгие-долгие века, потому что лес никогда не раскроет своей тайны.Небо алеет. Оно не становится розовым, не оранжевым, а именно насыщенным, ярким красным. Такой закат я вижу впервые. И мне кажется, что уходящее солнце сегодня впервые так печально и так нехотя уходит на ночной сон, словно с огромным нежеланием отдавая место светила луне. Я тут же вспоминаю, как в первый день в школе, Зейн внезапно засмущался говорить об алом закате, вспомнив о Предназначенных, а мне было невыносимо интересно. Я начинаю понимать все.И я слышу все: шелест листьев, дуновение холодного ветра, распознаю ауканье совы, учитывая то, что еду в машине, отчего прикрываю глаза, опуская голову. Только не паниковать, только не сойти с ума…Мне вдруг приходит в голову мысль, что я чувствую себя абсолютно одинокой. Машина быстро движется по пустой трассе меж деревьев, дедушка нервно курит свою сигару, бабушка сгрызла уже все ногти, мама, сидящая рядом, отрешенно смотрит в окно, а я ощущаю себя до крика одинокой. И это кажется таким глупым, что я пытаюсь успокоить себя, заставить думать, что это не так, и вспоминаю.Гарри рядом.Я понимаю, что теперь он всегда будет рядом. И, кажется, нет ничего хуже, чем осознание того, что человек, которого ты абсолютно не знаешь и к которому чувствуешь неприязнь, теперь становится частью твоей жизни. Возразить, закатить истерику?— пустой номер. Никто даже не обратит внимания. А плакать… Слез уже нет. К счастью, или сожалению?— не знаю.Мне хочется, чтобы Гарри все понял, чтобы оставил одну. И я смотрю на бегущего на уровне машины волка, вздрагиваю, когда два зеленых фонарика обращаются ко мне, но не вижу в них понимания. Лишь жестокую сталь. А еще печаль. Она не ускальзывает от меня, как бы не старалась скрыться под слоем этой хмурости и серьезности.Тогда я понимаю: ему ничуть не лучше. Стайлс, я уверена, так же угнетен, так же расстроен и подавлен, но… Он всегда был Ребенком Луны. И никто не заставлял его быть таким, никто не указывал. Он просто был волком всю свою жизнь, знал, что когда-нибудь встретит свою Предназначенную. И это в порядке вещей для Гарри.Он смирился сейчас. Он знал всегда. Он никак не пострадает в будущем.А что же я? Я убита. Раздавлена. Я?— никто в собственных глазах. Зато Луной определенная быть судьбой Гарри Стайлса.Машина плавно тормозит. Я нервно тереблю подол своего коротенького платьица, которое так и хочется назвать ?рубахой?, и тяжело вздыхаю. Сердце сходит с ума, боюсь, как бы разум не последовал его примеру.Первым выходит дед. Затем бабушка, кряхтя и бормоча что-то под нос, а мама остается со мной. Чувствую, как она напряжена, как сурово всматривается в волка, остановившегося рядом с моей дверцей, но я сама опущенную голову не поднимаю.—?Пора, Филис,?— шепчет она, хватая меня за руку,?— пришло твое время.И она уходит, хлопнув дверцей.Я жмурюсь, но, нет, не собираюсь плакать. Просто нужно собраться с силами. Нужно поддаться потоку судьбы, хоть я и представления не имею, куда он меня занесет. На необитаемый, скалистый остров, или на цветущий, райский архипелаг? А, может, он и утопит меня, так и не донеся до места назначения.В любом случае, ты должна. Ты должна, Филис. Это твое предназначение. Это ты настоящая.Я открываю глаза. Поднимаю голову, пустым взглядом всматриваясь в потертое сидение перед собой.Так говорят все вокруг. И я начинаю верить против собственной воли. Мой ли это недостаток, или слабость общей человеческой натуры,?— поддаваться влиянию общества, чужим словам,?— я не знаю. Да как-то и думать об этом не получается: в голове полнейшая каша, разобрать которую я не смогу ближайшие пару дней, уж точно.Глубокий вдох. Выдох.Хватаюсь за ручку двери, открывая ее, и выхожу. Аккуратно ступаю босыми ногами на холодную, просто до ужаса ледяную землю. Мелкие камушки тут же впиваются в стопы, но я молчу, сохраняя железное выражение лица. Глубокий вдох. Выдох. Делаю шаг вперед. Плечо с родимым пятном,?— белая рубаха оголяет ключицы полностью,?— жжет от ощущения внимательного взгляда, отчего я ищу источник таких пристальных глаз.Два зеленых фонарика смотрят прямо на меня.Мне хочется кричать от ужаса и неожиданности: передо мной Гарри. Гарри?— обычный парень, с кудрявыми волосами и хмурыми глазами. Не волк, пугающий до оцепенения, не это страшное животное. Лишь Гарри. И таким он симпатизирует мне намного больше, даже если учитывать количество грубости и мрачности в этом человеке. В человеке. И то, что сейчас он такой же, как я, успокаивает, дарит чувство некого доверия к нему. К человеку.К человеку, в одних лишь белоснежных шортах.?Господи… ??— думаю я, и моментально отворачиваюсь. Чувствую, как краснеют щеки, а резкая скованность заставляет обнять себя руками. Не смотрю на Стайлса, но я уже успела все разглядеть. Успела рассмотреть крепкие мышцы на руках, широкие плечи, мощную грудь, и множество татуировок.Вздрагиваю, когда он аккуратно берет меня за ладонь. Немного сжимает, словно приободряя, и приближается, согревая своим жаром.—?Ты же знаешь, как себя вести? —?от его шепота прямо на ухо у меня по коже идут мурашки и тонкие ниточки, щекочущие все нутро, а еще боль пронзает ушные перепонки, но я каким-то образом киваю. Он кивает в ответ, я смотрю в пол, но чувствую, как его глаза бегают по моему лицу.—?Будь сильной, дорогуша,?— он вдруг как-то странно усмехается, и мне эта усмешка кажется устрашающей,?— но только ты не паникуй. Знай, что я буду рядом.Эти слова меня парализуют.Я тут же поднимаю голову, удивленно глядя на Гарри. Но теперь он не смотрит на меня: бегает тревожным взглядом вокруг, рассматривая всех моих родственников. И мне вдруг думается, что ему страшнее не меньше, чем мне. Я замечала в себе эту черту уже тысячу раз, и вот вижу вновь: я просто не могу нормально жить, зная, что приношу кому-то неудобства. Мне кажется, что мое состояние заставляет Стайлса чувствовать себя некомфортно, отчего я, как по инстинкту, практически автоматически, аккуратно кладу ладонь на напряженное плечо Гарри.Он вздрагивает. С этим его движением по моей руке ползут странные, подрагивающие волны дрожи. И дрожит вдруг не только рука: дрожит само сердце.?О нет,??— тут же проскальзывает в голове и я резко одергиваю ладонь. Стайлс хмурится, моментально оборачиваясь ко мне, а я чувствую себя так неудобно и стыдно, что начинаю пытаться выдернуть ту ладонь, что он сжимает.Мне нужно отойти. Хотя бы на пару минут. И освободиться от ощущения тяжести, от этого взгляда, чтобы вздохнуть полной грудью.—?Здравствуй, Филис.Застываю, прекращая пыхтеть и дергать руку из крепкой хватки Гарри. Поднимаю взгляд, и робкая, короткая улыбка освещает мое лицо, хоть и слух режет громкий голос.—?Здравствуйте, мистер Стайлс,?— тихо отвечаю, пугаясь серьезности в глазах мужчины. Его жена, миссис Стайлс, стоит чуть поодаль и о чем-то говорит с моей матерью. Я тут же сжимаюсь, сковываясь в движениях. Особенно чувствую эту зажатость, когда бабушка вдруг появляется откуда-то из темноты леса, и, замерев перед нами на пару мгновений, говорит:—?Вы должны идти.Гарри прочищает горло, опуская голову, и я слышу, как останавливается его дыхание. Сама начинаю трястись, понимая: теперь никуда не убежишь. Пора.И, Господи, как мне страшно…ОБЯЗАТЕЛЬНО! ЧИТАТЬ ПОД: Isa - Wardruna. НЕ ИГНОРИРУЙТЕ, ПРОШУ!Кудрявый рядом начинает идти вперед. Он шагает не спеша, выглядит уверенным, но его рука сжимает мою до боли, до слез, а я молчу. Молчу, оборачиваюсь, наблюдая за тем, как прижимается к дедушке бабушка, внимательно глядя мне в глаза, и сглатываю: мамы, почему-то, не видно. Затем смотрю на деда, на моего родного Великана, и открываю рот: он плачет. Из серьезных глаз, никак не намекающих на грусть, капают горькие, мужские слезы. Самые тяжелые. И я просто не могу смотреть на них.Вновь смотрю вперед. В темноту. Гарри, тоже босой, шагает твердо, словно не чувствует боли в ступнях, что безжалостно ранят шишки, иголки с елок и камушки, а вот я сдерживаю в себе стоны. Но волнение и адреналин топят в себе, так что боль немного притупляется.—?Никому неизвестно, как и почему именно это поляну обозначили Лунной поляной. Но это священное место, на которое ступать могут лишь при Совете, где решаются проблемы стаи, либо когда Луна связывает Детей Луны. Если кто-нибудь наступит на священную землю в любом ином случае?— его ожидает жестокое наказание.Мама рассказывала тихим, вкрадчивым голосом, как будто боялась, что ее могут услышать. Я слушала внимательно, впитывая в себя каждое слово, как губка, и запомнила все. Мы шли с Гарри по темному лесу, я знала, что на Лунную поляну, но где она находилась понятия не имела, поэтому ноги сводило от страха, а свободно дышать не получалось.—?Гарри?Он лишь вопросительно мычит в ответ, даже не поворачивает головы, а я боязливо озираюсь по сторонам. Темнота окутывает со всех сторон, тянет ко мне свои лапы, намереваясь, затащить в свою бездну, а полная луна, отдающая розоватой дымкой, внимательно за нами следит…—?Мне страшно.—?Двое Предназначенных, взявшись за руки, должны встать на священную землю и показаться нашей богине, нашей Луне, чтобы она осветила их, пронзила сердца своим светом, и благословила.Сквозь плотную стену елей вдруг начинает просвечиваться голая поляна. Мы идем дальше еще несколько секунд, после чего резко останавливаемся. Я жмурюсь, от неожиданности врезаясь носом в крепкую спину Гарри, и чувствую, как слабеют ноги.Пробивает дрожь.Воздуха начинает не хватать.—?Иди-ка сюда,?— шепчет Стайлс, на секунду отпустив мою руку, отчего мне хочется вскрикнуть: как страшно и холодно становится с его отсутствием. Сильные руки вдруг уверенно ложатся на мою талию, крепко сжимают и приподнимают над землей. Я жмурюсь сильней, так, что звездочки пляшут в глазах, а открываю глаза лишь когда вновь чувствую почву под ногами. И жар рядом. Совсем близко.Я стою под боком Гарри, тяжело дышу, и быстро-быстро верчу головой в стороны, диким взглядом впиваясь в каждого, кого вижу. И я вижу все.Вижу каждого, кто вдруг появляется из-за деревьев, как белое, яркое пятно. Здесь много людей: около десяти-двенадцати пар. И все разных возрастов: есть и старики, и взрослые, но основная масса?— подростки.—?Чаще всего, Луна связывает волков в подростковом возрасте. В детстве это невыгодно, ведь ребенок не может состоять в узах так, как может это более взрослый. А у подростков связь крепче, они сильнее чувствуют тягу, к тому же, могут осознанно все понимать.В ушах начинает гудеть.Чувствую, как трясутся ноги, сохнет во рту, и внезапно слабеет тело, отчего резко громко вздыхаю, и… Начинаю падать. В глазах темнеет, но пытаюсь ухватиться за Стайлса, на что тот тут же оборачивается, сверкнув тревожным, зеленым огоньком в глазах. Гарри ловко меня подхватывает, и встряхивает со всей дури, так, что воздух не может поступать в легкие.—?Ну же, Филис! —?шипит он, да только смотрит на меня с неожиданным волнением,?— не будь, как маленькая. Мы должны идти. Должны, понимаешь? Или ты хочешь умереть?Я замираю.Я не хочу умирать. Нет.Резко отрицательно машу головой, но совладать с телом получается не сразу: лишь спустя несколько секунд дрожащие ноги удерживают меня, но без помощи Гарри я точно упаду. Он и не отпускает. Вновь оборачивается к розовеющей луне, делая шаг вперед. Затем еще один. И последний. Я иду с ним в ногу, задыхаясь, и не могу отвести взгляда с луны.Каждый шаг значил слишком много. Я слышала, как шептало сердце при каждом движении: ?Путь в новую жизнь? С каждым шагом я приближалась к бездне, в которую мне суждено неминуемо упасть. Но вот что на дне? Этот вопрос страшит, ранит и заставляет сходить с ума.До меня неожиданно доходит, что сейчас я навсегда связываю себя с Гарри Стайлсом.Я. связываю. себя. с. Гарри. чертовым. Стайлсом.Сейчас.Навсегда.С ним.Сердце буквально сходит с ума. Хотя, нет, все намного хуже, но тяжело описать собственное ощущение словами: нечто похожее на волны обрушивалось на меня. От этого тяжелели конечности, тряслись пальцы, мутнел здравый рассудок, пустела голова и в груди творилось какое-то безумие. Это?— страх.Контролировать себя стало невозможно.ПОВТОРЯЮ: ОБЯЗАТЕЛЬНО! ЧИТАТЬ ПОД: Isa - Wardruna. НЕ ИГНОРИРУЙТЕ, ПРОШУ!Я просто шла вслед за Гарри, навстречу своей судьбе, ощущая, как крепко сжимает меня в своих тисках Луна, ведя на своем поводке все ближе к себе. Но она вдруг остановила Стайлса, а затем и меня. Мы сделали всего лишь три шага. Пока я не оставляю попыток успокоить в себе истерику: раз за разом глубоко вдыхаю и громко выдыхаю, Гарри смотрит вверх. На Луну. Я же верчу голову из стороны в сторону, мой бешеный взгляд впивается в каждую пару здесь. И я все никак не могу понять: каким образом те, у кого тоже сегодня обращение произойдет впервые, держатся так стойко, не впадая в паническую атаку, как я?Я всегда олицетворяла луну в своих мыслях и фантазиях. Когда-то не как Ребенок Луны, а простая писательница, девочка со скучной жизнью, что пыталась найти мистику и нечто магическое везде, в каждой мелочи. Луна была моим вдохновением, вещью, которой я восхищалась, которая являлась одной из главных загадок.Теперь она стала второй матерью. Я видела ее глаза: бледные, строгие и холодные, но знала, что она защитит меня, обережет и закроет своей необъятной ладонью бесконечной силы. Она смотрела на нас со странной гордостью, как гордится мать своими детьми, она молчала, но ее безмолвие оглушало, заставляло сердце трепетать.Величественная, мудрая, бесконечная, могущественная. Наша мать. Наша богиня.Ее глаза медленно заполнялись красным: алым, как кровь, но не пугающим, нет, лишь вдохновляющим, завораживающим и волнующим. Бледная ее оболочка розовела с каждой секундой, окрашивалась в цвет крови своих детей, впитывала в себя их энергию, а отдавала в тысячу раз больше. Вокруг Луны черное, непроглядное небо краснело, передавая всю нашу энергию, кровь, нас туда. Ввысь. К Луне.—?Филис,?— тихий, хриплый голос звучит далеко-далеко. Я смотрю на Луну. Я упиваюсь ей, как она упивается мной. Мы зависим друг от друга. Мы становимся одним целым. Пока…—?Филис! —?голос Гарри звучит как будто в самом мозгу, а резкая встряска заставляет опустить глаза. Я медленно хмурюсь, находясь в эйфории, в забытие, пытаюсь разглядеть что-то, но все мутнеет в глазах. Лишь два зеленых фонарика смотрят в мою душу.—?Дай мне свою ладонь.Вокруг все пылает, расплывается в красном цвете, и я, не понимая куда, решительно вытягиваю ладонь. И слышу, как Она зовет меня. Поднимаю голову и дыхание останавливается. Существует только я и Луна. Она гипнотизирует, затягивает.Резкая боль.Лишь она вдруг отрывает меня от нее. Я опускаю взгляд, вскрикивая, и сквозь расплывающуюся в алом реальность вижу, как чьи-то пальцы убирают от моей ладони острие какого-то плоского, небольшого камня. На бледной коже виднеется глубокая, красная полоска, из которой медленно вытекает кровь. И словно с ней из меня уходит вся сила, вся энергия, все мысли.В голове все мутнеет еще сильнее, а вокруг жизнь замедляется: ладонь Гарри, обжигающая и до ужаса желаемая, медленно ложится на порез. Я чувствую каждым миллиметром кожи, как глубока рана на его руке, как горяча и сильна его кровь, как она смешивается с моей. Как два потока реки, они бурлят, смешиваются, гремят в ушах и завораживают своей могучей энергией.Он поднимает мою руку. Сжимает совсем не сильно, но ладони не отрываются друг от друга: их связывает наша кровь, их связывает Луна. Луна связывает нас. Я чувствую всю силу духа Гарри, его тела и души. Я чувствую всю мощь и холодное величие Луны.Я чувствую себя.Она становится окончательно красной. Черное небо давно утратило свою темноту, отдав место на эту священную ночь крови Детей своей повелительницы. И ее алые глаза с материнской заботой смотрят в мое сердце, в самое сокровенное, во всю суть Филис Лагард. И она делает то, что должна, она помогает своему чаду и вступает в свои законные права.Луна завладевает мной.Сначала пальцы, крепко переплетенные с пальцами Гарри, моего Предназначенного, начинают пульсировать. Я чувствую, какая сила, какая мощь проходит сквозь них, в виде ярко и сильно ощутимых волн. Луна переходит в руки, и они начинают дрожать от бешеной, дикой, волчьей энергии. Идет в голову: легким движением Она выкидывает все мысли, оставляя лишь образ ее красных, огромных, как бесконечность, глаз. А дальше эта волна стреляет прямо в сердце. Резко. Я вдыхаю горячий воздух, отдаленно чувствуя, как расширяются глаза, и отталкивается грудь, как от внезапного удара.Луна во мне. Я в ней. Мы?— одно целое.Я больше не принадлежу себе. Я принадлежу Гарри: он опускает наши руки, глубоко вдыхает, и также неотрывно смотрит на свою вторую мать, на Луну. И я знаю, что он чувствует то же, что и я, отчего сжимает ладонь крепче. Его кровь попадает сквозь рану в мои вены и по ним течет его энергия, сила, весь его дух во мне, слетаясь с моей воедино. Я принадлежу Луне: она как будто мягко дотрагивается до щеки, поглаживая, а, на самом деле, это холодный ветер ласково скользит по коже. Я удивленно приподнимаю ладонь: я чувствую поток ветра всей кожей, его нежность и холод, как-то замедленно и слишком отчетливо.Ветер второй раз ударяет в лицо. Но делает это резко, больно, хлесткая по щекам. Я вздрагиваю. Опускаю взгляд. Я прихожу в себя.И тут же вскрикиваю, бешеным взглядом впиваясь в собственные руки. Они трясутся, и, увидев это, я понимаю, что теперь могу четко различать изображение перед собой. Теперь ничего не расплывается в глазах. Теперь я вижу все: каждый листочек и иголку под ногами, каждый камушек и каждую трещинку, весь рельеф поверхности земли и любую трещинку в ней. Линии на ладони вдруг увеличиваются в глазах. А глаза… Глаза внезапно вспыхивают от боли.Я вскрикиваю, прижимаю невероятно горячие ладони к глазам. Отрываюсь от Гарри, отчего тут же становится пусто, холодно и… Больно. Кровь, вперемешку с кровью Стайлса, течет по щеке, попадая на губы, и я ощущаю ее отвратительный привкус железа. Рвотный рефлекс срабатывает тут же, и я, чтобы не вырвать, резко отступаю назад, плотно сжав губы, а глаза продолжаю тереть руками, но мучительный жар расползается по всему глазному яблоку.Но эта боль не сравнится с той, что резко поражает ноги, каждый сустав и каждую кость.—?Филис! Что за…Сквозь собственный крик различить голос Гарри, на удивление, удается сразу. Но вот чувства и осязаемость в общем вдруг притупляются. И единственным ощущением во всем теле становится боль. Невыносимая, мучительная, самая сильная, что я когда-либо чувствовала, что я испытаю в будущем.****—?Какого черта?У Гарри истерика. Он понимает это по своим трясущимся рукам, бешеному ритму сердца и неконтролируемому чувству тревоги внутри. Стайлс бросается на колени перед кричащей Филис, прижимает ее к себе, и пытается сдержать сумасшедшие конвульсии девушки. Ему впервые так страшно за другого человека. И он впервые понимает, что никак не может помочь ей.—?Филис! Лагард, что с тобой?! —?парень орет, как не своим голосом, и чувствует, как болезненно сжимается сердце. Бледное лицо Лагард, освещенное алым светом Луны, искажается в приступах боли, глаза зажмурены, а сухие губы выпускают бешеные крики. Раз за разом. Все громче и громче. Руки неестественно сгибаются, ноги изворачиваются, как у будто у нее нет костей, и Гарри слышит, как хрустят кости. Этот жуткий звук заставляет его замереть.Хруст повторяется вновь. За ним резкая конвульсия, от которой все тело Филис вновь изгибается и сжимается, как у одержимой, настолько эти позы страшны и невозможны для человека.Гарри начинает осознавать, что происходит. Да только никак не может понять: как?Как Филис Лагард, его Предназначенная, обращается в волчицу, если у нее есть еще семнадцать минут, чтобы побыть человеком?Такого не бывает. Таких случаев никогда не было, даже если Ребенок Луны не знал о своем предназначение долгое время, каким слабым, или сильным он не был. И Стайлсу становится до окаменения во всем теле страшно.— Так не должно быть…?— шепчет он, ощущая, как внутренний волк рвется наружу, как все нутро кричит о том, чтобы крепко прижать к себе Филис, успокоить и забрать всю ее боль. Но Гарри не может пошевелится: он просто в шоке.—?Филис! —?даже голос отца не может отвлечь внимания парня от бьющейся в приступах боли Лагард. К ней подскакивает мистер Стайлс, хватает ее локти своими сильными руками, и начинает трясти со всей силы. Она продолжает кричать, брыкаться, а потом резко замолкает на пару секунд, но тело продолжает двигаться. Она теряет сознание и разум от боли. Затем карие глаза широко распахиваются, крик вновь режет слух, и испарина пота выступает на лбу.—?Что происходит?! —?миссис Лагард падает на колени рядом с дочкой, расширенными глазами сканируя корчащееся в муках тело. Шокировано открывает рот, затем прикрывает его трясущимися руками, и на секунду замирает. Всего лишь на мгновение, после чего резко отталкивает собственного альфу, хлопая Филис по щекам, одновременно истерично крича:—?Филис! Милая, не обращайся сейчас! О нет! Боже!—?Что с ней? —?тихо, совсем неслышно произносит голос мистера Лагарда за спиной. Гарри находит в себе силы обернуться, чтобы увидеть трясущегося всем телом старика, а рядом с ним белую, как снег, бабушку. На его памяти, она впервые так молчалива и напугана, стоит, как вкопанная, словно и не дышит. Невольно Стайлс сравнивает себя с ней, и понимает, что выглядит абсолютно так же.—?Я не знаю…?— Дез запинается, обращая к себе внимание каждого. Его карие глаза хмуро, с плохо скрываемым шоком и ужасом, смотрели прямо на лицо девушки, переливаясь в красном свете Луны от своего коричневого к яркому золотому.—?Она должна была быть человеком еще семнадцать минут…?— в замешательстве шепчет альфа, а затем, словно познав всю истину ситуации, резко вскидывает голову, глядя в глаза сыну. Тот сглатывает, молча кивая, и только тогда мужчина озвучивает причину такого приступа Филис:—?Она обращается в волчицу. Кажется, ее волчья сущность и Луна, соединившись, стали сильнее этой девочки.Филис резко открывает глаза.Ее мать отскакивает от нее, а из уст Гарри вырывается громкий вдох. Глаза девушки больше не были мягкого, коричневого цвета. Они пылали, горели, обжигали. Яркое золото бурлило в них, пульсировало и переходило от этого ослепляющего злата к резкому апельсиновому цвету, что никак не сочетался с лицом Филис, казался совсем ненастоящим, делающим из нее игрушку.А глаза эти, пугающие и завораживающие одновременно, направлены вверх. Туда. Прямо на Луну.И никто из окружающих Филис никак не может понять, что не так, какие чувства плещутся в золотом и оранжевом в ее глазах, отчего каждый, абсолютно каждый, резко поднимает голову, удивленно глядя на Луну, пытаясь понять, что заставляет девушку не сводить расширенных глаз с нее, кричать от боли, но не сметь отвести от нее взгляда. Но ночное светило не дает ответа: лишь безмолвно смотрит на них своими красными, пустыми глазами…Крики вдруг прекращаются.Резко ночной лес погружается в тишину. Сквозь гул в собственных ушах Гарри различает тяжелое дыхание Ребекки Лагард, дуновение холодного ветра и внезапный хруст веток. Он опускает голову, опускает расширенный зеленый взгляд и сердце опускается в пятки.Двое сверкающих, золотых осколков направлены прямо в его душу.А потом они неожиданно пропадают в ночной темноте. Бабушка Филис громко визжит, когда Стайлс младший внезапно поднимается с колен, резко отталкивается от земли, и буквально одним движением также растворяется в темноте. В следующую секунду громкий волчий вой уносится куда-то вдаль вместе с резким порывом ледяного ветра, завывающего так же громко и грозно.—?Останови его! Останови своего сына! —?мать девушки громко кричит, кажется, не может управлять собой: истерично бьет Деза Стайлса в грудь, орет несвязные угрозы и просьбы, а потом вдруг замолкает, опуская голову, а спина изредка подрагивает от тихих, неслышных слез. Мужчина же остается с тем же невозмутимым видом, с тем же серьезным взглядом, направленным куда-то вглубь леса.—?Ничего не случится,?— твердо произносит он, хватая женщину за руку, и начинает медленно шагать по направлению к дороге, где их ждет машина, а Ребекка и не сопротивляется: лишь бесшумно плачет, послушно двигаясь вслед,?— не может сопротивляться. Сил совсем нет.Но их останавливают: дрожащая рука, резко выставленная вперед, голос, с плохо скрываемым испугом, и обнаженная в глазах тревога.—?Как ты можешь быть уверен в том, что молодой волк сдержит себя в полнолуние? Впервые полноценно почувствовав узы Луны? —?голос у старика Фреда хриплый, тихий, но суровый и серьезный. Дез приподнимает уголок губ, отводя карие глаза в сторону, а Лагард старший подмечает в голове, что это чертовски похоже на ухмылку его ?щенка?. И сейчас этот ?щенок?, который может легко сделать с Филис все, что угодно его душе, рядом с ней. Один. Без надзора альфы.—?Гарри умеет себя контролировать,?— Стайлс старший кивает, отодвигая руку Фреда, и продолжает идти. И дед чувствует, как просит материнское сердце жены бросится вслед за дочерью, но связь Предназначенных дает ему возможность оставить Прим рядом. Он крепче прижимает ее к себе, и, глядя прямо на медленно теряющую свой алый цвет Луну, тихо шепчет:—?Умел,?— замолкает на пару секунд,?— пока Луна не послала ему Предназначенную.Что такое свобода? Раньше Филис считала, что это полет во взрослую жизнь, освобождение от оков излишней опеки матери и полное право выбора. Ответ на вопрос был таковым: ?Возможность жить так, как хочешь?— вот она, свобода?. Что ответит она сейчас? ?Быть собой? А что это значит ?быть собой?? Лагард не знала этого. Просто считала, что человек может ?быть собой? только когда занимается любимым делом.Филис впервые осознанно сделала для себя вывод о значении фразы ?быть собой?, когда резко почувствовала… Изменения.Но до этого было больно. Больно так, что на некоторое время она вдруг погружалась в мирную темноту без боли, где хотелось остаться, но ломка костей возвращала обратно. Такие невыносимые муки Лагард не решится описать словами, но ей казалось, что она умирает от того, что ее тело молят в мясорубке, раз за разом. И с каждой такой ?смертью? становится все хуже и хуже, хотя, кажется, хуже уже и некуда. А потом… Потом, да, взгляд на мир поменялся.Филис думается, что она имеет возможность видеть буквально все. Каждый камушек, каждую иголочку на елках, каждый листик, каждую трещинку в стволах деревьев. Стоит ей прищурится, немного напрячь глаза, как она попадает взглядом за несколько метров вдаль. Словно маленькие бинокли установлены в зрачках, которые нужно настраивать и определять.И слышит она тоже буквально все. Ауканье совы где-то далеко-далеко, аккуратные шаги лисицы, рев бурного потока реки, то, как опускается желтый, жухлый лист на землю, взмах крыльев ворона и бешеный ритм собственного сердца.Чувствовать Филис начинает буквально все. Дуновение холодного ветра, обволакивающего кожу. Ощущаю прохладу воды в ручье, мягкость его мшистых камней и скользкое дно. Сухие листья на земле, то, как их острые края впиваются ей в… Лапы.Но больше всего Лагард ощущает свободу. Всей душой чувствует себя счастливой, легкой, как перышко, отчего бежит, перепрыгивая через бревна и камни, как изящная лань. Лапы быстро двигаются, золотые глаза, отливающие апельсиновым, стреляют от одного источника звука к другому, а лес кажется самым родным местом на свете. Сила, энергия и мощь пульсирует в каждой мышце, отчего она ускоряется, и ледяной ветер начинает развивать шоколадную шерсть на ветру и больно ударять в глаза, но она не останавливается. Лишь еще быстрее.Филис чувствует себя настоящую. Свою силу. Свою сущность. Себя. Волчицу.И все мысли улетучиваются из головы, улетают вместе с ветром куда-то ввысь, к Луне. Она не может думать ни о чем, лишь о том, как счастлива, свободна, сильна в этот момент. Лишь когда резкий, грубый толчок откидывает волчицу в сторону, голова Филис резко тяжелеет. Как и сердце.Ведь она понимает, что больше не является человеком. Она?— волчица.И у нее есть ее Предназначенный. Ее волк.Два зеленых фонарика стреляют гневными молниями, попадая прямо в душу. Филис хочет застонать от боли падения и странногонепонятногощемящего ощущения быть ближе к Гарри, но слышит лишь тихое, жалобное скуление. Огромный волк напротив грозно рыкает, делая резкий шаг вперед, на что волчица тут же опускает голову к земле.Подчиняется. Не может поступить иначе. Не. Может.Гарри чувствует, как чувство собственной власти и силы приятным импульсом растекается по телу. Удовлетворение ползет по позвоночнику, посылая мурашки, и он, гордо подняв голову, рассматривает собственную Предназначенную: шерсть у волчицы намного темнее, чем у него, но гуще и блестяще, особенно в свете полной Луны. Размером она выдалась, но все же намного меньше него, или любого другого волка. Филис пахнет лавандой, чем-то сладким и очень-очень нежным, и именно от этого он, наверное, и не может толком уловить ее запах. Втягивается еще глубже, прикрывая глаза, и только тогда полностью чувствует этот ни с чем не сравнимый, очаровывающий, самый лучший аромат…Тело тут же напрягается. Резкое, невероятно приятное, пульсирующее ощущение распространяется по телу, дурманя разум, заставляя мысли расплываться, и только одно четко остается в голове: ?Рядом. Она рядом.? От одной этой мысли становится спокойно. Душно. И так хочется обратиться обратно, сжать ее, почувствовать еще большее превосходства над своей Предназначенной, что он чувствует, как медленно теряет над собой контроль.?Не смей, ??— шепчет здравый разум, и Гарри жмурится сильнее. Тяжело. Он чувствует, как зов Луны из самого сердца заставляет его начать медленно качать головой, но он не может позволить. Не сейчас. И он направляет все силы на то, чтобы сдерживать эти пьянящие вибрации в теле, эту тягу к своей волчице, как…Резкое скуление заставляет его распахнуть туманные, зеленые глаза.Его волчица скручивается и болезненно скулит, беспомощно пошевеливая лапами, и внезапно смотрит на него с надеждой и просьбой помощи, а апельсиновый цвет ярким пятном выделяется в золотых глазах. Филис резко жмурится, а Гарри чувствует, как заполняется тревогой и страхом сердце. Вздрагивает.Ему хочется защитить ее. Прижать к себе. Забрать всю боль. Быть ближе.Он тут же дергается к ней, недоумевая все больше: почему она почти плачет? Что не так? А когда хруст вдруг бьет по ушным перепонкам, понимает: она обращается обратно. И Гарри с ужасом бросается прямо к Филис, мордой пытается поднять ее опущенную к земле голову, но та лишь громче скулит и…Стайлс жмурится.Громкий, девичий плач заполняет ночную тишине. Сердце Гарри разрывается, когда он открывает глаза и застает самую страшную картину в его жизни: полностью нагая Филис, скрючившись на земле так, чтобы он не разглядел ничего из-за наготы, ревет в голос, разрывая горло. И ему вдруг думается, что он видел в своей жизни столько боли, и своей и чужой, столько крови и самых пугающих вещей, а самой ужасающей и ранящей становится лежащая на желтой листве ?дорогуша?, по щекам которой без остановки текут горькие, горячие слезы.Через мгновение перед ней сидит на коленях юный парень, с напуганными зелеными глазами и трясущимися руками. Гарри душит чувство боли за боль Филис, отчего эти самые сильные, крепкие руки с татуировками, что так боязливо дрожат сейчас, резко притягивают девушку к оголенному телу. Он старается не смотреть туда, куда глаза так хотят посмотреть, и скрывает от себя ее наготу, прижимая к горячей груди. Своей кожей чувствует ее жар, ее кожу, и крепко жмурится.Держись. Держись.—?Тихо-тихо,?— шепчет на ушко, и начинает медленно покачиваться из стороны в сторону. Филис продолжает навзрыд плакать, но не от ноющей боли в теле, и ей вовсе не грустно. Всего просто… Слишком много.Слишком. Чересчур.И она жмется к Гарри, желая стать с ним одним целым, хватается за его широкую спину пальцами, оставляя красные следы, и хочет, чтобы он забрал хотя бы часть всей той бури, что происходит внутри. Стайлс опускает свою голову к ее, отчего на лоб девушки падают кудряшки, и он медленно закрывает глаза, аккуратно поглаживая длинные мягкие волосы. Касается кожи спины и пытается сдержать все тело от необдуманных действий, но он знает, что контролирует себя, что сможет успокоить Предназначенную.Но только кто сможет успокоить его страх? Его непонимание? Его ужас?Ведь Филис Лагард после своего первого полнолуния должна была оставаться человеком еще семнадцать минут, а стала она волком ровно через тридцать секунд. Ведь его Предназначенная должна была пробыть волчицей, как минимум, еще несколько дней, а обратилась в человека спустя пару минут.Что пошло не так?