XXVI. Viventem. (1/2)
Живые.— Я помню, как-то у нас с ней спор возник, — стряхнул Дан пепел и глубоко вздохнул, на несколько секунд замолчал, глядя на трясущуюся руку, — почему я из дома свалил. Я тогда на нервах был, — как-то с надрывом произнёс это он, — боялся того, что она не поймёт. Сколько я ей высказал! Потом долго в глаза не мог смотреть. Помирились с трудом. Я ей потом каждый день приносил извинения. Упёрто так... Месяц ждал. Простила, конечно, при условии, что я буду приходить к ней. Ей было тринадцать-четырнадцать, самый сложный возраст. Не, я, конечно, любил её, помогал, но тогда... Короче, теперь не ссоримся. Не видим причины.Он закончил короткий рассказ, снова сделал затяжку. Руки его всё ещё дрожали. Да что там говорить — его самого трясло по полной. Хоть и сидел более-менее спокойно. Но я знала, я видела, я чувствовала — он был в шоке. Он жил в своём мире, вроде бы реальном, но при этом слегка приукрашенном, где рядом с ним не было смерти и убийств. Старался избегать этого. А тут двойной удар — его семья чуть ли не трупы, и я постаралась на славу... Да уж. С одной стороны, я хотела бы всё вернуть, чтобы он не знал, а с другой, между нами исчезла одна самая опасная тайна. Не лучшая, конечно, но такова жизнь. Естественно, мне тоже было неприятно, я ощущала, что он не хотел бы этого знать. Всё же сильное потрясение. И шок, неверие. Чувство предательства. Я его понимала. Сколько должно ещё пройти времени, чтобы он смирился и простил, либо прекратил общение. Мне не хотелось читать его мысли, не хотелось разбираться в них. Знала, что натолкнусь на то, во что мне не стоило вмешиваться.
И я не хотела уходить.Мы сидели снова на набережной, сняв обувь и оставив её около себя, спустив ноги. Курили, стряхивая пепел в слегка изумрудно-бирюзовую воду. Приближался закат, золотое солнце медленно опускалось, огненный шар словно бы увеличился в размерах. Море брызгами изредка попадало на пальцы, прохладные солёные капли оставляли следы на джинсах. Вечер был тёплый, я даже в футболке парилась от жары. Как Дан в своей чёрной одежде ещё терпел и не обливался потом, оставалось для меня загадкой.
— Знаешь, что самое интересное? — резко заговорил он, поворачивая ко мне голову и ожидая ответа. Я уставилась на дом на Лидо.— Что?— Что я не хочу возвращаться домой.— Я тоже, — хмыкнула я.— Только у тебя там нет ревнивой девушки, которая при любом удачном случае может закатить истерику.— Не, ну знаешь, если бы у меня дома был бы такой парень, то я тоже бы не хотела идти. — Это было сказано с иронией и злостью. Умоляю, пусть при мне не вспоминает о своей девушке! Она выбесила меня конкретно сегодня. Врезала бы за такую "заботу", честное слово.— Да у тебя с таким никогда парня не будет. — Он докурил сигарету и кинул окурок в воду. Брызги от удара, пусть и мелкого, всё равно попали на одежду и стопы. Я промолчала. Пусть язвит, оскорбляет, ненавидит. Ничего не скажу. Ему нужно время. Потом как-нибудь попытается понять. Он попытается, я знаю. Он такой.Я тоже докурила. Кажется, это была третья сигарета. Именно сейчас я в ней чувствовала острую необходимость. Не могла без неё. Это было чем-то вроде расслабления, снятия стресса и зажимов. Хоть и длилось недолго. Зря говорят, что девушкам нельзя курить. Если им становится легче от других факторов, то пусть сидят на своём месте и молчат в нашу сторону. То, что я женского пола, не обозначает, что должна подчиняться обществу. Фу. Мораль — это жёстко. И противно. Общество мерзкое. И лживое. Когда твой друг — гот, ты это замечаешь сильнее, чем когда-либо. Не раз ловишь полупрезрительные или удивлённые взгляды в его сторону, слышишь насмешки со стороны "дерзких пацанов", которые выглядят быдлом в такой ситуации. Мне кажется, в этой ситуации Дан проявлял достаточно мудрости, просто молчал в ответ на все выпады. И меня часто уводил, так как я была готова врезать сразу же за обидные слова. Конечно, я была в гневе. Неужели можно судить человека только по тому, что он носит? Неужели они не догадываются, что этот человек может быть самым понимающим, добрым и бескорыстным другом во всей Венеции? Молодёжь в этом городе особенная — гордая, в компании никогда не будут интересовать твои проблемы. Ко всему все относятся поверхностно. Они могут обещать многое, но не выполнить ничего. И это считалось нормальным. И посреди вот таких пустых обещаний нашёлся тот, кого действительно волнует всё происходящее с тобой — разве это не здорово? Тогда почему ему достаётся больше всего? Что за чёртова несправедливость?Хотя...
Нет, не хочу думать об этом. Не сейчас.Я кинула окурок в воду. Там уже тонули пара сигарет. А несколько ещё и вместе с мусором отнесло от набережной.
— Ещё будешь? — поинтересовался Дан, доставая пачку.— Нет. Надоело. — Я принялась смотреть на воду. Мелкие волны и изредка побольше от проезжающих мимо катеров, такие голубо-изумрудные, разбивались о каменную стену, мелкие брызги падали на белую пену, всё шипело и бурлило. Шум воды успокаивал, не давил на нервы. Влажность тоже была привычная. Даже как-то странно: когда я приехала, первый месяц мучалась от огромного содержания воды везде, где только можно, а сейчас мне было тяжело в Праге или Вене — в зависимости от местонахождения отца — от нехватки влажности и необычной сухости. Конечно, когда жарило солнце, город напоминал сауну, но сейчас уже был октябрь, поэтому такой солнечной погоды уже не видать. Температура поднималась не выше шестнадцати градусов. Это я точно помню. Прохладно было. Вот бы забыть всё и остаться вот здесь, слушать шум моря и наслаждаться приятным запахом сигареты. Да, для меня это действительно приятно. Необычный запах дыма.И почему-то именно в этот момент мне вспомнился недавний сон. Захотелось засмеяться. Так всё глупо. Такое наваждение, туман, что-то вроде страсти и желания, а главное — всё реально и ощутимо, настолько, что пробуждение в реальности было довольно тяжело. Так всё смешно. Вот может присниться бред всякий, а потом думай, что не так. Конечно, сны — отражения наших желаний и мыслей, но не факт, что всегда.
— Я не могу больше сидеть. — Это было сказано очень резко. Обернувшись, я заметила, что Дана снова трясёт. А это плохо. Конечно, он парень мужественный, все дела, но сейчас он весь дрожал. И это не впервые за сегодня. А это не здорово. Надо его отвлечь. Пока прогуляемся, придумаю что-нибудь.
— Тогда пойдём, пройдёмся.— Куда? — дрожащими руками выкинул сигарету. Ой, не нравится мне это.
— Куда ты хочешь?— Умоляю: не домой. Пожалуйста. Пожалей меня. Я жить хочу! — театрально-страдальчески произнёс он.
— Да нет проблем, чего ты так?Он не ответил. Достал из кармана влажные салфетки, протянул мне одну. Вытерев стопы от морской воды и песка, мы обулись и встали, я потянулась. Кости слегка хрустнули. Мы двинулись просто так вдоль набережной, сами не зная, куда. Надеялись петлять и заблудиться, наверное. Хотя мне было всё равно. Да-да, признаю, я переживала за Дана. Вид у него был не лучший: кожа слишком бледная, синяки под глазами, сам весь дрожит непонятно от чего. Неприятно видеть его таким. Вместо Солнца образовался Лёд. Нет, не могу. Моя вина была в том, что я поступила очень глупо и необдуманно, допустив свидетелей. А если бы это был бы другой человек? Во мне проснулась совесть. Нужно что-то сделать, чёрт побери. Не могу видеть его таким.— Слушай, Солнце, музыку включить? — спросила я, даже не подумав над словами.
— Как ты меня назвала? — резко отреагировал он. Упс.— Солнце, — смущённо произнесла я. — Просто твой характер мне солнце напомнил, вот так и... — и не смогла продолжить. Поздравляю, Залия, девушка, плюющая на синдикатовских парней с высокой колокольни, смущается перед готом-другом! Сто баллов из ста по шкале логики!
— Забавно, — внезапно слегка улыбнулся он. — Меня ещё никто так не называл.Ясен перец, ты ж со мной с утра до ночи таскаешься! Сам же говорил, что раньше с друзьями мало времени проводил. Они это воспринимают как должное. А я выращена в Синдикатских условиях, где такая привязанность считается слабостью. Когда-то так одну из наших за любовь на наркотики подсадили, а парня в лесу на её глазах в живот закололи. Специально так, чтобы он успел сказать, как её любит, все дела. Сопливая романтика. Попросить прощения, если не успел. У них же всё продумано. От предсмертных слов жертвы девушка впала в депрессию. Оп, а тут кокаин хорошо снимает это. А вот от ЛСД отличные мультики. Да ты что? Героин — кайф надолго! Упс, а вот у нас труп от золотого укола. Ну ладно, много ещё таких найдётся, ничего страшного. Насколько я помню, она пыталась покончить с собой, потом попросила вколоть ей золотой. И всё. Бр-р. Почему-то именно сейчас я о ней вспомнила. Хотя и не было жалко, честно. Она рассказала — она виновата. Хотя, возможно, она могла этого избежать. И что было бы тогда? Что изменилось бы? А ничего. Лишних и пустующих мест в Синдикате никогда нет, просто потому, что всегда найдутся жертвы и запасные. Это как закон, правило.— Музыку включить? — снова повторила я, уже опуская руку в карман за чёрным плеером. Гот пожал плечами.
— Как хочешь.В эту ночь никто из нас не вернулся домой.В магазине мы купили пива, забрались на крышу дома, в котором располагалась студия — там ключи выдавали музыкантам, — и всю ночь слушали музыку из плеера. Нам не было весело, ни мне, ни Дану, но мы оба делали вид, что всё нормально и даже в какой-то степени забавно. Потом в где-то ближе к четырём утра спустились в студию и уснули там вместе, наплевав на все предрассудки, на диване.
Было спокойно. Утро выдалось жарким — двадцать градусов. Небоголубое, слегка затянуто мелкими облачками, ветер не дул. Мягкая, тёплая, приятная погода. Но не для меня. Мне хотелось дождя, ливня, грозы, непогоды, молний. Чтобы всё было тёмным, мрачным, навевало страх. Увы, по прогнозам синоптиков, такого не будет аж до следующего мая. Осень есть осень. Пусть жаркая, пусть похожая на лето, но без грозы. Что самое обидное. Всё же не хватало её. Вот такой сильной, чтобы деревья гнулись, а от грохота закладывало уши. А вместо этого чуть ли не полная тишина. Тьфу.