XX. Sole. (1/2)

Солнце.Солнце медленно садилось, огромный оранжевый шар опускался в воду. Волны окрасились в жёлто-красный цвет, небо стало оттенка тёмного золота. Данте протянул руку перед собой и зажмурил левый глаз.

— Что ты делаешь? — с насмешкой спросила я. Друг, не меняя позы, задумчиво ответил:

— Смотрю, как свет солнца сквозь пальцы проходит. — Не удержавшись, я фыркнула. Гот зажмурился.— Прям романтик.

— А ты сама попробуй. — Он открыл глаза и пристально посмотрел на меня. Серо-голубые. Светлые. Я вздохнула.

Он взял меня за кисть и навёл на заходящее светило. Потом его пальцы переплелись с моими, а его ладонь легла на мою тыльную сторону руки. От неожиданности сбилось дыхание. Я часто задышала, пытаясь восстановить его.

— Посмотри, как красиво. — Солнце и правда красиво освещало очертания наших соединённых пальцев.

Я задыхалась.

Его рука...Мягкая.Тёплая.С трудом сделав огромный вдох, пытаясь успокоиться, я резко дёрнула ладонь и вырвалась. Меня словно током ударило в этот момент. Словно все нервы замкнулись в этой точке. Пришлось прижать её к себе и отодвинуться.

Чёрт, я не могу успокоиться.

Меня охватило нервное возбуждение, ноги задрожали. В сердце словно отбойный молоток стучал, пульс давил на виски, живот свело. Я давно не испытывала таких ярких эмоций, поэтому мне снова начало казаться, что что-то неправильно. Обычные человеческие чувства оставались в памяти мутным пятном, а сейчас они всплыли наружу. Именно в этот чёртов момент передо мной возникло лицо парня. Первой жертвы.

Острое, колючее желание — пойти на то место, где всё произошло. Нервная дрожь и закусанные губы — не думать об этом. Пристальный взгляд — понять, что со мной творится. Нежность и мягкость — осторожно обнять.

— Тихо-тихо, ну ты чего так? — Данте поглаживал меня по плечу и держал в объятиях. Попытка отстраниться была неудачной. Не хотелось нежностей, но это не мне решать. Ему. — Ты вся дрожишь, что с тобой?

Я не ответила.

Уткнулась лицом ему в грудь.

Самообладание возвращалось ко мне.Наступала ночь. Она покрыла небо тёмным полотном, принесла долгожданную прохладу. Запах моря ещё сильнее усилился. Солнце село. Люди торопились с работы, спешили домой к ужину и своей семье. Зажигались огни, Венеция и Лидо начинали светиться. С крыши это было видно хорошо. Освещённые яркими фонарями силуэты незнакомцев, быстро идущие в свои квартиры. У них было всё: друзья, семья, коллеги, работа, враги. У меня всё это тоже было, но в каком виде? Из крайности в крайность. Отец — не обычный рабочий на какой-то фирме, а учёный-убийца, который часто проводит эксперименты на своей дочери. Враги — не Маргарита из высшей школы, а люди, ищущие мифических существ. Работа — не куча документов, а убийство людей и поиск магических сил. Друзья — не тихие мирные подростки, а такой же киллер и гот-рокер. Ладно, второй ещё нормально, но первый...

Я не хочу об этом думать.

Но упорно в мыслях возникало одно и то же лицо. Против моих воли и желания. Память — гадкая штука. Она не даёт забыть словно назло. Злая, мерзкая, противная тварь.

Я всё ещё была в объятиях Данте, не сказать, что мне это прям очень нравилось, но что-то такое было. Друзья так не обнимаются. И влюблённые тоже. Это были какие-то холодные объятия. Без особых чувств. Только желание успокоить, ничего больше. Слишком тепло для друзей, слишком холодно для влюблённых. Мы молчали. Наушник всё ещё был в ухе, играла одна и та же мелодия, я почти слова выучила. Клавишные, барабаны, гитара, вокал... А я вдыхала запах горькой мяты, исходящий от Вейла. Он сам был тёплый, мягкий. Нежный.

Любая бы девушка мечтала бы о таком парне.

Но мне он просто друг.

Он хороший человек. Очень. Именно поэтому я не должна быть с ним. Это опасно. Для него самого. Его могут убить. А он должен жить. Чтобы петь. Чтобы играть на инструментах. Чтобы радовать людей. Чтобы спасать таких, как я, от самих себя. Чтобы вот так сидеть и обнимать подругу-убийцу, даже не подозревая об этом.

Убийца.

Чёртово клеймо. Оно липкое, мерзкое, мешающее жить.

Желание вернуться на то место не покидало.

А ещё хотелось побыть одной.

Не совсем одной.

— Спи, солнце, пока ты жива... — Напел что-то Данте. Я недоумённо посмотрела на него.

— Чего?

— Да так, — он покачал головой, так как его руки до сих пор были заняты и обнимали меня, — просто мысль идёт, а вот подобрать слова не могу. Что-то вроде "спи, солнце, пока ты дышишь", но звучит глупо. — Я пожала плечами.

— Придумай другой вариант.

— Вот что я и делаю.

— Может, — я затронула больную тему, — ты всё же отпустишь меня?

— Нет. — Он самодовольно улыбнулся, глядя прямо перед собой.

— Совесть не позволяет?

— Херню сказала. Не совесть, а твои глаза несчастные. Прям так и хочется заобнимать, чтобы легче стало. — Я слегка сделала попытку отодвинуться, но он только усилил хватку. Засранец. Как он только не устал? Мышцы же напрягаются в одном положении находиться.— Что-то я особо не повеселела.

— Последние пять минут ты улыбаешься. Искренне.

Я хотела ответить что-то едкое, но не позволило сильное удивление. Я? Улыбаюсь? Искренне? И бездумно. Я не хотела. Не было причин. Я слегка пошевелила уголками рта, чтобы убедиться в том, что они не приподняты. Нет. Никаких ощущений.

Фраза застыла в воздухе. Каждый обдумывал своё. Я — слова Данте, он — искал подходящую строчку для песни. Теплота от объятий перестала раздражать. Теперь она была никакой, ничего не значила. Даже приятно. Хорошо.

Легче на душе.

— Спи, солнце, пока я дышу, пока тебе колыбельную на ночью пою. — Слова смешались с воздухом, получился шёпот. Очень нежно, но правдиво, правда. Даже не противно. Я нервно хихикнула, но промолчала. А Вейл продолжал: — Спи, милая, пока любовь стирает преграды меж нами вновь.

— И куда такая слащавость пойдёт?

— На колыбельную.

— Будешь заставлять десятилетних девочек плакать в подушку и прижимать плюшевого медведя?

— Конечно. Всю жизнь об этом мечтал.

Он не обиделся. Вообще.

Хотя я и не хотела оскорблять его.

— Ты успокоилась? — Он осторожно ослабил хватку, но всё ещё был готов в любом случае сжать крепко. Это чувствовалось.