XVII. Novum Experiementiam. (1/2)

Новые впечатления. "Если ты считаешь, что это ошибка, то как ты объяснишь то, что было между нами?" из разговора, который должен был быть в предыдущей главе,но по некоторым причинам пришлось его убрать.

В этот раз мне снился песок. Тягучий, тёплый, рассыпающийся в моих ладонях. Всё было как в замедленном сне. Маленькие крупицы падали на землю друг за другом, образуя одну непрерывающуюся волну. Они были такими острыми, что, казалось, разрежут кожу, словно сильно наточенный нож тоненькую бумагу. Тонкая просторная прямая ткань, открывающая мои плечи и руки, но закрывающая всё ниже выпирающих ключиц, висела на моём теле, защищая меня от чужих глаз и взглядов, порой бывавших похотливыми и мерзко-оценивающими. Но их сейчас не было, прямо на моё счастье. Я была одна здесь, во всём этом мире, Вселенной. Быть одинокой не так уж и страшно, это увлекательно и хорошо. Одиночество никогда не обидит, не предаст, не ударит. Оно всегда будет с тобой. Я вдохнула воздух — морской, свежий, такой, который называют "мягким", — и разжала руки, опустила их, и они, словно два тряпичных каната, упали по бокам. Некоторые песчинки впились и остались на ладони, но большинство всё же беспорядочно посыпалось, словно пыль. И соединилось, смешалось с кучей таких же.

Как и мой сон с реальностью.

Я медленно открыла глаза и даже сначала не поняла, где нахожусь. Вместо песка — потолок над головой, вместо крупиц — одеяло, крепко сжатое в руках. Постепенно я стала вспоминать, что вот это всё не в Праге, в Венеции, тут до моста Риальто недалеко... Вроде всё вспомнила.

Меня зовут Залия Мун, мне пятнадцать лет и сегодня я иду смотреть, как записывается вокал в песне? Значит, это всё. Большей информации, чтобы почувствовать себя собой, не требуется.

Иногда мне хочется, чтобы её больше и не было.

Рассвет был красивый, через окно, находящееся напротив моей кровати, его было хорошо видно, я застала тот момент, когда солнце уже медленнее поднималось к горизонту, небо уже не было противно-нежно-розовым, а голубым, красивым, ярким. Оранжево-золотой (такие цвета обычно называют ?сочными?) диск в небе потихоньку поднимался всё выше, скрывался из поля зрения, вот ещё чуть-чуть — и нет его.Конечно, пока я умывалась, ела и собиралась, всё значительно изменилось. Появились мрачные тёмные тучи, которые не предвещали ничего хорошего, лишь ливень и холод, стал дуть сильный ветер, пришлось закрыть форточку. Вчера вечером тоже было отнюдь не тепло, но надежда (точнее, сожаление) на жаркий день была. Не люблю температуру выше двадцати градусов. Ненавижу просто. Вздохнув, я всё же вышла из квартиры, раскладывая нужные вещи по карманам.

Утро выдалось не таким тёплым, как планировалось, и, вместо того, чтобы наслаждаться долгожданной прохладой, я едва не стучала зубами от холода. Моя лень и банальное нежелание искать что-либо другое заставили сегодня одеться точно также, как и вчера, поэтому, разгуливая в майке и шортах, я чувствовала себя более чем неуютно. Ситуацию усугубляло ещё и то, что было влажно. В итоге с этим — прохлада (семь градусов) и влажность — получилась адская смесь. На улице кое-где даже был туман, как в фильмах ужасов. Только всяких монстров, резко появляющихся лиц и мрачной тревожащей музыки не хватало. В общем, пока я добралась до нужного мне места, а именно до тех самых ступенек, где мы вчера встречались, почти полностью окоченела, кисти покраснели, а кожа на руках и на ногах побледнела. Я надеялась, что туда, куда мы идём, будет чуть теплее.

Нет, я не не люблю холод, он мне даже нравится, но не когда к этому добавляется туман, сильный ветер, а ты в майке и шортах!

Данте уже был там, сидел, смотря мимо меня вдаль, иногда попивая воду из бутылки. На этот раз он не курил почему-то, но, может быть, я из-за дальности не видела окурков. Потому что это было странно. Вейл без сигареты всё равно что Клаус без экспериментов.

Щека заболела после этой фразы, переключая внимание на себя. Я провела пальцами по коже. Тонкая корочка. Это внезапно сбило с толку, и мне пришлось повторить это действие. Я стала ощупывать то место, где раньше не было ничего. Оно же всё от удара заживало, так какого чёрта?

Тонкая корочка.

На месте удара.

Два вопроса: как и почему?

С этими не очень приятными мыслями я и подошла к церкви, и Данте, увидев меня, сразу же заулыбался, словно я пришла с каким-то неведомо дорогим подарком, да ещё и красиво подписанным и упакованным. В голове вот так совсем невзначай мелькнула мысль о том, что этому человеку достаточно только улыбнуться, чтобы у меня моментально поднялось настроение. Он ассоциировался у меня с чем-то ярким, тёплым, которому можно всегда поплакаться и поделиться радостью, зная, что он никогда не предаст и не обидит. С нежным и красивым. Что-такое, что...Солнце.

Человек-солнце.— Ну ты и отважная, — рассмеялся гот, когда я подошла к нему, вся трясясь от холода. — Пойдём, греть тебя будем.

Он снял с себя чёрную кожаную куртку и надел её на меня, совершенно не слушая мои возражения и заткнув мне рот ладонью. Под курткой парень был одет ещё и в какую-то странную кофту, сочетание между водолазкой и свитером, которая была чёрного (ну это уже даже предсказуемо) цвета. Я уже не удивлялась его любовью к этой мрачности. Даже мне уже немного начинал нравиться, привыкаю, видимо. Да и рисунки с черепами, у который один глаз вытек, а второй весь в крови, да ещё и с венком на голове, были в некоторой мере... хм, эстетичны, иногда в тему. Готика — это не так уж и плохо, оказывается. В памяти всплыл случай, когда я однажды осталась у Данте вечером, а он включил компьютер и начал показывать презентацию про готические соборы, одежду и просто культуру. Посиделки растянулись ещё на полтора часа, но, уверяю вас, это того стоило. Это было потрясающе. А как он рассказывает! Даже мне, при моей колкости и вредности, не хотелось говорить ничего (и плохого в том числе), а лишь слушать и слушать...

Кстати, о слушании.

— Куда мы идём и сколько это будет длиться? — Мы шли по почти знакомым улочкам, я их знала, но не особо. Много поворотов, мало людей (хотя в такие время и погоду не должно быть толпы), куча голубей.

— В студию идём. А вот сколько будет длиться... Ну не знаю, если всё будет хорошо, не больше восьми часов. Просто песня сложная, нужно добавить кучу бэков, построение будет одной строчки на другую, глиссандо сложные, да и песня семь с чем-то минут. Час на то, чтобы записать вокал, бэки и глиссандо на заднем фоне — один куплет.

— Данте, а что такое глиссандо? — Мне было немного необычно спрашивать его о таких вещах. Но я так и не понимала суть. Непонятные слова. Но я же не музыкант, мне можно!

— Это плавный переход с низкой ноты на высокую. В общем, сама увидишь. Тут такая фигня нужна по причине песни. Я его редко употребляю, оно довольно сложное. Но тут прямо требуется. Ну ладно, на куплете не будет, а в припеве жесть просто должна звучать. Тут для идеала нужен женский высокий вокал, просто сопрано или меццо-сопрано на крайний случай. Но раз уж у нас нет вокалистки, то приходится справляться вот так, — он многозначительно посмотрел на меня, словно намекая на то, кто может быть этой самой вокалисткой, — а сестра, ну вот эта блондинка, которую ты видела вчера, не может, говорит, что во время месячных нельзя, это вроде влияет на связки, можно голос сорвать... Короче, свои заморочки.

Скажу честно, после предпоследней фразы мне стало немного стыдно. Ну какой нормальный парень будет говорить о женских вещах перед девушкой?

Конечно же, Данте.

Мне теперь понятно, почему иногда в разговоре он называет себя сумасшедшим.

Хотя это не смешно ни капельки. Это диагноз. Это страшно. Это не ?шизофрения очень странный предмет, вчера ты пингвин, а сегодня омлет?, это даже пугает. Я лично видела тех, кто потихоньку начинал терять разум. Они сначала не понимали, что происходит, были словно зомби, ходили, ничего не соображая и не осознавая ничего... А когда дошло, то все покончили с собой. Их было двадцать. В этом году точно. В предыдущем, если мне не изменяет память, погибли все новобранцы — шестьдесят человек. Никого не осталось. Да, тяжёлая работёнка таких убирать! Шестьдесят трупов. Из шестидесяти живущих.

Я ни разу не видела человека, который, поняв, что у него начинается шизофрения, остался бы жив.Я не знаю, почему они все такие слабые, почему не цеплялись за жизнь, за этот глоток воздуха, за эту каплю воды, за это тихое слово. Почему у них не хватило духа взять себя в руки. Они не могли быть настоящими Синдикатовцами... Или?..

Она расколола эту глыбу, сбежала из неё, но при этом заплатив своей жизнью. Она ощутила свободу, оставшись в неволе.Оставшись в неволе...

Произошедшее совсем недавно вызвало боль в груди, словно сильно сцепило её, защемило.

Удар по коже.Тонкая корочка.Так вот в чём дело...

Я снова бездумно провела пальцами по щеке, опять почувствовав уже знакомое заживающее место с коркой. И как я до этого не чувствовала его?

— Что у тебя на лице? — Данте убрал мои пальцы от лица, вернув меня к этой реальности. Я быстро оценила глазами обстановку: подошли к какому-то дому, не отличавшемуся совершенно от других рядом стоящих. Каналов рядом не было, мы были посреди так называемой ?суши?, рядом висела табличка с указанием на площадь Сан-Марко. Это не так уж и удивительно, честно говоря. Я ещё поражаюсь, как эти указатели на помойках не висят. Воздух стал немного теплее, или это я согрелась, но, в любом случае, уже было не так холодно, как раньше. Мы всё ещё шли вдоль улицы, пока никуда не сворачивали. Я тяжело вздохнула и выдохнув, ощущая, как в теле разгорается огонь — реакция на волнение и панику. Странная у меня психика, всё-таки... Вот переубивала я кучу людей и ничего, живу, а вот к незнакомым людям идти боюсь. Хрен его знает, почему.

— С лицом всё нормально, ударилась просто. — Данте присвистнул, то ли от восхищения, то ли от удивления.