V. Homo, qui tacere nescit, legere nescit. (2/2)

Впервые в жизни я ощутила сомнение насчёт Клауса. В первый раз в жизни я подумала о том, что зря он меня тогда нашёл.

— Ты чего такая грустная? — спросил неожиданно мягко меня Вейл и положил руку мне на плечо. — Улыбалась же.

— Я сама по себе меланхолик, чаще грущу.

— Врёшь. — Это было сказано так, словно он знал меня всю жизнь.

— А ты откуда знаешь?

— А я вижу тебя насквозь. Ты не такая, — достал он пачку сигарет и зажигалку. — Тебе не предлагаю, ещё рано.

— А можешь предложить? — Удивился он сильно, конечно.

— Куришь, оказывается? Меня потом посадят же. Хотя... Бери.

Вздох, касание, дрожь, затяжка. Что-то необычное ощущаю в прикосновении, смущаюсь и пытаюсь спрятать лицо.

— У тебя пальцы холодные.

— А у тебя красивые.

Он говорит эту фразу, прислоняя сигарету ко рту. И чувство неопределённости пропадает, появляется удовлетворённость.

Почему-то мне кажется, что всё так и должно быть.

Дождь начался более, чем внезапно, даже немного напугал. А мы продолжали сидеть на лавочке, под ливнем, и наслаждались курением. Я краем глаза замечала, что парень смотрит на меня, словно изучает.

— Тебя проводить? — Реплика была сказано обычно, спокойно, словно он каждый день меня об этом спрашивал.

— Давай, — кивнула я в ответ, стряхивая пепел.

Он действительно проводил, даже до квартиры. Обещал, что завтра зайдёт в восемь.

— И да, кстати, я действительно гот, — сказал он последнее перед тем, как закрылась дверь. ***

— Я говорила, что у тебя красивые волосы, Залия? — она намотала прядь на руку. — Прямо такие шёлковые и тонкие. Никогда не видела.— Даже если я слышала, то не слушала тебя в этот момент, или не помню.— Что же ты такая грубая? На тебя уже парни мои жаловались. Говорили, что ты их оскорбила своим поведением.Она говорила, не замечая того, что у меня трясутся руки.— И чем же я их оскорбила? — только не бояться ни в коем случае.— Тем, что ты не дала им поразвлечься, — это прозвучало спокойно и обыденно.В глазах потемнело.— Что ты сделала, дрянь?! — до меня дошло, что вчерашние мрази действовали с её подачи.— Заткнись, шлюха! — заорала она во всю мощь своего голоса. Я проморщилась, — мне плевать, приятно тебе или нет! Ты будешь жрать землю на кладбище, если я захочу! Ты меня бесишь, дрянь!

— Мне не нравится, когда на меня орут тупоголовые.Это было огромной ошибкой.Стена, удар, боль, что-то тёплое на висках — всё смешалось. Но было неприятно. Меня спас человек, зашедший в комнату.— Отпусти её.

Я узнала этот голос.

— Ой, Данте, — запищала блондинка, — что ты тут делаешь?— Отпусти её, — повторил он, — зачем ты это сделала? Ей ведь больно.

— А шлюхам не бывает больно, не волнуйся, — презрительно скривилась она, но отпустила меня. Только для того, чтобы поцеловать Данте.Но он почему-то оттолкнул её.

— Мы расстаёмся. Мне надоело любить проститутку.

— Что ты сказал? Мразь! — она влепила ему пощёчину, а он прижал её к стенке. Я лишь молчала и держалась за голову.

— Ещё раз её тронешь — сама землю на кладбище жрать будешь. Вместе со своими парнями.

— Отпусти меня, придурок!

— Идём, Залия. Не бойся, я тебе плохого не сделаю. — Он протянул мне руку, и я взяла её. — Идём, тебе в медпункт нужно.

Анна рыдала сзади, я прижалась к Данте.

— Я тебя второй раз за сутки спасаю. И, знаешь, ты изменила мою жизнь: я впервые опоздал на работу, расстался с девушкой из-за незнакомого человека. С тобой весело, чёрт возьми!

Я тяжело вздохнула.— Просто заткнись.