VI. Si quid nocet — quiescamus, aut ledo eam ibi. (1/2)

Если что-то болит — молчи, иначе ударят именно туда.Вейл провёл меня в медицинский кабинет и коротко объяснил медсестре, что меня в момент ссоры ударили головой о стену, в результате чего я повредила висок и всю правую часть лица, то есть, щёки, скулы, уши, даже немного шее досталось. Медсестра вскрикнула, увидев мои порезы, затем пошла к другому доктору, чтобы она мне помогла, и сказала моему новому знакомому сидеть рядом со мной и развлекать, чтобы боль была не такой сильной. Он кивнул, усадил меня на кушетку, а сам присел напротив и наклонил голову вниз. Но долго просто так сидеть я не могла.

— Данте?

— Да? — Он посмотрел на меня.

— А почему ты везде ходишь со мной? Ты же намного взрослее, как я поняла. У тебя есть работа, от которой я тебя отвлекаю, друзья, которые наверняка старше меня, девушка, с которой ты с моей подачи расстался. И зачем тебе четырнадцатилетний подросток, который живёт один?

— Ну, честно говоря, я уже давно мечтал о каких-нибудь мелких неприятностях. У меня ведь жизнь скучная: работа-дом-школа, и всё это занимает все дни без выходных. Когда нет школы, я работаю, когда есть школа, я работаю, и (не поверишь!), когда нет официальной работы, есть домашняя работа! Мне это слово уже даже произносить противно. Оно у меня постоянно в мыслях. Постоянно говорят: "Данте, иди туда-то", "Данте, помоги отцу телевизор починить"...

— Ты чинишь телевизоры? — не удержалась я. Общаться с этим парнем было всё интереснее и интереснее. Он уже не был таким грубым и меланхоличным, а говорил громко, возмущённо, добавляя жесты. Удивительный человек!

— Да, я же вообще "палочка-выручалочка". То телевизор, то кран на кухне, то гондолу помоги незнакомцу отремонтировать! Знаешь, как надоело? Сил уже нет. Даже не их, а молчания и терпения. Не могу сдерживаться. Ты, кстати, первая, кому я рассказываю про свою бытовую жизнь. У меня даже лучший друг не в курсе. Странно это всё — ты мне незнакома, а уже знаешь так много. А я о тебе ничего, только имя и возраст. Ну и то, где ты живёшь и куда учиться ходишь. Надо учиться у тебя молчанию.

— Зачем? Мне нравится, что ты мне всё рассказываешь. Я ведь здесь всех тоже по этим критериям знаю. А у некоторых только имя и возраст.

— Не любишь рассказывать о себе? — Для него, как я поняла, это было в новинку. Люди же делятся на экстравертов и интровертов. Он, наверняка, принадлежал к первому типу, а вот я ко второму.

— Не люблю, — киваю, — вообще ничего не люблю. Я даже смеюсь редко, что уж там. И улыбаюсь раз в пять лет. Ты не ответил на мой вопрос, — перевела я тему до того, как мы её коснулись глубже.

— Я не верю, что ты редко улыбаешься. Я тебя сколько раз видел, у тебя была улыбка. Не знаю, настоящая или нет, но была. А почему я с тобой таскаюсь? Не знаю почему, но боюсь тебя одну отпускать. Почему-то каждый раз чувствую, что ты попадёшь в неприятности. Так оно и есть. Вот и хожу, можно сказать, оберегаю.

— Ты меня спас два раза.

— Да не спасал я тебя, лишь помог. Все другие бы сделали тоже самое на моём месте.

Я не согласилась.

— Не все. Кто-нибудь точно к ним присоединился, — намекала я на Анну, девушку Данте. Бывшую.

— Не все, — согласился он, — но большинство точно.

— И всё равно спасибо. Никто не знает, что было бы со мной, если бы ты мимо не проходил.

— Я не проходил мимо. И я знаю, что они бы с тобой сделали.

Я ощутила, как по венам пробежал холод, появились мурашки на руках. Когда я собиралась задать вполне очевидные вопросы, дверь со скрипом отворилась, и вошла полная женщина среднего возраста в белом медицинском халате. Она ласково улыбнулась мне, открыла принесённую с собой бутылку с вонючей прозрачной жидкостью и принялась живо обрабатывать раненое лицо. Мой собеседник встал и подошёл близко ко мне.

— Сейчас будет очень больно, — предупредила меня доктор, и я ощутила жгучий огонь на виске. Показалось, что перед глазами взметнулись искры.

— Всё, теперь шею. — Там уже не было больно, но неприятно пощипывало. Я посмотрела на гота, он лишь пожал плечами. Врач наложила бинт и сказала неделю с ним ходить, менять каждый день и мазать раненные места. Мы её поблагодарили и вышли. Она вслед за нами пошла, громко стуча каблучками, на первый этаж.

— Куда идём? — бодро спросил Вейл. — Только не говори, что домой, у тебя очень бледное лицо. Ты должна хотя бы полчаса погулять.

— Я есть хочу. — В желудке весь день предательски урчало на всех уроках. Одноклассники уже хотели мне на обед скидываться после последнего урока. Но не успели — я как раз зашла в туалет, где меня ударила Анна.

— Тогда идём обедать. Деньги есть? — Я отрицательно покачала головой. — Тогда я заплачу.

— Не жалко?

— Каких-то двадцати евро? У меня зарплата на работе такая, что тебе и не снилось. Деньги вёдрами домой таскаю, девать некуда. Уже начал сестре отдавать на жизнь. Оплатил ей учёбу, постоянно с ней за шмотками катаюсь, чтобы больше потратиться, просто так отдаю, даже себе вторую квартиру купил, чтобы с девушками на свободной территории встречаться, родных не смущать и не пугать. Они о моей личной жизни ничего не знают, только сестра в курсе дела. Хочет, чтобы я себе любимую нашёл. А у меня времени нет на это, всё время работа и школа.

— Кем же ты так работаешь? — Да уж, это было интереснее моей жизни. За что я обожаю Италию — незнакомец расскажет тебе всю свою жизнь от начала до нынешних дней, всех родственников упомянет, а ты даже его имя не будешь знать. Очень удобно! Мне, как тайному убийце, так легче всего собирать информацию.*— Устраиваю кинофестивали в Венеции. Звёзд зову, договариваюсь с их агентами об интервью, жильё им устраиваю, планирую весь их день. Постоянно в разъездах вместе с шефом. Меня все раз в месяц видят. Это я просто сегодняшним днём себе отпуск заработал на три месяца. Хоть семью навещу, они тебя только поблагодарят. Мать скучает сильно. — Я поспешно одевалась, пока он рассказывал, мечтательно смотря куда-то в пустоту. Но потом он очнулся. — Всё, давай, идём.

Под пристальным взором свирепого охранника мы вышли из школы и оба резко выдохнули, словно избежали огромной опасности.