Глава III (1/1)

Измена, в первую очередь, себе. Не Сесилу (бедный Сесил!), не обществу (где это видано — герцогиня с гувернером) — только себе. Вирджиния не привыкла зависеть от кого-то. Но Френсис так сладок, чуть не до приторности. У него роскошные кудри, стройное гибкое тело и чувственный рот. Как Сесил позволял этому рту рассказывать сухую алгебру, Вирджиния не знает. Алгебра отвратительна, Френсис прекрасен.Вирджиния встает с нагретой постели и потягивается, совсем голая и словно помятая. Френсис спит, почти по-детски подложив под щеку ладонь. Зеленоватая тень с костистыми пальцами дергает его за ухо, Вирджиния шикает на нее, и она уходит — необыкновенно послушная ее воле. По губам герцогини ползет тонкая довольная улыбка.Она выжата, ее бедра мокры от соков и испарины. Ладонью Вирджиния чувствует на животе капли семени и размазывает его, пока надевает спальные туфли. Как давно муж не любил ее так грубо и глубоко, чтобы она кусала свое плечо и выла… Милорд так же отвратителен, как алгебра. Даже более — он ее личный Ирод. Куда делся стройный белокурый юноша, который, словно привязанный, ходил за ней в Кентервильском саду?Юджин на нее, кажется, обижен — распушил перья на грудке и щурится, не обращая внимания на то, что Вирджиния гладит его по голове. Небо очень светлое, вдали над Лондоном вспыхивают зарницы, и его фабричный чадный дым сияет синим и зеленым. Очень поздно, почти третий час полуночи, спать Вирджинии не хочется, и она, обозрев волнующийся от ветра сад, возвращается в спальню и накидывает халат. Одежда Френсиса в беспорядке свалена на стуле. Оглянувшись на него, глубоко погрузившегося в сон, Вирджиния быстро перебирает пальцами карманы. В жилете звякает, и она замирает, слушая дыхание Френсиса. Он не просыпается, и Вирджиния аккуратно вынимает связку ключей. Их несколько — вот один от двери, второй, должно быть, от секретера Джеймса, а два маленьких — от оконных рам. Но сейчас они бесполезны — птички в гнезде нет. Святой Иоанн томится в каком-нибудь дымном прокуренном пабе и пьет джин. Вирджиния с досадой цокает языком и возвращает ключи на место.Она до утра сидит в библиотеке, перечитывая Уайльда. Сколько же в его сказках гадости и лицемерия! Вирджиния несколько раз бросала книгу на столик — все без толку: звездный мальчик дерзко скалится с раскрытой страницы. Вырезать бы его ножницами, но книга дорога и очень нравится Сесилу. Вирджиния же предпочитает Бальзака, но он совсем не годится для того, чтобы стерпеть время до восхода.Наконец серый жемчужный свет сквозь облака будит Френсиса. Он спускается в гостиную заспанный и немного смущенный. — Вы сегодня совсем не спали, леди. — Ничего, — она закрывает “Дориана Грея”. — Поезжайте на прогулку без меня, я дурно себя чувствую. Хотя, должно быть, Джеймсу не лучше.В отъезд Сесила мальчишка отбивается от рук, и никто не повинен в том, что лишь один милорд терпит его выходки. Вирджиния слышала, как он явился лишь в полпятого утра и случайно скрипнул дверью. Слишком мало, к несчастью, для порки, но для выговора порядочный повод. — Поезжайте без меня, — повторяет она, видя, что Френсис нерешительно приоткрыл рот. — И помните про пьесу. После завтрака Вирджинию действительно клонит в сон, и она дремлет в спальне, слушая, как шуршит ветер в листве и занавесях. Солнце удивительного цвета — почти пшеничного, и цвет его лучей — охра с золотом. Вирджинии больше по вкусу бледная луна. Но ночь коротка, день длинен, а зимой небесная красавица висит за тучами; серебряное блюдо для головы Крестителя было укрыто сукном, это что-нибудь, да значит. Каждой Саломее суждено станцевать лишь один раз.С большой неохотой Вирджиния встает и зовет Маргарет, чтобы одеться. Та молча расправляет платье, убирает герцогине волосы. — Достань рубины из секретера, — пусть они плохо огранены и тяжелы, но сегодня Вирджинии хочется. Сэр Саймон был щедр: в ларце серьги, кольцо и алые бусы. Маргарет вынимает их из бархатных складок такими робкими пальцами, что Вирджиния выдергивает у нее ларец и сама вдевает в уши переливающиеся всеми темными цветами рубины, обматывает шею красной нитью с золотыми крапинками. Они ложатся на легкую ткань платья крупными обмытыми вишнями, не замутненные ничьими взглядами и грехами. К ним не пристает налет того, что Вирджиния творит, и поэтому они ей так противны.Ни у одной леди в театре нет таких роскошных украшений. Даже в полутьме лож проходящие мимо кавалеры оглядываются, поправляют пенсне и улыбаются герцогине Чешир так, будто она не знает, что этим они просто тянут время для оценки каждого камня. — Вирджиния, дорогая, здравствуй, — леди Кэтрин Сомерсет грузно садится рядом и достает бинокль. — Третий раз за сезон вижу тебя в театре — и все не могу поцеловать. — Тетушка, так вы ведь с мастером Томасом приходите, — едва сдерживая неприязнь, цедит Вирджиния. Леди Кэтрин — тетка Сесила, у нее, несмотря на шестой десяток, белокурые локоны и гладкие руки вместе с игривым характером вдовы. — Не держите на меня зла. Обычно я бываю за кулисами, а вы совсем перестали заглядывать к милой Джен. — Она на меня не в обиде, — добродушно хихикая, леди Кэтрин поворачивает голову на темный силуэт у двери. — А, мастер Бреретон! — Миледи, — Френсис отвешивает легкий поклон и опускается по другую сторону Вирджинии. — Где Джеймс? — натянуто спрашивает у него Вирджиния, перебирая камни на шее. — И не говори, что поехал к Кьюри — вон он сидит в третьей ложе. — Нет, он к Ирэн Стаут, — вежливо отвечает Френсис и оправляет галстук. — Может быть, стоит предложить милорду женить Джеймса на ней? — Я скорее предложу ему дать бедняжке денег на содержание матери, — леди Кэтрин говорит злые вещи, но Вирджиния с ней согласна. — Мастер Бреретон, Джеймс дурной мальчишка. — Скажите это моему мужу, Кэтрин, — Вирджиния тяжело вздыхает. — Но поговорим после спектакля, я давно не видела Джен. — Из нее прекрасная Саломея, — шепчет напоследок леди Сомерсет.Джен Келли не только прекрасная Саломея. Она прекрасная дочь карнавала. Сколько раз Вирджиния бывала у нее в гримерной — душной, тесной комнатке, где густо пахнет розами и духами? Не сосчитать, как и количества монет, украдкой оставленных в пудренице или бокале с мушками. Джен хорошо платят, но она все равно худа, как иголка, и вместо коробок с шоколадом на ее зеркале стоят флаконы с лекарствами. Каждый раз Джен играет так, будто знает, что на сцену больше не выйдет, и поэтому ее Джульетта так горько рыдает, а Гертруда так дико смеется. Сегодня Джен в летящем облачении танцовщицы из шелка и шифона, в очаровательных туфлях с золотыми пряжками. Ирод сидит в богатом кресле, а подле него — сильная, гибкая Иродиада в венце, римские послы и иудеи. — Я Саломея, дочь Иродиады, царевна иудейская! — почти кричит Джен на бледного, выпудренного серебром Иоанна.На слоновую кость его тела ложатся темные змеи спутанных волос, а губы выкрашены алой помадой — столь алой, что она кажется в полумраке сцены черной. — Я поцелую твой рот, Иоканаан, — Джен заворожено, широко распахнув глаза, шепчет гулко и жарко. — Я поцелую твой рот!Саломея вовсе не слышит клянущего ее Иоанна и шороха крыльев ангела. Есть ли ей дело до кого-то, кроме ее самой? — Я поцелую твой рот, — повторяет Вирджиния за красавицей на сцене, украдкой сжимая ладонь Френсиса. — Твой рот… его рот… — Миледи? — Френсис смотрит недоуменно, он вряд ли чувствует, как в пальцах Вирджинии пульсирует биение сердце. — Нет, ничего, — она умело смущенно улыбается, чуть тушуясь. — Мисс Келли очень хороша, не так ли? — Я знаю ее давно, миледи, — кивает Френсис и снова обращает взгляд на сцену.Ирод может предложить все сокровища мира за голову Иоанна и его алый рот. Но янтарные кубки не нужны Саломее, ей нужен только один поцелуй, одно прикосновение к непорочным губам. Голова Крестителя на серебряном блюде — вот настоящее, желанное сокровище Саломеи и Иродиады. Мать всегда одобрит дочь. И пусть Саломею так сложно умолить танцевать с семью покрывалами, за эту награду она станцует — один раз, ведь на земле нет ничего равноценного.Джен уносят со сцены на щите — она срывает овации, срывает с себя личину царевны с золотистой кожей и золотыми глазами. А Вирджиния срывается с места и, оставив веер, Френсиса и Кэтрин, бежит за кулисы, в крохотную комнату — шестую справа. — Леди, леди! — радостная Джен кидается ей на шею. — Я смогла сыграть ее еще раз! Вам понравилось, леди? — Очень, - Вирджиния прижимает ее к себе за худые плечики. — Дай, я поцелую твою щеку. Джен подставляет щеку, всю вымазанную в темной пудре, и Вирджиния забирает немного грима на свои губы. В ушах мисс Келли болтается красное стекло. — Дай, я поцелую твои пальцы, — герцогиня ловит ручку Джен и одним движением сбрасывает со своего пальца массивное старое кольцо. — Я не Ирод Антипа, но забирай его. Забирай, умоляю! — Оно дорогое, леди, — обиженно тянет Джен, мотая головой. — Я не возьму его! — Я почти не ношу колец, — увещевает Вирджиния, смотря актрисе прямо в глаза — такие по-британски светлые. — Оно как раз на твою руку, гляди. Мгновение — и рубин тягучим пламенем блестит на белом пальце Джен. — Миледи, я не… — Бери, иначе я пришлю другое, — уже мягче упрашивает Вирджиния, останавливаясь в дверях. — Я всегда оставляю тебе что-нибудь, потому что я тебя люблю. Приезжай ко мне завтра, Джен. — Леди… — слабо роняет Джен. Она уже не умоляет забрать кольцо, и Вирджиния выдыхает. — Я могу только вечером… После шестого часу.Вирджинии все равно, когда мисс Келли свободна. Главное — чтобы приехала. Френсис не поймет того, что ему суждено стать палачом. Пусть он выронит свой меч, пусть он гулко зазвенит о каменный пол колодца — Саломея поцелует рот мертвого Иоанна.Из театра они с Френсисом выходят в лондонские сумерки. На мощеной улице сыро и пахнет мокрой листвой, небо — грязно-лиловое, будто пыльная слива. Вирджиния еще может слышать, как стряхивают с себя росу розы в саду аравийской царицы, но Иоанн жив. И Вирджиния не понимает — сидит он в гримерной через стену от Джен или ласкает Ирэн Стаут в ее бедном доме?Маргарет выносит ей письмо от Сесила, но Вирджиния отталкивает ее руку и требует чай, непременно с лимоном, в гостиную. — Джеймс дома? — Нет, миледи, — отвечает Маргарет. Столь привычный ответ вонзается в Вирджинию, как осколок разлетевшегося зеркала, как наточенный гладиус легионера. — Давай письмо, — она рвет конверт и пробегает глазами ровные строчки. У Сесила все хорошо, партнеры довольны, и первая сделка заключена. Его нет уже две недели? Какая жалость. — Завтра к нам приедет мисс Келли. Приготовь желтую спальню. Маргарет молча убирается за дверь, забрав обрывки конверта. Она вежлива и не лезет в душу. Лишь за это она получает треть своего жалованья.Вирджинии совсем не хочется есть, и, посмотрев в окно на разгорающиеся газовые фонари, она идет спать. Вертится всю ночь на простыне, будто это циновка из бамбука, а не батист. Крашеный алый рот Иоанна — все, что ей нужно. В этом ее покой.Джен не приезжает утром, от нее нет записки. Вирджиния почти спокойна, ведь Келли обещала быть вечером… Она засыпает в библиотеке, но вскакивает, когда часы скрипят о начале девятого часа. Джен всегда держит слово, данное герцогине Чешир.В столовой Френсис растерянно вертит линейку над выпуском вечерней газеты. Подле него Джеймс с исполосованными руками, и от него противно, солоно пахнет опием. — Какого черта, — злость Вирджинии выплескивается в размашистую пощечину. — Ты понимаешь, как позоришь нас? — А Келли мертва, — размягченным голосом вдруг сообщает Джеймс. — Вчера ее зарезали ночью у дома, да только полисмен был рядом… Нашли ваше кольцо, маменька, не бойтесь. Я забрал его сегодня пополудни. Джеймс достает из кармана жилета перстень, завернутый в простую фланель. Вирджиния заворожено берет его, надеясь, что он еще теплый, но золото прохладно и безразлично к рукам, его держащим. — Мертва? Джен мертва?.. — сразу перестает мешать опий, и мутные глаза Джеймса ее не злят. — Саломею давят щитами… — Нет, режут, — терпеливо поправляет Джеймс и, с трудом поднимаясь, выходит в холл. — Это ведь неправда, Френсис? — успокоено спрашивает Вирджиния у тихого Бреретона. — Боюсь, правда, миледи.Газета сложена вчетверо, и крохотная статья под отвратительной фотографией кричит, что мисс Джен Келли убита. В ушах у нее красное стекло, на пальце — красный камень, вокруг шеи — красный чокер, узкая полоска между жизнью и небытием. — Смилуется над нею Господь, — нараспев протягивает Френсис.Вирджиния в изнеможении кладет голову на руки и плачет, а молитвы Френсиса выглядят как никогда нелепо._____________Прим. автора: в реальной Англии 1908 года “Саломею” ставить не могли по причине несовместимости идеи пьесы и англиканских приличий, поэтому постановка — чистый вымысел, основанный лишь на тексте Уайльда.