Глава II (1/1)

— Остановите здесь, — Вирджиния трясет полупьяного извозчика за плечо.Он не сразу понимает ее, и, выскочив из кэба, Вирджиния вынуждена пройти по грязной дощатой мостовой до арки старого дома. Воздух здесь спертый, из трубы кирпичного завода тянутся один за другим толстые клубы испарений, и дышать через шелковый шарф, закрывающий все ее лицо, Вирджинии очень трудно. Она ни за что не приехала бы на эту дальнюю, самим богом забытую окраину Лондона, но ту, которую она ищет, можно найти только в притоне “Старый пес”. — Мне нужна старуха Ламме, — цедит Вирджиния сквозь зубы, проскальзывая мимо пахнущего абсентом юноши в темную комнату. Юноша показывает сизым от опия пальцем на шаткую лестницу, ведущую куда-то в потолок. Вирджиния морщится, но ставит ногу на узкую ступеньку. Для того чтобы держаться за перила, в ней слишком много брезгливости, и на присыпанный песком пол чердака она ступает, покачиваясь. — Леди, я вас узнала, — скрипит из дальнего угла Ламме. Она из Нидерландов, и тембр ее голоса сух и трескуч. — Права я была? — Неправы, — с удовольствием отвечает Вирджиния, снимая шарф. В углу у Ламме даже чисто, и она опускается в продавленное креслице. — Выкинула раньше, а супруг вовсе не бедствует. — Совсем стара стала Ламме, — смех старухи похож на квохтанье курицы. — Даже и не знает, что леди от нее нужно… — Вы сказали, у меня нет жизни. И я вот уже пятнадцать лет не могу ее дать. — Не хочет ли леди спросить, как обойтись с этим? — Ламме шарит в кармане своего замызганного передника и вытаскивает черную трубку. — Уж и не знаю, смогу ли я вспомнить, чему меня учили фламандские цыгане… У старой Ламме плохо с головою…Вирджиния, насмешливо улыбаясь, достает из кошелька пять золотых соверенов. Ламме пробует их на зуб. — А леди богата, — завистливо говорит она, припрятав монеты в банку с чем-то мерзким. — Такая и от суда откупится… — Какого суда? — напрягается Вирджиния. — Чтобы дать свою долю жизни, придется ее у кого-то отнять, — Ламме гладит облезлого кота, раскинувшегося на засаленной скатерти. — Я за соверен смолчу, леди. Ищите себя. — Погодите, — Вирджиния провожает взглядом дым из трубки старухи, — все ли равно, чья душа — женская или мужская? — Да, — Ламме пожимает свернутыми плечами. — Только целуйте покойника в губы. Вы читали Ветхий завет, леди? Только ли Иоканаана целовала царевна Иудейская?У Вирджинии кружится голова, и ее слегка подташнивает. Убить ей несложно, да только целовать в губы бродяжку, проститутку, нищего?.. На такое герцогиня Чешир не пойдет никогда. Ламме следит за ее лицом выцветшими глазами, посасывая треснувший мундштук. Вирджиния не знает, как исказились ее черты, но на всякий случай снова заматывается шарфом. — Леди хитра, леди найдет себе душонку по цене, — мурлыкает Ламме и вытряхивает на кота горячий табак. — До свидания, — сдавленно бросает ей Вирджиния и, уже не обращая внимания на грязь, спускается вниз. От перил на ладони остается черный угольный след.В подворотне среди старых домов близ Уайт-холла Вирджиния отпускает городской кэб и садится в свой экипаж. Вряд ли кучер не замечает, как она задумчива и потеряна, но молчит. — Душонка по цене, — Вирджиния смотрит на свои перчатки, но совета они не дадут. — Целуйте в губы… — Вы меня звали, леди? — кучер не оборачивается и подстегивает лошадей. — Нет, Тейлор, я о своем… — спокойно отвечает Вирджиния, откинувшись на мягкую спинку. — Быстрее, я очень устала.В поместье пахнет зрелым виноградом и яблоками — август уже подходит к концу. Коляска катится по присыпанным песком дорожкам, песок скрипит после послеполуденного дождя, и под деревьями прохладно. Вирджиния с удовольствием подставляет лицо холодным каплям, падающим с листьев. Виски неумолимо стягивает от духоты. — Матушка, добрый вечер, — Джеймс с небывалой услужливостью подскакивает к подножке раньше лакея и подает руку. Вирджиния колеблется, но дает ему ладонь и шагает на подножку. Перед взором густо темнеет, в груди начинает предательски колоть, дышать она не может. Джеймс с каким-то злорадным, кажется, участием смотрит на нее, но Вирджиния его уже почти не видит. Мгновение — каблук туфли цепляется за ступеньку, ее рука в перчатке выскальзывает из пальцев Джеймса, и вот уже глаза, нос и рот полны прохладного песку. — Матушка, я сейчас позову докто… — Просто помоги мне, идиот, — кашель раздирает ей глотку, и Вирджиния сплевывает песок в платок.Чьи-то руки поднимают ее под локти и отряхивают с платья липкие комки. — Джеймс, кажется, леди тебя убить готова, — шутливо замечает мастер Френсис, разворачивая Вирджинию к себе. — Посмотри, как сверкают ее глаза. — Френсис, пожалуйста, не подговаривай больше его мне помогать, — она силится улыбнуться. Наверное, выходит плохо, ведь она действительно готова убить Джеймса. — Иначе я попрошу Тейлора подать мне пистолет. — Не сердитесь, матушка, — Джеймс вытаскивает из кармана жилета еще один платок. — Вот, утритесь.Вирджиния морщится от этого слова, как от лимонного сока, и спешит мимо Джеймса в дом. Глаза слезятся больше от гнева, чем от песка, и в сердитой горячке она чуть не клянется себе в том, что покончит с мальчишкой. Что и говорить, Вирджиния никогда его не любила.Сесил уехал в Кент, и в Лондоне его не будет еще два месяца. Если не случится чего-либо серьезного, конечно. Поэтому в спальне мужа Вирджинию, не стесняясь и сонно ухая, встречает Юджин. — Ах, ты наверняка не знаешь, где у Сесила ключи! — отмахивается от него Вирджиния и открывает один за другим ящички бюро. Письма, бумаги, печати, деньги, коробочки с марками — Сесил дикий романтик, и в столе у него беспорядок. Юджин смотрит на нее со столбика кровати, шевеля ушками. — Я просто хочу его задушить, — не найдя ключей, Вирджиния опускается на постель и проводит пальцами по совиным лапкам. Юджин смешно щурится. — Или это слишком?.. Ну, поговори со мной. Я так хочу с кем-нибудь поговорить…Юджин слетает на пол, перья на его крыльях встают дыбом, глаза вспыхивают желтым. Не успевает Вирджиния моргнуть, на марокканском ковре, нескладно сжав колени, сидит уже не красивая сова, а хрупкий подросток. Юджин, конечно, одет по старинной моде, но это его ничуть не портит. — Слишком? — повторяет Вирджиния, и он шелестит: — Слишком.Она не понимает, отдается ли эхом сводчатый потолок спальни Сесила, или правда навеки сомкнутые губы мастера Юджина шевелятся. Правда, наверное. Иначе Вирджиния сама поверит, что сошла с ума, и даст окунуть себя в ледяную ванну. — Хочешь, я обниму тебя? — щеки юноши заливает черный румянец. Как будто чернила капнули в стакан. — Хочу, — Вирджиния тянет к нему руки.Юджин неловко поднимается с ковра и жмется к ее груди, прячет острый нос в плечо. Холодные и твердые, будто хрустальные, брыжи упираются Вирджинии в шею, но она молчит: без них голова Юджина не держится на сломанном хребте. Он и сам такой — остекленевший, прохладный и скользкий. Быть может, что под одеждой его, под негнущимися шелком и льном, члены его тела соединены шарнирами. — Тебя это не согреет, — пальцы Вирджинии сами по себе царапают плечи Юджина. От его дыхания в грудь льется мятный холод. — Пусти.Он отпускает с сожалением и жадно косится на камин. Вирджинии сейчас его немного жальче, чем обычно. Бледное человеческое личико сверкает от страдания куда ярче, чем прозрачные совиные склеры. — Как бы я хотела, чтобы ты был моим сыном, — тяжело протягивает Вирджиния и встает с постели. Юджин опускает ресницы, весь сжимается и взлетает ей на плечо. — Ну, пойдем. Сегодня на ужин подают устриц…В столовой тихо вздыхает за каминным экраном сэр Чарльз. Джеймса нет; он наверняка уехал, взяв опрометчиво оставленный Вирджинией в гостиной кошелек. С серебряной тарелки нарочито уныло ест мастер Френсис. Увидев леди, он встает, но Вирджиния устало качает головой. — Где Джеймс? — получается, пожалуй, слишком строго. — Уехал, леди, — осторожно отвечает гувернер, поспешно вытирая салфеткой сочные молодые губы. Френсису всего девятнадцать, он отлично говорит по-французски и вовсе не собирается жениться. — Вы хотели видеть его? — Нет, скорее, наоборот, — довольно поправляет его Вирджиния и садится напротив. Темные глаза Френсиса останавливаются на ее плече, и герцогиню мороз пробирает от того, как острые когти Юджина впиваются в кожу. — Завтра в Королевском театре играют “Саломею”. Вы не хотите разделить со мной ложу? — Не откажусь, — Френсис учтиво улыбается. — Вы так благочестивы, что вряд ли меня примут за вашего наперсника. — Меня это не волнует, — прохладно говорит она, беря вилку. Они едят в вовсе не давящей тишине. Френсис уютный человек кокетливых католических нравов. Вирджиния ни разу не видела его в обществе девицы, для юноши со светской фамилией Бреретон это чуть ли не моветон. — Милорд не писал вам, леди? — Френсис откладывает вилку и отпивает белого вина из почти нетронутого бокала. Бокал Вирджинии давно пуст. — Вам налить еще? — Да, пожалуйста, — помимо воли на губах Вирджинии появляется улыбка. Сесил никогда не предлагает ей больше фужера. — Милорд не писал. Ему почти нет дела до меня в последнее время. Кажется, он обижен на меня за… — часы в холле бьют девять, и Вирджиния неожиданно зло выплевывает: — …за свою слабость. И за то, что я неласкова с Джеймсом. Френсис выглядит смущенным ее откровениями, но щедро наливает вино до позолоченного краешка. — Если бы меня спросили, можно ли гневаться на несчастную мать, я бы ответил по-разному, — он гораздо умнее, чем хочет казаться, — в зависимости от должности. — Это как же? — Вирджиния с интересом смотрит на него, закусывая сухое вино яблоком. — Будь я священником, я сказал бы, что это грех. Если врачом — глупость. Если бездельником без гроша в кармане — ревность. — А как бы вы объяснили этот гнев, если бы были милордом Чеширом, мой дорогой Френсис? — юноша забавен, и Вирджиния не отказывает себе во флирте. — Милорд не стал бы оправдываться. Он извинится и скажет, что погорячился, леди, сразу, как вернется из Кента, — спокойно отвечает Френсис, но Вирджиния подмечает розовые полоски румянца вдоль его скул — намек понят, хотя и ошеломляюще нагл.Вирджиния снова клянет всеми святыми день, когда согласилась отдать половину своей души сэру Саймону Кентервилю. Уродливо-благородный поступок, слишком гротескный, а ей суждено ждать своего спасителя. Она не узнает смерти и жизни, половина ее — в Покое, другая — в покое нелепой жизни, лишенной удовольствия. Она знает наперечет свои смертные грехи, и все же алчет, рыдает в унынии, гневается — на себя, на судьбу, на невинные души вокруг. Сладко осознавать Вирджинии и кусающую изнутри зависть. — Зайдите ко мне около одиннадцати. Сесил оставил два конверта с вашим жалованьем, — это похоть подсказывает ей идеи. — Миледи, милорд рассчитал меня за все лето… — неловко возражает Френсис, но он уже пойман, и дергаться ему бесполезно. — Я не знала. Может, он что-то напутал? Деньги ваши.Вирджинии привычно ощущение мерзости от самой себя, однако она довольна. Всякая месть дана на сладость. И даже крики Джейн Нортон не заставляют ее обернуться на стену, где висит их с Сесилом давняя фотография._____________Прим. автора: имеется в виду The King’s Head Theatre.