Неожиданная правда (2/2)
— Я смогу приехать через месяц.
— Ууу, через месяц она сама не заметит как замуж выйдет. Парень — хваткий, говорю же тебе.
— Не понимаю… Китнисс вроде так быстро с людьми не сходится.
— Она не сходится, зато он всё ближе подходит. Знаешь, книжки «как приручить дикого зверя?». Вот, он как будто по ним работает. Надеюсь, Солнышко всё-таки очнётся когда-нибудь, и врежет ему как следует промеж глаз.
— Вряд ли мой приезд что-то решит. И, мне кажется, ты сгущаешь краски — по твоему рассказу выходит, что Китнисс околдована и идёт в пасть к зверю, ничего не понимая. Она все понимает.
— Ну да, и она никогда не поддавалась никаким манипуляциям, — насмешливо потянул Хеймитч. — А обмануть её вообще невозможно, сама проницательность. Ты точно говоришь про наше Солнышко?
— Почему же ты молчал раньше?
— Ты особо не горел желанием приезжать, ну или не мог, не знаю, а друзья ей нужны. Всё-таки, не со мной же ей пить, — Хеймитч вздохнул. — Кто же знал, что первый же её друг окажется настолько мутным? И что она вобьёт себе в голову, что ей надо исправлять ошибки, доверять людям и прочую чушь?
— Почему ты думаешь, что этому парню нельзя доверять? Может, он её не обманывает, и она просто влюбилась? — Пит очень хотел услышать от Хеймитча доказательства подлости и коварства этого незнакомого парня, но прекрасно понимал, что ничего, кроме смутных подозрений не получит.
— Может, он и не обманывает. Но уж слишком настойчив. Видит цель — покорить Китнисс — и больше ничего вокруг не замечает, ведёт себя так, будто она уже его девушка. Этак она и поверить может.
— Ясно. Но я все равно думаю, что Китнисс не такая уж наивная овечка, которую легко можно обмануть. Если она начнёт встречаться с ним, значит, сама этого хочет. Тут я уже ничего поделать не смогу.
— Конечно, ведь выбор ты ей предоставил хороший: между этим парнем и своим отсутствием. И это, вроде как, по-твоему, свобода решать самой. Вам бы нахальством чуть обменяться — тебе прибавить, ему убавить, цены бы вам двоим не было.
— Ладно, Хеймитч, до встречи.
Пит повесил трубку. Хеймитч был прав — он сам себя удалил из жизни Китнисс. Сначала потому что не мог понять, что же осталось от его чувств, и были ли когда-нибудь чувства у неё, потом из-за страха навредить ей. Не поздно ли теперь? Если она уже влюбилась в другого? Или ещё не влюбилась? Впрочем, это было неважно — она не позвонила ему и не ответила ни на одно из его писем. Значит, он ей точно не нужен.
Он не видел Глорию в эти дни — она, полагая что Пит в Двенадцатом, или вот-вот туда уедет, не заходила к нему, занимаясь решением вопросов, связанных с конкурсом. И к лучшему — он был почти уверен, что она начнёт его переубеждать, вселяя ложные надежды. Пит знал, что это глупость и ребячество, но, в оставшиеся две недели до конкурса он почти не выходил из дома, прячась от своего агента. Пусть пока думает, что он в Двенадцатом. Потом, когда у него уже не будет возможности поддаться на её уговоры и уехать, он ей объяснит. Да и ходить особо никуда не хотелось — он сидел дома, писал картины и никого не хотел видеть. Кроме Китнисс, но та была далеко, за стеной из его страхов и сомнений.
Глория, разумеется, отметила его ухудшившийся внешний вид и спросила его о поездке сразу же, как только Адриан нажал на газ — они ехали в Первый.
— Я не ездил.
— Но я звонила тебе! Ты не отвечал, и я подумала, что ты уже уехал…
— Я вообще не отвечал на звонки.
— И это приводит нас ко второму вопросу — что случилось?
Пит рассказал о разговоре с Хеймитчем. Как он и ожидал, Глория не поняла его сомнений.
— И что? Ну, узнал ты, что за Китнисс кто-то ухаживает. Так, наоборот, надо было приехать и всё ему испортить! А ты заранее уступаешь дорогу.
— Я просто, действительно, не вижу смысла. Никогда не понимал фразы «за девушку надо бороться». Как бороться? Навязываться ей? Отгонять тех, кто за ней ухаживает? Если она тебя не любит, то что бы ты ни сделал, это так и останется. А Китнисс, если бы любила, то позвонила бы, или написала, несмотря ни на что! Я сначала думал, что то, что говорят обо мне в передачах её оправдывает. Но, на самом деле, даже то, что она так легко поверила, говорит о том, что она побыстрее хотела от меня освободиться и нашла повод!
— И много ещё ты успел надумать за две недели, вместо того, чтобы поехать и разобраться? — иронично протянула Глория — Эх, бедные мы, девушки! Вот если есть хороший парень, так он обязательно навязываться не хочет… А если и девушка не хочет навязываться, то всё, история любви кончилась, не начавшись.
Адриан чуть дернулся и оглянулся, но Глория, не обратила на это внимания. Она продолжала:
— А как ты вообще представляешь себе ухаживание за девушкой без навязывания? Как ты покажешь девушке, что она тебе нужна? Она должна посмотреть тебе в глаза, увидеть там неземную любовь и сама что-то предпринять?
— Нет. Но, можно дружить, хорошо друг друга узнать, а потом уже она должна понять… ну или всё и так ясно будет… я не знаю… — Пит замялся.
— Ей будет ясно, что ты у неё всегда есть. Но не то, что она тебе нужна. Если относишься к девушке по-особому, она должна это знать.
— Китнисс знала, — возразил Пит. Теперь он действительно хотел понять, что он сделал не так, в их с Китнисс запутанных отношениях.
— Знала. Но ты её огорошил. Вы с ней почти не говорили, а ты сразу «люблю». Я просто примеряю на себя — если бы, например, Адриан сказал мне сейчас, что он меня любит, то я бы решила, что это шутка.
Машина чуть вильнула в сторону. Глория увлеченно продолжала:
— Потом я была бы оглушена. Потом начала бы копаться в своих чувствах и искать такую же сильную любовь. Потом поняла бы что я не соответствую, и начала бы его избегать, чтобы не сделать больно. И, если бы он решил не навязываться, то на этом бы всё и кончилось.
Пит потерял дар речи от восхищения. Во-первых, Глория довольно точно описала то, что произошло между ними с Китнисс после первых Игр. Возможно, Китнисс действительно думала что-то подобное. А во-вторых, намеренно или нет, но она подталкивала Адриана к тому, чтобы он принял решение и начал действовать. Правда, если бы он счёл, что им манипулируют…
— Но ведь и она тоже могла бы попытаться не избегать меня, а подружиться, ну, или предложить начать встречаться, чтобы разобраться, стоит оно того или нет.
— Она боялась. — Глория и Пит вздрогнули, не ожидая, что Адриан решит включиться в разговор.
— Боялась, — подтвердила Глория со вздохом. — Или гордость — не каждая девушка решится сама предложить свидание или даже дружбу. Или тоже решила, что раз она тебя обидела, то так ей и надо — никакой дружбы. Тоже гордость, своего рода.
— А потом, когда мы уже дружили? Почему тогда… все было так же неясно?
— Не знаю, — Глория вдруг как-то выдохлась. — Может, ты, опять отошёл в сторону, решив, что дружбы тебе хватит? Потому что давать понять, что ты надеешься на большее, означало навязываться?
— А разве нет? Нас и так навязывали друг другу!
— Отделяй, — лаконичность Адриана поражала. Глория объяснила за него:
— Правильно, надо было всё-таки понять, что ты действуешь отдельно от тех, кто вас заставляет! Даже если у вас намерения совпадают мотивы-то у вас разные, и вы сами по себе!
— Вы себе представляете, как это понять и принять не в теории? Теоретически всё хорошо, и от Капитолия себя отделить можно, и не быть пешкой в его руках, а на деле всё так запутывается, что ты уже не понимаешь, когда ты действуешь сам, а когда тобой манипулируют!
— Да. Сложно, — подвёл итог разговора Адриан и продолжил общаться только с дорогой.
Глория все же решила оставить последнее слово за собой:
— И всё-таки, если совсем не навязываться, и всё время отступать и не мешать, то ничего не добьешься. И не только в отношениях, а вообще. Не знаю, раньше, может, было и сложно. Но сейчас-то вы свободны и ты мог бы показать ей, что она тебе всё ещё нужна, что она для тебя особенная!
— Я писал ей об этом!
— Пффф… письма! А поэты стихи пишут. Каждый раз разной музе — и каждый раз у них большая любовь. Письма ничего не доказывают. Не доказывают, что ты действительно любишь, а не вообразил себе музу. В принципе, это удобно — продолжила Глория с горечью — всегда отступать, не мешать и писать письма — и она вроде как твоя и одновременно не твоя. Можно страдать и любить издалека, а не реального человека, с которым иногда и поссориться можно, который раздражает, который тебе не подходит, но вы всё равно рядом, потому что именно он тебе нужен!
Голос Глории дрожал. Пит очень сомневался, что она говорила о нём, но многое в её словах было правдой — возможно, он, действительно пытался бежать от реальной Китнисс и разочарования в ней? Хотя, он знал её недостатки, и принимал их, но это, действительно, было издалека, словно он писал картину, зная, что именно несовершенство сделает её идеальной и гармоничной. Может, он, действительно, не хотел сталкиваться с реальностью, идеализируя любовь?