Сквозняк (1/1)

Какие же холодные ночи в этом сентябре! Я лежу, укутанная во все, что только смогла найти, и все равно мерзну так, что дрожь сквозь одеяло пробивает до костей. И я не пойму: от холода ли это, страха или презрения к самой себе? Презрения к тому, что у меня есть чувства, и я смею, подумать только, их ощущать! Страх. Горло сжимает страх. Страх разоблачения. Страх насмешки. Страх... остаться одной. Ненависть. К Туомасу, за то, что швыряет меня туда-сюда, когда ему вздумается. К себе. За то, что позволяю. К нему... за то... да не знаю, за что! Хочется что-то разбить. Впечатать кулак в стену. Завыть. Забыть.А мне ведь казалось, что я знаю тебя сто лет, и твои эти странности и заскоки – тоже. Ты мог пропасть на несколько дней, исчезнуть со всех радаров и родную мать едва до инфаркта не довести, а потом – надо же, как неожиданно – объявиться снова, с похмелья, помотанным и грязным, без толики сожаления в глазах. А я тебя прощала. Отпаивала водой, кормила куриным бульоном, сидела до талого и еще держала за ручку, помнишь такое, нет? А как демонстративно, пафосно хватался за нож и грозился руки на себя наложить, орал на меня за то, что спокойно подохнуть не даю, помнишь? А я ведь помню. Прокручиваю в голове без конца и без края, и так хочу вернуться в то самое утро, в ту самую комнату, когда я тебя, бледного и изможденного, грозящегося вот-вот убиться чем под руку попадет, тащила до твоей кровати – и не высиживать, как курице над яйцом, не следить, как бы ты себе, бедненькому, не навредил, а просто в эту же минуту уйти к себе домой и выкинуть из головы все происходящее. Думаешь, без меня ты бы в самом деле что-то с собой сделал? Да ты же любишь себя больше, чем кого-либо на этом свете!Не знаю. Когда-то я, как служебная собака на поводке, часами сидела рядом и ты был уверен, что никуда бы не делась, а теперь – не могу. Устала выслушивать и все тебе прощать. Устала, боже мой, как я устала…Все, что с нами было – это какой-то отложенный во времени суицид для психики, медленный, щедро приправленный хорошими моментами, распад личности, и для тебя, и для меня, и чем раньше бы мы прекратили этот цирк абсурда, тем целее бы остались оба. Черт возьми, да я сама могла уйти в ту же минуту, когда ты в первый раз послал меня нахер, но нет! Я же осталась, я же помню, какими глазами ты смотрел на меня в самом начале, и какие красивые речи плел каждый раз, когда чуть не на коленях притаскивался извиняться – за это ли я прощала тебя тогда? Или за то, что несмотря на все говно, видела не помешанного на себе грубияна, а белобрысого мальчугана, который потерялся и не знает, куда ему идти?Я не знаю, Туомас. Все, что я знаю – то, что я страшно устала, и больше так не могу.Да как же здесь холодно, черт возьми! И кутайся ты в это одеяло, не кутайся, все одно – до костей промерзаешь, и мечтаешь только отмотать время назад, оказаться в своей теплой, уютной постели, и никогда больше не вспоминать эту квартиру, эти ночи и идеально ровные ожоги на руке у человека, который с непонятным мне терпением продолжать меня впускать – а я раз за разом выбрасываю в него свою эту ненормальную зависимость, словно в мусорное ведро, и ненавижу за это себя, но уже не могу остановиться. Я ведь боюсь оставаться наедине с собой. Боюсь остаться в пустой комнате и бесконечное количество раз убеждаться в том, что не жду мужа от его родителей в Аргентине; что все еще люблю не его, а этого безмозглого барана, который дал мне так мало хорошего, зато пересрал все то, чем я когда-то дорожила – и именно поэтому притаскиваюсь к Марко, прекрасно зная, что здесь всегда бесплатный кофе, психотерапия и, оказывается, неплохой секс – и как будто бы никто никому ничего не должен после.Если бы не эти ожоги… ровные. Идеально круглые, с более-менее одинаковым расстоянием друг от друга. Такие не могли вдруг случайно возникнуть от неосторожности или сами по себе, а от того, что кто-то в наглую, раз за разом в душу тебе плевал – вполне. Я и увидела-то их случайно, но промолчала, мне же было не до того, мне же не хотелось отвлекаться на чужие проблемы! Не ткнулась бы мордой в шрамы, которые уже никак иначе не оправдать – так, наверное, никогда бы и не задумалась, что же, черт, натворила.И я не знаю, как теперь простить саму себя, и как разорвать этот долбаный замкнутый круг.