Черта невозврата (1/1)

- Ну, и долго еще будешь стоять над душой?Ее как будто незаметное присутствие прямо у меня за спиной начинало порядком подбешивать. В квартире стоял дубак, едва ли не холоднее, чем на улице – а она приперлась именно сюда, на балкон, где распахнуты все окна и, кажется, уже самый мелкий гвоздь провонял куревом – приперлась, и стоит у дверей, топчется прямо у меня на нервах. И ведь ни туда, ни сюда не сдвинется – торчит ровно между балконом и комнатой, как будто этот порог – не порог, а долбаная черта невозврата, за которой вот прямо сейчас непременно решится ее судьба. Я понятия не имел, чего весь этот цирк ради, мне просто хотелось, чтобы хотя бы на жалкий остаток ночи она куда-нибудь испарилась.- Серьезно, или вали нахрен отсюда, или зайди! Терпеть не могу, когда вот так вот стоят и молча пялятся.Наконец, она, как ошпаренная, подорвалась с места – и выдала то, чего я никак не ожидал увидеть когда-либо.- Ты какого хрена творишь?!- Курю, - как идиоту, разжевала она очевидную истину, вытаскивая сигарету из валяющейся рядом пачки, и затем судорожно поджигая ее.Значит, знала, как это работает. Значит…- Твою мать. Это ведь не первая.- И что с того?- А то, что у тебя голос, курица ты безмозглая!Я ожидал какой угодно реакции. Не знаю, злости, обиды. Встречного комплимента. А Тарья все так и продолжала молча и индифферентно пялиться в пустоту, и, кажется, вот-вот готовилась зарыдать.- От одной раз в полвека ничего не будет, - максимально безэмоциональным тоном протянула она и пафосно, шумно выпустила дым. Не реветь и героически держаться выходило все хуже, и каждый раз, когда ее губы истерически вздрагивали, я молча прикидывал: верить ли в ее искренние и охренительно глубокие страдания, или уже можно Оскара нести?- Эта жалкая сигарета – точно не худшее из всего, что я успела натворить.- Да, теперь тебя совершенно внезапно накрыло раскаяние. От меня-то тебе какой реакции надо? Очередного сеанса психотерапии, отпущения грехов, бесплатной очистки совести? Уж извини, но я задолбался вечно содержать твое моральное благополучие за счет моего собственного.И тишина в ответ. Я усмехнулся: Тарье явно хотелось, чтобы ее в сотый, наверное, раз, пожалели и приголубили, а не вываливали правду в лицо, но я просто больше не мог по-другому. И вроде бы ничего такого супер важного за сутки не произошло, что бы так кардинально переломило мое отношение к происходящему, но я впервые за всю эту сраную неделю не чувствовал к ней ничего, кроме бешеного раздражения – и при этом очень внятно понимал, что мог бы сейчас смешать ее с грязью, хамить, покрывать трехэтажным матом, все, что угодно, но только не выгнать. И именно это противоречие напрягало сильнее всего.- А что, если мне и не нужно твое прощение? Если я пришла говорить вовсе не о себе?- А о чем тогда тебе бы так хотелось со мной разговаривать? О Кабули? Как там у него дела? Когда приезжает?- Да перестань же паясничать! – с почти что отчаянием завопила Тарья, - Я… я вижу, с тобой происходит что-то нехорошее, и я правда хочу помочь.- Искренне спасибо за заботу. Как-нибудь не сдохну и без нее.- Я понимаю, мы оба, и я особенно, натворили немало, но почему ты…- Да потому что все это снова блядский цирк во имя спасения тебя, а не помощь, понимаешь, Тарья? Мы с тобой оба в дерьме погрязли по самые уши и впутались в такую дрянь, из которой черт знает как выбраться, но ты же у нас умненькая, ты всю эту долбаную неделю притаскивалась ко мне и ни о каком сочувствии не вякала и наслаждалась бесплатной службой поддержки, а теперь, когда вдруг паленым запахло, тебя, видимо, совесть загрызла – и ты снова готова чем угодно меня лечить, лишь бы только совесть свою заткнуть! Ты правда хочешь помочь? Тогда будь так добра, свали, пожалуйста, и не маячь перед глазами – мне твоя жалость нахер не упала.Тарью вроде бы колотило. Я даже сквозь одеяло, в которое она завернулась с ног до головы, видел, как ее трясет – и наслаждался каждым мгновением этой сцены.- Что ты там хотела спросить, что со мной происходит? А то, что я люблю тебя, а не просто трахаюсь с очередной красивой телочкой. Это тебе хотелось услышать? Ну так и получай, и больше не лезь ко мне, пожалуйста, со своей плохо прикрытой жалостью.- Марко… я…- У меня ведь был прекрасный период в жизни. Наконец-то нормальная работа, нормальные отношения с группой. Пацаны вон, родились, похер, что по пьяни и по залету, я ничему еще в жизни так не радовался, как этим мелким двум. Так нет, слишком классно, видимо, зажил, расслабился, поверил, что в кои-то веки все будет хорошо. Надо же было встретить тебя и испортить все. Вообще все…?Заткнись уже, дебил, ты херню городишь?, - уговаривал я себя, но без толку: мне просто снесло крышу и я понимал, что не остановлюсь, пока не выскажу ей все, что гноилось во мне все эти годы.- Я ведь пытался думать сначала, что это так, преходящее увлечение, ну, побешусь немного, надоест – перестану. Ты же красивая баба, я как будто бы просто тупо хочу тебя, потому как в паху чешется. Сука, годы шли уже, годы! Да что там годы, я с каждым днем понимал, что самого же себя наёбываю. Куда бы ни шел, ты опять маячила перед глазами. Знаешь, как это больно? Каково это, когда ты только начал строить какие-то планы на жизнь, и тут они просто рушатся, потому что в них не хватает одной абсолютно маленькой, тупой и надуманной, но чуть ли не самой, блядь, важной детали? Каково это – когда собственный дом тебе уже не дом, а пыточная камера, и оставаться противно, и уйти ты не можешь, потому что дети, потому что иначе деться просто тупо некуда, потому что, наконец, тебе всегда было не до того!?- Размазней был – размазней и остался…??Давай еще, зареви. Нет у меня брата, одна сестренка?- Как я тебя ненавижу. За то, что ты не виновата, и обвинить тебя не в чем. За то, что ты для меня не просто кусок мяса, а личность, к которой я всегда, как идиот, бегу на помощь по первому требованию, потому что во всем этом блядском цирке ты единственная, кто считает меня не безмозглым клоуном, не размазней, а хоть слегка адекватным и способным вытирать твои сопли, а не только распускать собственные! Как же все это…?А шел бы ты к черту, Зак. Если мужик для тебя заключается в каменной роже и стальных яйцах, то ты куда больший слабак, чем я?И я как сквозь какую-то мыльную пену вижу свои трясущиеся руки, забытую в них сигарету с наросшим трехэтажным столбом пепла наверху, и только потом, когда на кисть что-то капает, понимаю, что вылезли слезы. Чувствую, как кто-то таращится на меня, поворачиваю башку – и вижу Тарью, зареванную аж до красноты, она то открывает рот, то закрывает его снова, видимо, выбирая, что можно сказать – наконец, бросает это дело и просто накрывает мою ладонь своей.И мне впервые в жизни не стыдно, что я не Сильвестр Сталлоне, а – охренеть только! – живой человек с человеческими, мать его, эмоциями.