глава тринадцатая, в которой происходит ночной пир и дневной разговор (1/1)

Ночью стало особенно скучно. Спать не выходило – он отлежался днём, и тело требовало движения. Но отец сказал:– Если я даже только заподозрю, если хоть тень сомнения посетит меня и я решу, что вы опять бродили где-то без присмотра – будете следовать за мной, как Нолофинвэ в детстве следовал. Только он-то добровольно, а вам, боюсь, не понравится быть всё время на виду.– Отец, но почему ты вспомнил Нолофинвэ?– А это уж не ваше дело.Вот спасибо!О, как же по-дурацки всё это вышло. Во-первых, ему почему-то было и холодно и жарко одновременно. Во-вторых, от запаха здешних лекарств неудержимо тянуло чихать, и глаза краснели. Ладно ещё – набрать трав и смешать их, и растереть, и высушить, это всё Тьелко понимал и уважал. Но крылышки жуков? Чьи-то там перья? Червяки? О, нет, нет, заберите. Этот их зельевар – ну и слова! – явился чеканным шагом, лицо – закрытые ворота, хоть стучи, хоть колоти, – увидел Курво и сказал:– Вот как, господин гость.– И снова светлого дня, – сказал Курво безмятежно. – Нам тут как раз рассказывают, чем вы занимаетесь. Мы в предвкушении, правда, брат? Благодарим за помощь.– Что ж, – сказал зельевар кислее некуда, – рад буду оказаться вам полезным. Кстати, мадам Помфри, поскольку я потратил своё время на неожиданное приготовление этого субстрата, я считаю себя вправе понаблюдать за результатом.– Хорошо, – улыбнулся Курво раньше, чем отец успел что-либо сказать. Да что за вздор! Почему этот обращается не к ним, а к целительнице? И почему Курво… хотя нет, Курво явно считал, что сейчас взбесит этого Снейпа ещё сильнее. О, Тьелко знал эту его улыбку – она могла означать как ?славно листья нынче трепещут на ветру?, так и ?я тебя сегодня ненавижу и ты скоро это поймёшь, и пожалеешь?. Тут было что-то среднее как будто бы.Снейп скривился ещё сильнее и палочкой поманил фиалы с чем-то бурым. Турко всё понял сразу:– Я не буду это пить!– Ответ, достойный семилетнего ребёнка. Желаете пустить мой труд насмарку и проваляться тут несколько дней – вперёд, не буду мешать.– Молодые люди…– Ты это говоришь сейчас из вредности или и правда чувствуешь, что прока тут не будет?Ответил Турко только отцу, конечно:– Прока не будет. Да ты просто посмотри!– В палочках тоже мало прока будто бы, – отец не согласился с ним, и как же это злило! – на первый взгляд. Дай посмотреть, сочинитель напитков.– Профессор Северус Снейп к вашим услугам.– Дай посмотреть, профессор. О. Спасибо.Вблизи зелье оказалось даже ещё отвратительней – не бурое, а грязно-розовое с красными вкраплениями, оно напоминало кусок мяса, который маленький Хуан как-то жевал-жевал, а потом выплюнул обратно.– Попробуй, – попросил отец, – вреда не будет точно.– Я и сам скоро вылечусь!– А вдруг здешний камень не то же самое, что наши камни, и твоя голова-таки не выдержит?Кано ещё и смеялся! Или не смеялся. Да лучше бы никто из них ничего вообще не знал! Ну, кроме Майтимо. Дома бы Майтимо, может, как-то всё это утаил бы. Дома бы… Турко схватил фиал и опорожнил одним глотком, и тут же пожалел. Его вывернуло прямо на одеяло – как когда в детстве на спор ел всякие вещи или вдруг ссорился с отцом, точнее, отец в нём разочаровывался.– Эванеско! – целительница взмахнула палочкой, и одеяло снова стало чистым. Куда девается всё то, что убирают вот так? Совсем исчезает? Но так не бывает!– Я говорил, – Турко даже ударил по покрывалу здоровым кулаком, – я говорил – проку не будет, видишь, отец!– Да уж заметил, – согласился отец мрачно, – прости, профессор, видно, это лишнее.– Из чистой вредности, – бросил профессор и собрался забрать второй фиал. – Да будет вам известно, там есть подавляющий рвоту компонент.– Нет! – оживился Курво и схватил фиал. – Нет! Дайте я попробую. Я постараюсь.Он сделал маленький глоток и будто бы прислушался. Ещё один. Нахмурился.– Нет, пожалуй, – он протянул фиал не Снейпу почему-то, а отцу, может, по совсем детской какой-то привычке, – спасибо, но не нужно. Иначе выйдет как у Турко.– Превосходно, – сказал Снейп сквозь зубы, – у низзла больше силы воли, чем у вас обоих.– У кого больше силы?..Но профессор их уже оставил. Целительница пыталась и остальных выгнать – ?больным нужен покой, покой, покой? – но никто не изгнался даже на обед. Другое зелье, для роста костей, Тьелко выпить смог – оно было отвратное, но какое-то не такое мясное. Не такое отвратительное.А потом отец почему-то взял и встал на сторону целительницы. Им нужен покой? Хорошо, пусть будет покой. Пусть на ночь остаются в больничном крыле? Ладно, пусть остаются. Разве что выторговал у неё разрешение Хуану оставаться рядом да сам решил:– Останусь здесь, пока вы не уснёте.Тоже мне облегчение! Ни Майтимо, ни Кано, ни младших, которые утром что-то сделали, а что – так и не рассказали толком, ни Морьо, который буркнул ?лучше бы это я упал?, ни шёпота, ни ощущения ?ты в походе?, ни игр вроде вопроса на вопрос – ничего! Курво, конечно, было замечательно – он только жаловался, что книг читать нельзя, мол, ну и что, что строчки пляшут, разбираю же. На его месте Тьелко книжку уже отшвырнул бы, даже если б ему её и принесли. Рука болела, голова болела и как будто качалась туда-сюда, как на волнах, и всё плыло, и так хотелось встать. Отец рассказывал всякое – про своё детство до Индис, про всякие штуки в шкатулках деда Финвэ, в которые он лазил маленьким – да много что рассказывал, как совсем в детстве. Но всё равно хотелось выйти, и хотелось спать, и снов, и к матери, и на охоту, и от этого всего Тьелко зажмурился и сделал вид что спит – только чтобы отец ушёл. И тут же пожалел, когда за отцом закрылась дверь. Не звать же его теперь! Поэтому, когда раздалось знакомое уже шуршание, Тьелко обрадовался и толкнул Курво локтем заживающей руки, и тут же зашипел.– Мы принесли лягушек, – прошептал Гарри, выбираясь из-под мантии, – привет!Хуан понятливо не лаял, но хвостом по полу замолотил – хорошо, что целительница спала крепко. – Каких ещё… – Курво, кажется, всё-таки удалось уснуть, и теперь он едва-едва очнулся и выказывал обычное своё гостеприимство, – каких ещё лягушек? Настоящих?– Нет, шоколадных, – у рыжего, Рона, как будто были целые карманы набиты этими лягушками, – и всевкусных драже. Это же мы вас шваркнули об лестницу.– Тогда привет вам, – кровати Майтимо им сдвинул ещё вечером, поэтому дети просто уселись в изножье. Кажется, поняли, что Курво пошутил. Высыпали на покрывало всяческие дары – и впрямь лягушки, только гладкие и коричневые, и разноцветные горошины в коробке, и ещё что-то разноцветное.– Что такое шоколад?О, только бы целитель не проснулась.– Смесь какао-бобов и молока, – у Гермионы даже шёпот звучал наставительно, – попробуйте! Его используют для восстановления сил.– Как зелья?– Нет конечно! Зелья – это для тела, а шоколад – для души, – сообщил Рон, и сам запихнул первую лягушку в рот. Вроде жуёт и жуёт.– О, – сказал Курво, откусив лягушке голову, – а это хорошо!Тьелко последовал его примеру – и валар, как же это оказалось сладко, аж в горле запершило. Сладко, липко и пить хочется. Но зато перестало хотеться что-нибудь избить, и обида на отца ушла как не было.– Вы ведь больше не будете драться на лестницах?Курво помотал головой:– Мы дерёмся только по одному разу в неделю. В этот раз сделали даже заранее.– Вы серьёзно?Обёртки шуршали, во рту першило от сладости, и запах лекарств перестал казаться таким нестерпимым.– Простите, что вас уронила, – сказала Гермиона сокрушённо, – я должна была удержать!– Но ты же юная, – может, Курво и хотел сказать ?девочка?, но вспомнил Артанис и не стал, – вам разве нужно всё уметь? Даже мы многому только учимся.– Что значит ?даже??Курво закинул в рот болотного цвета горошину:– А почему вы вообще пришли? Не знаю, что за вкус, но мне не нравится. Так почему? Кое-кто, помню, жаждал справиться один.– Да просто мы подслушали, как Флитвик сказал вашему отцу, что эта лестница двигалась не по расписанию, – Гарри как будто бы на что-то решился и разом успокоился, – ну, он же декан Рэйвенкло, он знает, как должно быть, ведь лестницы придумала основатель его факультета. И он сказал, что лестницу, возможно, кто-то проклял, – Гарри замешкался, – поэтому ваш брат теперь дежурит у дверей с мечом.– Дежурит с чем?..– Сидит у входа с мечом. Не знаем, почему он нас не заметил, если честно.– И мы думаем, – прошептала Гермиона, – мы думаем, что лестницу проклял Снейп, потому что он…– У вас там всё в порядке, молодые люди?– Да, – крикнул Тьелко, – в полном!– Хватит беседовать!– Хорошо! Это я с Хуаном, – лягушек, и фантики, и остатки горошин-драже они на всякий случай спешно сгребли под покрывало, и Гарри, Рон и Гермиона укрылись под мантией. Целитель подошла так близко, что могла бы их коснуться.– Вы разговариваете со своим псом женским голосом?..– Женским? – сложно врать, когда на тебя так прямо смотрят. – Нет, я только своим! Тебе… тебе почудилось.– Ну хорошо, – сказала она, явно не поверив, – в любом случае, мне придётся доложить вашему отцу, что вы не спали.– Мы постараемся заснуть! – заверил Курво. – Просто, знаете, всё такое непривычное. Ветер за окнами не тот и свет не тот.– Не тот ветер?– Дома ведь был другой.– Ах, дома, разумеется, – из-под мантии, насколько Тьелко мог разобрать, высунулась ступня, но Хуан тут же на неё уселся. Молодец.– Спасибо тебе, – сказал Тьелко, надеясь, что этот их шоколад не остался случайно у него на лице, – ты зря так беспокоишься. Мы крепкие.***– Ну и? – это было первое, что отец спросил, зайдя к ним с утра, поздоровавшись с целительницей и заверив её, что он недолго. Голова почти не кружилась, это было хорошо, и рука не болела, только иногда, а вот глаза всё ещё резало от света, так что Тьелко с удовольствием зажмурился. Что это отец? ?Зачем вы подрались?? ?Что вам вчера сказали идущие следом, которые прошли мимо кого-то из нас??Оказалось, первое.– Я знать не хочу, почему вы подрались, – сказал отец, опускаясь на кровать, – кто-то кого-то снова оскорбил? Не поделили смертных? Друг друга не поделили?– Ты сказал, что не хочешь знать, – проговорил Курво, тоже не открывая глаз, – и сейчас сам себе противоречишь. – Верно, – отец рассмеялся и взъерошил ему волосы, – и всё-таки. Вы не звери. Что такого случилось, что нужно стало вдруг сцепиться и кататься по полу?Как ему объяснить? Тьелко не выдержал и открыл-таки глаза. В окно светило это их солнце, и отец в его лучах казался одновременно резче и моложе. Лицо – против света – совсем тёмное.– Ну?Как будто он пришёл их будить как раньше, в детстве. Ну ладно, свет был правда не такой. Но в остальном как будто бы отцу было смешно, будто он помнил что-то радостное, что Тьелко и Курво постоянно забывали, и пришёл это радостное им напомнить. О, Тьелко вспомнил это ощущение: у отца есть сокровище, и у них тоже поэтому есть. Потом отец его как будто потерял.– Куруфинвэ Атаринкэ, а ну открой глаза, – отец похлопал брата по плечу, очень аккуратно, – иначе знаешь, что я сделаю.Он вспомнил шутку! Он вспомнил детское их с Курво развлечение – тот боялся щекотки, особенно шею ненавидел подставлять, и так его обычно и будили – ну, раньше будили, пока всем было весело. Только бы Курво тоже вспомнил сейчас! Если он сделает это своё скучное лицо и скажет: ?Перестань, отец, пожалуйста?, Тьелко его ударит прямо здесь, в палатах.– О! – возопил Курво. – Ты ведь не можешь щекотать больного, отец! Ты не так жесток!– Больного? А кто полночи разговаривал? Целитель мне сказала. Просыпайся и расскажи мне, – отец погладил Курво по щеке, – и ты тоже, Турко. Я-то думал, вы старше. Что случилось?Курво взял отцовскую ладонь в свои и возложил её себе на губы – запечатал.– Нет, – сказал отец и руку отобрал, – хочу, чтобы ты рассказал. Вы рассказали. – Я надеюсь, – заметила целительница, подходя, – вы говорите о приемлемых вещах.– Исключительно о приемлемых, целитель.– А почему, скажите, у моего порога сегодня утром стоял юноша с мечом?– Он и ночь там провёл, – отец пожал плечами, – может, они менялись, я не знаю. Это Кано, ты уже видела его. Он поздоровался?– Безусловно, но к чему…– О, скоро эти мои сыновья уйдут, и тогда Кано уйдёт тоже, не тревожься.– Сэр, – целительница даже подалась вперёд, – сэр, эти ваши сыновья вчера упали с лестницы. Я делаю что могу, но они вряд ли смогут сейчас просто так уйти. Я много лет лечу детей, и ни разу ещё…– Так посмотри же на них, как вчера смотрела, – отец подвинулся, открывая её взору их обоих, – у тебя хорошо, ты славно лечишь, но мы сейчас хотим быть все вместе.Вчера Тьелко был в забытьи и ничего не запомнил толком, зато сегодня выяснил – под чарами щекотно. Во всяком случае, под такими чарами, которыми тебя будто ощупывают, чтобы понять, всё ли в порядке. Курво терпел, а он, Тьелко, не выдержал и рассмеялся.– Что ж, – сказала целитель, – насколько я поняла, вы бы и вовсе могли обойтись без моей помощи. Вы случайно не родичи кентаврам?– Кому?– Те тоже имеют обыкновение веселиться, хотя должны бы, по всем признакам, только стонать. В любом случае, остаток этого дня молодые люди проведут здесь. Повторные травмы…О, нет, она же шутит, он не выдержит!– Тихо, – сказал отец прежде, чем Тьелко успел выкрикнуть хоть слово против, – попробуй сейчас пройти по прямой и ты увидишь, что она права. Полдня. Ты справишься.– Но остальные хотя бы могут прийти?– Ещё бы они не пришли, – отец усмехнулся, – попробовал бы кто им запретить. Ждут своей очереди. А я жду вашего рассказа.Целительница уже ушла, и никакого Майтимо не было в этот раз, чтобы отвлечь отца, и Тьелко сказал:– Мы просто запутались.– И решили побиться головой об пол?– Нет! Мы решили – ну, я решил, что если Курво нужно, пусть сам выходит из библиотеки и меня зовёт. Я уже звал. Я думал, ему всё равно.– А тебе, Атаринкэ, стало быть, не всё равно?– Нет, – Курво так и говорил, прикрыв глаза, – я думал, что если ему веселее со всякими смертными, то пусть имеет смелость хотя бы об этом сказать.Да чушь какая.– Но мне не веселее! То есть да, мне интересно, но как от этого ты перестал бы быть моим любимым братом? – Да ну, любимым?– А то ты не знаешь!– Когда я был у отца единственным ребёнком, – начал отец, и они с Курво разом смолкли, – вечно боялся, что он денется куда-то. Он не девался – если только ненадолго, и всегда говорил, когда вернётся. И всё равно я думал, что он исчезнет. И отец повторял сколько потребуется – нет, не исчезну, нет, я здесь, я здесь. Бывает, что мы боимся самых причудливых вещей, и в этом нет ничего страшного. Но нужно разговаривать. И Куруфинвэ – смертные не виноваты, что твой брат хочет им помочь. Если тебе и самому весело с ними, в этом тоже нет беды. Это не отвлечёт тебя от работы. Не сделает глупее. Я тебя не разлюблю. Я рад, что вы сплотились вокруг тех, кто слабее, вот и всё. Если вам с ними весело – дружите на здоровье.Тьелко вдруг очень захотелось до него дотронуться. Как давно отец вот так не разговаривал? Длинно, негромко. Не велел и не окрикивал. Но пока Тьелко раздумывал, отец уже встряхнулся и нахмурился:– Да что за обёртки спрятаны в этой кровати?Он запустил руку в складки покрывала и вытащил оттуда сплющенную лягушку. Наверное, уже бывшую лягушку.– Это что, сладости какие-то?– Нам приносили.– Когда это? А, ладно, лишь бы в окна не влезали. Эту я выброшу, она уже вся в нитках. И пойду, там Морьо извёлся. Хвастался, что нашёл тебе, Турко, какую-то кошку.