глава девятая, в которой слухи циркулируют, а близнецы ходят по краю (1/1)

– Отец, мы сходим посмотреть на звёзды?Это могло быть и ?мы с Кано сходим?, и ?нужно что-то обсудить, только попробуйте мне сделать вид, что вы не поняли?. Насколько Тьелко разобрался, сейчас Майтимо подразумевал как раз второе. Отец нахмурился, вынырнул из каких-то мысленных глубин:– Что, все вместе?– Да, и Амбаруссар тоже. Можно?Амбаруссар, которых раньше на такие совещания никто не звал, от восхищения замолкли и замерли даже – то ли сейчас ринутся обниматься, то ли заорут: ?Ура!?, то ли скажут: ?Ну наконец-то?.За ужином все на них смотрели – и шептались. Шёпот то опадал, то вздымался, как в роще ветреным днём – и взгляды, взгляды, взгляды… Нет, на Тьелко и раньше смотрели, да на них на всех смотрели, но не целой же школой чужие смертные дети! Будто что-то случилось, и все знали, что, кроме Тьелко и братьев, и отца. Они сидели на краю этого красно-золотого стола и делали вид, что всё это их не касается – только к Амбаруссар подсели рыжие приятели. Амбаруссар вообще внезапно стали частью этого шёпота и смеха, а они все – нет.Девочек было трое, и двое из них – смуглые близняшки. Как же тут много близнецов! Две смуглых и одна кудрявая, все в красно-золотом, не старше Гарри – и все они не сводили с него глаз. Поужинали, выскользнули со своих мест и замерли аккурат за его спиной. Хихикнули. Кудрявая подтолкнула смуглую. Шёпот, шёпот. Тьелко вздохнул и отодвинул тарелку, и повернулся к ним: сколько можно коситься, в конце-то концов, это не он первый на них уставился!– Ну, – спросил он, – что такое?– Славного вечера, – пробормотал сидящий рядом Кано, не поворачиваясь, и Тьелко, так и быть, добавил:– Вечера. Вы хотели чего-то?Если у смертных так много детей, неудивительно, что они их не берегут. Стоп, нет же, он же не знает многого ни о здешней войне, ни о самих смертных, так что судить нельзя; но как же хочется! Девочки были как ручей: опять хихикнули, переглянулись, пошептались – и выпихнули всё-таки вперёд кудрявую.– Добрый вечер, – произнесла она дрогнувшим голосом, – меня зовут Лаванда Браун. А правда, что вы… – она опять замялась; кто-то из близняшек прошипел: ?Ну давай же!? – правда, что вы все родичи Гарри Поттера?– Почему мы должны быть его родичами?– Ну, вы гуляли с ним по школе, и потом ушли все вместе, и Рон с Гермионой тоже куда-то провалились, и вернулись все только через три часа или даже больше!Тьелко потряс головой – дурацкая привычка, понимания от этого больше не становится, но иногда иначе мысли просто не помещались.– То есть мы не можем просто так с ним подружиться или попробовать помочь?– А в чём помочь?О. Кажется, любое слово тут словно бы дробилось на сто отражений и домыслов, и преобразовывалось в детских головах во что-то причудливое. Как им, наверное, скучно здесь живётся! Или не скучно, просто гости являются редко.– Мы ходили смотреть на сов, – отрезал Тьелко, – и мы не родичи. Мы просто подружились.– А вы… вы знаете, что Гарри смог убить сам знаешь кого?А тут у Тьелко было преимущество – глупо бояться имени! Он улыбнулся и сказал небрежно:– Волдеморта? Конечно знаем.Девочки ахнули, и Тьелко понадеялся, что они уйдут, но нет – нахмурились, застыли, и кудрявая спросила, распахнув глаза:– А правда, что вы чуть не убили Драко Малфоя?Вот это было уже не смешно, и Кано рядом – Тьелко чувствовал – застыл.– Мы не пытались его убить! – возмутился Тьелко, и тут уж на них оглянулись даже те, кто до этого мирно ужинал. – Мы разговаривали. Если он такой трус, что боится ответа на свои же слова, это его проблемы. Как бы мы могли…– Я Канафинвэ Макалаурэ, – проговорил вдруг Кано, обернувшись к детям. Они, кажется, не особенно-то вслушивались в то, что он говорил – просто замерли под голосом. Тьелко и сам на это вёлся – голос у Кано делался иногда как тёплая вода, как мамина рука – но ему-то Кано приходился братом, и слышал Тьелко его каждый день, порою даже чаще, чем хотел, а эти…Кано с трудом высвободился из-за стола – Тьелко пришлось подвинуться – и продолжил:– А это мой брат, Туркафинвэ Тьелкормо. Невежливо вышло, что вы назвались, а мы нет. Конечно же, мы никого не убивали, это какие-то порождения скучающего воображения и, может быть, испуганного сердца. Не бойтесь нас.– А мы и не боимся!– Тогда почему спорили, кто должен подойти?Девочки смолкли. Наконец одна из смуглых прошипела: ?Какое унижение!? и двинулась прочь. Подруги – за ней. Вот уж чего нельзя было отнять у здешних юных, так это умения гордо уходить – во всяком случае, у женской части. Вот после этого-то всего, уже перед сном, Майтимо и спросил про звёзды, и отец ответил:– Только недолго!Они и правда добрались до башни и даже никого не повстречали – кроме одной там кошки, но странная это была кошка – жалась к стене и всё ждала плохого, Тьелко к ней даже руку не успел протянуть. Кошка, которую почти никто не любит! Разве так бывает?На башне кто-то целовался взахлёб – юноша и девушка, вцепились в друг друга на фоне неба и лобзали друг друга как в последний раз, Тьелко даже скривился. Майтимо кашлянул. Юноша вздрогнул и отлип от девушки, и повернулся к ним семерым, поправляя очки – Тьелко выучил наконец, как это называется!– О, – юноша тоже оказался рыжим, – о, это вы. Как хорошо, что вы не Снейп, эээ, не профессор Снейп, да и не Филч тоже. А вы случайно не видели поблизости такую снулую кошку, миссис Норрис?– Мы видели, – ответил Майтимо за всех, – наш брат почему-то её отпугнул. Обычно звери его любят. Но мы хотели посмотреть на звёзды в одиночестве. Вы не могли бы уйти? Или вы долго ждали нынешнего вечера?– Э-э, нет, мы недолго ждали, – юноша закивал, – я Перси Уизли, кстати. Вы, кажется, уже знакомы с моими младшими. Что сказать, соболезную, – и, прежде чем кто-то успел уточнить, почему соболезнует и сколько их в семье всего, Перси взял свою девушку под локоть:– Пойдём, дорогая??Дорогая? не двинулась с места.– Вы ведь никому не расскажете? – спросила требовательно. Надо же, то есть, по человеку и не видно, что минуту назад он целовался. Даже губы не припухли. Как будто всё это было в порядке вещей.– Конечно не расскажем, – согласился Майтимо, – а о чём?– Эээ, ну, знаете, прогулки после отбоя, и свидания, и всякое такое, – этот Перси и впрямь был похож на своего младшего, Рона – самой манерой выражаться, одновременно будто бросая вызов и смущаясь самого себя. Что-то было в этом располагающее.– В любом случае, спасибо, что не стали привлекать внимание к инциденту с моими братьями, – Перси вздохнул, – и собакой. – Ну, мы пойдём. Не знаю, нужно ли вам опасаться Филча, но на всякий случай предупреждаю: опасайтесь Филча.– Кто такой ещё этот Филч, – пробурчал Морьо, когда Перси и его девушка скрылись на лестнице.– И почему выбор двоих может вдруг стать предметом осуждения? – это Майтимо.Звёзды и правда были хороши – что надо звёзды. Будто вышитый узор. Будто они, все семеро, и правда угодили куда-нибудь в Эндорэ во времена Великого Похода. Будто о них потом тоже будут рассказывать – ага, конечно! ?Они, кажется, были родичами Поттера и напугали Малфоя, и застукали чей-то поцелуй?. Хороши деяния!– Я вот о чём хотел поговорить, – начал Майтимо, когда все расселись на одолженных у школы же плащах. Без отца было будто бы свободнее – не нужно было мысленно с ним сверять каждый свой жест и каждое слово. Но это ведь неправильно?..– Я вот о чём хотел. Отцу сейчас трудно. Давайте мы не будем его раздражать ещё сильнее, чем обычно? Постараемся. Да, да, я знаю – вы и так стараетесь, но давайте и дальше делать так, чтоб ему не пришлось за нас краснеть.– Он не умеет краснеть.– Я метафорически.– Ты говоришь как Кано.– А что Кано?– Да, а что я?– Кано – зануда, вот что.– Морьо!..– Да ничего, я же и правда иногда… – Кано не закончил фразы. – Но я согласен, нам следует быть лучшими собой. Да, Амбаруссар?Те только кивнули. Хотелось так тут и остаться – смотреть на горы и на лес, и на озеро, и на звёзды, и на этот бледный плод в небесах. Жалко костёр не разожжёшь!– Деритесь где-нибудь вдали от него, – попросил Майтимо, – лучше вообще не драться, но тут я вас не переоцениваю. Да и нас тоже – мы, конечно, не дерёмся, но поругаться можем.– Ты думаешь, легко привыкнуть к тому, что он на нас снова смотрит? – это Курво. Он сидел поодаль от всех, у одного из ограждений. – Вот увидишь, скоро его захватит новая мысль или новая история, и ему снова станет всё равно, лжём мы кому-то или нет, дерёмся или нет.– Не думаю, – Майтимо помотал головой. – Он видел что-то, чего не застали мы, и дома, и сейчас. Особенно сейчас.– Не устаёшь всё время притворяться паинькой?Тьелко подумал, вот сейчас Майтимо скажет: ?А мне и притворяться незачем, я же не ты?. Но он сказал:– Конечно устаю. Думаешь, для чего я вас сюда привёл?– Когда можно – неинтересно, – сказал Морьо, – драться неинтересно, я имею в виду.– Так может, отдохнём?– От отца?– От себя, – Майтимо потянулся, – а отец – от нас. Немного.?А потом снова будет вынужден мириться с тем, что мы есть и его любим, вот беда-то?, – подумал Тьелко, но ничего не сказал. Вот бы с самим собой подраться за такие мысли.***– Ещё одна такая выходка, – сообщила женщина звенящим голосом, – и я отказываюсь принимать вас в башне факультета.Ну и ну. А Майтимо только понадеялся, что всё налаживается – никто не вскакивал в ночи ни от каких кошмаров и в зеркалах ничего из ряда вон не видел тоже; никто даже не отправился ночью гулять по замку, а если и отправился, то ни с чем этаким не столкнулся. Ну, или молчал об этом. Отец хмурился всё сильнее, но молчал и никого ни в чём не упрекал, по крайней мере; близнецы клятвенно пообещали, что никого больше ни на ком катать не будут, и удалились сразу после завтрака. Да все они разошлись – Курво в библиотеку, Кано, кажется, к озеру, Тьелко и Морьо то ли тоже к озеру, то ли искать вчерашнюю кошку, и только Майтимо всё искал повода поговорить с отцом. Ну вот, доискался, досиделся. Женщина сверкнула глазами:– Мне жаль, что я вновь нарушаю ваш покой, но право же, это перешло всякие пределы! Будь ваши сыновья моими учениками, они лишили бы свой факультет последних баллов, – она прервалась ненадолго, словно давая оценить ужас перспективы. Отец не проникся, кажется: смотрел заинтересованно, да и только.…– последних баллов, ибо нет сомнений, что Шляпа определила бы их на Гриффиндор. Я думала сперва сообщить директору, но у него, по всей видимости, столь же мало рычагов влияния на ваше семейство, как и у меня самой. Я понимаю, что баллы для вас пустой звук, так же как и отработки, но поверьте, жить в подземельях вам точно не понравится.– Это угроза?– О, не в этом смысле. Просто достаточно просторные покои есть либо у меня, либо у Снейпа, и уж поверьте, Северуса ваши удобства волновать не будут ни в малейшей степени.– Так что случилось?Отец будто пытался подобрать оттенок. Как мама иногда – делала десять и двадцать набросков, лишь бы поймать то, нужное; вот и отец был словно где-то далеко, и что-то важное ускользало и ускользало. Поэтому он и сидел тут в одиночестве, и не пошёл ни к озеру, ни к лесу, вообще никуда; и женщина сейчас его отвлекала.– Кто именно из моих сыновей вызвал твой гнев?– О, – она с удобством расположилась на стуле и повела рукой. Одна из книг на полу потемнела, отрастила четыре ноги и превратилась в стол. Может, Макгонагалл и нравилось тут сидеть – с кем-то, кого она толком не знала и кто не знал её, где-то, где её не могли найти. Во всяком случае, она повела ладонью, и в комнату вплыла ваза с печеньем. И чашки. О, и чайник. И бутылка.– О, это ваши младшие, – сказала Макгонагалл, пока чайник сам разливал чай. – Они нашли где-то овечью, кажется, шкуру, и предложили… гхм… моей кошачьей сущности взять верх и поваляться там как следует. Прямо перед уроком. К моей кошке ещё никто не обращался напрямую, к тому же рядом взорвались навозные бомбы, так что затея увенчалась некоторым успехом. Я понимаю, что дело тут не обошлось без других близнецов, но их мне есть чем напугать. А ваших – нет. Я пообещала отрастить им навечно усы и хвосты, но, кажется, они только воодушевились этой перспективой.– Но это ведь дурная шутка, – проговорил отец, – со шкурой. Ты доверила нам секрет, а они…– Именно! Нет, над моим кошачьим обликом не раз пытались подшутить, но ещё никто не наблюдал, как я изо всех сил утаптываю лапками какую-то там шкуру. Не скажу, что мне это не понравилось, но подобным занятиям обычно предаются в одиночестве, – она взяла чашку и аккуратно отхлебнула. Самая строгая кошка в мире.– Их шутки будто делаются глупее и глупее с тех пор, как мы попали сюда, – отец как будто даже по-настоящему не рассердился, – я обсужу это с ними. А скажи, зачем ты призвала вот этот сосуд?– Потому что после подобного мне нужно выпить, а сделать это в учительской я не могу, – она и впрямь добавила несколько капель в чай, – а от вас я могу ожидать хотя бы молчания в уплату за то, что до сих пор не превратила ваших сыновей во что-то непотребное. Ненадолго, разумеется.– А ты могла бы это сделать?– Ну конечно.– А своих учеников ты тоже превращаешь?– Не имею права, и иногда очень об этом сожалею. Но ваши сыновья ведь мне не ученики.– Я мог бы сказать им, что ты вправе их превратить во что угодно, но, боюсь, это только распалит их интерес, – у отца будто бы расчеты не сходились. – Майтимо, почему они так? Шкура, лапки, какие-то глупости вместо дел!– Может, хотели снова посмотреть на кошку?– Но почему не попросить?– Может, стеснялись?– Хороша стеснительность! Я скажу им, чтобы они перед тобою извинились. Или нужно перед обеими? Перед кошкой тоже. Нельзя так пользоваться слабостью другого.– О, поверьте, это не слабость, – как же ей всё-таки шли её годы, и чайник рядышком порхающий шёл тоже, – и вот ещё что. Если вы собираетесь что-то сделать, мистер Куруфинвэ, делайте это поскорей.– Но что я должен?..Женщина допила чай и ушла, не забыв ни повелеть посуде улететь, ни преобразить стул обратно в книгу.