11. Fuyu ga kuru (1/1)

Никогда не возвращайся по своим следам — там ждут лишь тени.— Извини… У меня не получится.— Что, неужели работа? — присвистывает Натсу в трубку. — В Рождественский Сочельник? Они совсем охренели.— Да нет… — Я верчу дырку в скатерти, пытаясь сообразить какое-нибудь нейтральное объяснение. — Просто…— Ладно, понял, другие планы, — приходит мне на выручку Натсу. Его голос лёгкий, и обиды в нём вроде бы не слышится.Я вздыхаю с облегчением.— С Рождеством.— И тебя. Кстати, снег обещают. Помнишь про снежки?— Хаха, помню. Я же не был в стельку, как некоторые.— Заткнись, язва. Я даже когда в стельку, ни одной детали не забываю, — говорит Натсу насмешливо.— И всё-таки не напивайся слишком…— Эй, а ну не строй из себя мамашу! — смеётся он. — Я тут семпай или кто?— Ты, ты. Ба-ака.~~Рождество подкрадывается как-то совсем незаметно — и вот уже город сияет огнями иллюминаций, блестит праздничными витринами и звенит рождественскими мелодиями, словно огромный Диснейлэнд. Лишь этот район погружен в темноту и тишину, безлюдный, пустой и почти незнакомый.Я знаю, что это последний раз, когда я приду в это место. Нельзя бесконечно возвращаться по своим следам — тени не оживут. Но сегодня я должен встретить их лицом к лицу — эти тёмные, бесформенные отпечатки прошлого, в которые превратились надежды и мечты; встретить, чтобы никогда больше не захотеть оглядываться назад. Лёгкие снежинки ненадолго проступают в круге фонарного света и тают, лишь коснувшись земли. Кажется, что ничего у них не выйдет, — однако через несколько минут строительные блоки и леса уже покрыты белым искрящимся бархатом.Я сажусь на столбик ограждения и закуриваю. Это место, где когда-то стояла мастерская моего отца, изменилось до неузнаваемости, скоро здесь вырастет новый дом, и последние приметы прошлого будут стёрты. Однако сейчас, в канун Рождества, это не мешает образам возникать в моей памяти, таким ярким и полным жизни, словно это было только вчера. Кажется, будто память хранят сами камни. Земля. Старые деревья. И вот эта вода у причала, в которой сейчас ржавеет кольцо с буквами H и N.Я зажигаю фонарь и свечу в глубину, но вода надёжно хранит похороненное в ней — блики отражаются от поверхности, разбегаются всплесками света. Мой взгляд почти неосознанно скользит выше: скованный морозом берег, голые кусты, деревья, крыши домов, затем ряды окон и балконов — горящие разными оттенками света, тёмные, украшенные праздничными гирляндами… Пока не останавливается на том самом этаже. Темно, лишь тусклый отблеск сидит где-то у края окна — должно быть, пробившийся из других комнат. В этой комнате больше никто не живёт. Света нет. Так же, как его не было на третий год.Повинуясь внезапному порыву, я поднимаю фонарик и пару раз описываю им окружность. Нервная ухмылка ползёт по губам. Какими глупыми мы были. Верили в тайные сигналы, которым не страшны ни время, ни расстояние. Верили, что яркий оранжевый свет детской игрушки сумеет сберечь наши чувства, сколько бы ни минуло лет.?Стань взрослой,? — сказал я Нао в тот последний вечер. Что ж, выходит, она повзрослела раньше меня.Я щёлкаю выключателем, и стройка погружается во тьму. На миг отпечатки света на сетчатке играют со мной шутку — чудится мелькнувшая на балконе тень. Я моргаю, вглядываюсь снова — показалось.Может быть, всё-таки не стоило приходить сюда и тревожить тени. Может быть, стоило принять приглашение Натсу и отметить праздник вместе с ним и приятелями в каком-нибудь шумном клубе. Но я ничего не смог с собой поделать. Видимо, я всё ещё не способен воспринимать Рождество как нормальный праздник, в который нужно веселиться, а не предаваться мыслям и бесплодным ожиданиям.Я тру замёрзшие пальцы. Надо будет купить перчатки. Возвращаться домой не хочется — мать празднует где-то со своим любовником, Рэна я отпустил к друзьям с ночёвкой. Аюта, вроде бы, собирался пригласить куда-то Юко-чан.Интересно, что сейчас делает Нао?..Я представляю богатую комнату, уютно освещённую камином и свечами, накрытый на двоих стол и её, улыбающуюся человеку напротив той самой улыбкой, какой она улыбалась мне. Этого человека я вижу бесформенной тёмной фигурой, а вот Нао — отчётливо, до каждой родинки, вьющейся по щеке прядки и искорки в глазах…~~ Интерлюдия. Нао. ~~Она долго выбирает, что надеть. Сайто нравится то синее платье, которое она взяла с собой, но теперь оно кажется слишком неуместно-роскошным. В конце концов, это её дом, а не светский раут. Тихий семейный ужин: родители, брат со своей девушкой и они с мужем. Почему она вообще не может надеть какое-нибудь из своих старых домашних платьев?— Мам… а мои вещи ещё в моей комнате?Мама улыбается ей ласково:— Разумеется, Нао. Это по-прежнему твоя комната. И всегда ей будет.Она улыбается в ответ. На сердце теплеет и грустнеет одновременно. Она скучает по этому дому. Ей нравится быть хозяйкой своей собственной квартиры, обустраивать там всё на свой лад, но домом она по-прежнему считает именно это место.Она включает свет. В комнате и правда ничего не изменилось. Все сувениры на тех же местах, где она оставила их, уезжая. Она прикасается к предметам, впервые за долгое время позволяя воспоминаниям оживать перед глазами. Сайто предлагал ей десятки вариантов, как незабываемо провести Рождество, но она настояла на визите к родителям. Потому что её мысли всё равно были бы привязаны к этому месту в этот вечер. Она открывает шкаф и достаёт несколько платьев. Они тёплые и мягкие, она вдыхает их запах, и на глаза наворачиваются непрошеные слёзы. Сморгнув их, она замечает в глубине шкафа коробку.Уезжая, она так и не решилась к ней прикоснуться. Не решилась ни взять с собой, ни выбросить. Но сейчас её руки сами тянутся к шкатулке, вытаскивают на свет, открывают крышку, чуть колеблясь.Боль. Боль затапливает всё вместе с оранжевым светом игрушки. Яркий и праздничный, он весело мигает, ничего не понимая. Он похож на елку, выброшенную после Рождества, никому больше не нужную и не осознающую этого, с ещё поблескивающей в иголках мишурой…— Нао! — окликает её муж из-за двери. — Поскорей наряжайся, принцесса, все уже собрались в гостиной.— Да… Я сейчас!Сайто лишь ласково улыбается при виде её скромного домашнего платья и отсутствия украшений. Он хороший. Он правда хороший, и иногда ей даже кажется, что она его любит. Может быть, это и есть любовь взрослых? Спокойная, похожая не на огонь, а на тепло от батареи, комфортная и не тревожащая сердце.К полуночи, после нескольких часов непринуждённого семейного застолья, все расходятся по своим спальням. Сайто засыпает мгновенно в гостевой комнате, перебрав лишнего. Нао некоторое время болтает с мамой на кухне, помогая по хозяйству.Наконец, пожелав друг другу спокойной ночи, они отправляются спать.Нао поднимается в свою комнату. Растягивается на кровати, не включая света. В голове немножко шумит от выпитого.Она лениво встаёт распахнуть балконную дверь — и замирает в восхищении, будто попав в сказку. Пошёл снег. Маленькие снежинки возникают в тёмном небе и серебристыми искрами кружат в воздухе, похожие на конфетти. Холодный воздух пахнет морем и льдом.Снова метёт метельБелый драконКрыла распахнул над землёй...— вспоминаются слова старой колыбельной, которую в далёком детстве пела ей бабушка.Только теперь она замечает, что её пальцы сжимают оранжевую игрушку.Когда она нашарила её в темноте? Почему взяла с собой, выходя на балкон? Это что, рефлекс?..Она встряхивает ладонью и долго светит в темноту, пытаясь отыскать хоть что-то знакомое на том месте, где стоял завод. Сейчас там, посреди перерытой площадки, высится арматурный скелет будущего здания. На воде больше не покачивается старый катер. И никто там больше не живёт.Она светит, пока не садятся старые батарейки.Она не купит новые. Оранжевый свет гаснет навсегда. Возможно, утром она наконец проснётся взрослой и перестанет мечтать об ответном сполохе из темноты…Её сердце пропускает удар, когда, через несколько минут или часов, темнота внизу отзывается.Пятнышко света скользит по водной глади на месте старого причала. Затем оно принимает форму чёткой точки фонаря и описывает несколько кругов.Удар сердца, ещё один… И она срывается с места.~~Свет фонаря отблёскивает двумя резкими точками в широко распахнутых глазах Нао, делает её лицо похожим на белую маску Но. В её волосах снежинки, щёки горят яростным румянцем, а изо рта вырывается пар, когда она жадно переводит дыхание. Чулки на её коленке порваны, и под ними краснеет свежая ссадина.Не знаю, чего я ожидал от новой Нао, повзрослевшей и замужней, но… Я её не вижу.Передо мной стоит та самая девушка, которая решительно потребовала оранжевую штуковину на празднике. Которая кричала мне через всю улицу: ?Я не сдамся!?. Которая сбежала из дома в никуда, такая смелая и отчаянная в своей наивной уверенности, что любовь — как живой огонь, должна гореть необузданно, вопреки всем запретам, вопреки целому миру…Вот только на её пальце чужое кольцо.Я встряхиваю головой. Нет, я не позволю призракам потерянного прошлого снова взять меня в плен.— Что ты здесь делаешь? — наконец срывает тишину её голос.Он похож на звон рождественских колокольчиков, но умирает, коснувшись льдистого воздуха, рассыпается в нём звонкой стеклянной пылью.— А ты сама что тут делаешь? — слышу я свой голос, и он кажется чужим, слишком спокойным и равнодушным, будто это не моё сердце сейчас мечется мелкими, рваными скачками, точно загнанный в угол зверь.— Пришла увидеть тебя, — говорит она так просто.— Тебе не стоит этого делать. — Воздух, кажется, становится всё гуще и холоднее. Моё горло схватывает, и каждое слово даётся с трудом. — Ты ведь замужем.Слегка дрогнувший подбородок и тень, мелькнувшая в глазах… кажется, этот разговор — пытка не только для меня.— Не говори так.— Почему такое выражение лица? — интересуется этот чужак моим голосом.— А какое оно должно быть?И в самом деле, какое? Наверное, уверенное и спокойное. Лицо женщины, нашедшей своё место в мире, знающей, как правильно жить… но не девочки, пытающейся скрыть слёзы за нервной улыбкой.Что это — минутная ностальгия? Сожаление о сделанной ошибке? Но разве у неё не было выбора? Неужели её заставили пойти под венец? Абсурд. Кто мог заставить Нао сделать что-то против её воли?— А ты ведь лгунья, — говорю я наконец, впуская эмоции в голос. Я устал от масок. — Не делай вид, что ничего не понимаешь.— Что значит, я — лгунья?Я смотрю в её глаза, огромные наивные глаза, которые сейчас потемнели и заблестели резче, реагируя на обвинение. Слёзы мгновенно пропадают из её голоса, и вся она ощетинивается, отступает за эту белую маску. Она и в самом деле не понимает, или это всего лишь защитная реакция? Не понимает, что нарушила обещание, что не вытерпела назначенный в тот день срок, не понимает, что это она зачеркнула ту самую любовь, ради которой когда-то собиралась пожертвовать всем, что у неё было?..— Не приходи больше увидеться со мной, — говорю я и отворачиваюсь, не в силах больше на неё смотреть. — Не беспокойся. Ты сможешь быть счастлива везде. С тобой будет полный порядок.Я останавливаюсь у кромки воды, уже скованной тонкой коркой льда. Словно окончательный барьер между настоящим и прошлым, которое уже никто никогда не отыщет в тёмной глубине. Добавляю:— Удачи.— А ты?.. У тебя всё хорошо?— Я... — вопрос застаёт меня врасплох. Что значит это слово — ?хорошо?? Нашёл ли я девушку? Определился ли с будущим? — У меня... всё так, как раньше. Так же, как всегда и было....Нет, это не так, и многое изменилось. Прежде всего, я сам. Но обсуждать это всё я не вижу смысла.Я сую замёрзшие руки в карманы и отхожу от воды. Мне больше не хочется ни секунды торчать в этом неуютном месте. Наверное, это как раз то, чего я хотел — перезагрузка. Капкан прошлого окончательно разрушен. Больше ничто меня здесь не держит и не заставит вернуться.— Ты не хочешь, чтобы я беспокоилась о тебе?Ну зачем она задает эти бессмысленные вопросы?— Ты ведь... замужем. Так что... К чему тебе беспокоиться о других парнях?Её губы дергаются в нерешительной улыбке, которая не достигает глаз.— Ну да. Верно. Тогда... я пойду.Я киваю. Но Нао не двигается с места.— Не извиняйся, — хмыкаю я. — Не надо извиняться.— Ты о чём?..— Ну, ты выглядишь, будто собралась это сделать.— Я не собиралась, — отрицает она бодро. — Возможно, должна бы, но...Она ни о чём не жалеет.— Вот видишь, — усмехаюсь я, стараясь звучать легко. Вспоминаю Натсу. То, как беспечно отзывался он о прошлом, которое невозможно вернуть и которое остаётся лишь с насмешливой улыбкой отпустить. Смех — очень сильное оружие. С улыбкой на губах даже трагедии воспринимаются комично.В самом деле, хватит давить своё сердце этим грузом, ведь никакой трагедии нет, мы живы и здоровы, всё ещё молоды, и впереди у нас целая жизнь. Пора отпустить прошлое и вдохнуть полной грудью.С губ Нао слетает неуверенный смех.— Наверно, как-то неправильно... сейчас смеяться и веселиться.На самом деле, мне далеко до веселья, хотя боль и гаснет потихоньку. Но если постоянно говорить о боли, она никогда не отпустит. Поэтому я стараюсь улыбнуться как можно искреннее:— Всё нормально. Ни о чём не волнуйся. Тебе пора домой — уже совсем поздно.Нао смотрит на меня, и вновь за её улыбкой мне чудится тень слёз. Наверное, я всё это воображаю, преувеличиваю, а может, со мной играет шутки мерцающий свет фонаря… Её слова приходят глухо и искаженно, и я понимаю — нет, я не воображаю. — Я любила тебя.И это — словно точка.Мне остаётся лишь поставить свою:— Я знаю.