9. Hjartao Hamast (Bamm Bamm Bamm) (1/1)
Сердце не работает (не двигается), я вставляю кардиостимулятор (который проглотил).Я считаю, соединительный кабель (поворачиваю к себе), увидит всё вдвойне (вдвойне в черне).Отказ системы (мозг не работает), я продолжаю поиск,Неконтролируемая (информация), я должен поесть (поесть).Sigur RósЯ просыпаюсь у себя в постели с нечеловеческим похмельем, стояком и полным отсутствием воспоминаний о том, как завершилась вчерашняя ночь, зато с ясно осевшими в памяти снами. Стону и засовываю голову под подушку, но от этого становится ещё хуже; гул в башке всё нарастает и грозится разорвать её на кусочки.В конце концов сподвигаю себя на подъём и перемещаюсь в душ. Хорошо, что мать уже на работе, а Рэн на воскресной тренировке. Понятия не имею, в каком виде меня к ним доставили, во сколько и кто.Натсу отпадает. Он сам был в стельку…Глотаю воду прямо из-под душа и подрагиваю под струями, бегущими по телу. Снова вспоминаются жаркие прикосновения рук, поцелуи и глаза не то Нао, не то Натсу…Ну какого чёрта они так похожи?!Пора мне завязывать с выпивкой. Особенно в его компании. Если на секунду допустить, что сегодняшние сны на самом деле не были снами…Нет, нет, нет, не может быть. Нет. Даже если мне сорвало тормоза и я перепутал реальность со сном, Натсу бы не стал… нет.Дыхание разгоняется, руки против воли скользят вниз, и я нахожу это меньшим из зол сейчас. Старательно изгоняя из головы мысли о Натсу, сосредотачиваюсь на Нао и быстрыми, резкими движениями довожу себя до края, снимаю наконец накопившееся напряжение. Надо найти девушку. Хотя бы на одну ночь.Ослабевшие ноги протестуют против веса тела (который весь, похоже, собрался в налитой свинцом голове) – подгибаются, опуская меня на кафель. Долго сижу под струями, время от времени глотаю воду, пытаясь унять бесконечную жажду, пока не начинаю чувствовать себя водорослью. Тогда наконец решаю, что хватит.?Ты живой?? – ближе к вечеру приходит сообщение от Натсу. ?Вроде бы?, — отвечаю так же лаконично.Никаких ответов и намёков. Хотелось бы верить, что это хороший знак…?Кто меня домой отвёз?? — решаю уточнить.?Я. На такси?.Значит, Натсу был более адекватен… И должен всё помнить.Но если я что-то и вытворял, он не скажет. А я не спрошу.Тупик.~В понедельник после работы я выхожу из офиса и замираю, видя на стоянке знакомый и сразу бросающийся в глаза Форд.Какая нелёгкая его сюда принесла? Уже не вспомню, когда в последний раз он заезжал за мной на работу…Я забираюсь в машину и оглядываю друга. Тот в какой-то новой цветастой толстовке и с чуть укороченными волосами, которые, впрочем, от этого выглядят ещё непокорнее и пушистее.— Подстригся, что ли? – уточняю на всякий случай.Натсу кивает, заводя двигатель.— Отвезу тебя до дома, — объявляет он, выруливая со стоянки. ?Для этого так вырядился?? — чешется язык спросить, но Натсу вдруг тормозит, вспомнив что-то: — Хотя нет. Поехали лучше в один клуб, тут неподалёку, там народ сегодня тусит.О нет, только не очередная пьянка. Мне моментально становится тошно от одной мысли об алкоголе.— Натсу, у меня завтра работа.— А, чёрт.Он снова трогает с места. Некоторое время мы молчим. Натсу переключает радиостанции и никак не может остановиться на чём-то одном. Барабанит пальцами и непоседливо ёрзает в кресле.— Мы через пару дней в Осаку едем с концертами. Поехали?Удивлённо смотрю на него:— Ты шутишь? Я же работаю.— Ну блин. Опять двадцать пять. Возьми отгул.— Не могу.Ну, как ему объяснить? Это завод, в моём подчинении целый цех, кто за меня будет выполнять эти обязанности?..— Опять работа, одна работа... — бормочет Натсу под нос, и меня берёт раздражение:— Слушай, вы даёте концерт. Это тоже работа. В качестве кого я туда поеду? Болтаться просто так? Как это воспримут твои одногруппники и менеджер?— Ладно, ладно, всё, проехали.Он надувается и до конца пути не произносит ни слова. Я вздыхаю украдкой.Большой ребёнок. И когда та его почти родительская забота сменилась такими ребяческими капризами?..— Удачной поездки, — улыбаюсь, выбравшись из машины.Натсу сосредоточенно раскуривает сигарету, изображая полную незаинтересованность, но потом всё же кидает на меня взгляд:— Угу. Не утони в работе, трудоголик.~— Я Юко-чан в кино водил, — заливается Аюта, уминая вторую порцию мороженого. Я кутаюсь в шарф, недоумевая, что может быть такого хорошего в мороженом холодным ноябрьским днём на набережной, открытой всем ветрам.— И как успехи? – интересуюсь скептически.Аюта грустнеет.— Не пойму я, что ей нужно. Уже и цветы дарил, и шоколад, и куда только не водил…— А действовать пробовал?По раздражённо забегавшему взгляду понимаю, что нет.— Ой, вот кто бы говорил про действия, — находит он, как парировать.Вот только не эта тема опять…— Значит, поостынь на какое-то время. Пусть она заскучает. Бегая за ней, ничего ты не добьёшься.Честно говоря, я и в этом совете не уверен – судя по всему, Юко просто не воспринимает Аюту в качестве парня, но попытка не пытка. Чем бесполезно ныть, пусть лучше придерживается какой-то тактики…— Ладно, попробую… — без особого энтузиазма соглашается Аюта. – Ну, а ты как? Совсем пропал в последнее время.— Работа…— А… Я тут, кстати, слышал в новостях про группу эту… Лэндс… Это же там твой знакомый поёт?— Есть такое дело.— Круто! Не знал, что они так знамениты!— Да я и сам не знал.Аюта кидает взгляд на часы:— Ой, мне надо бежать встретить Юко с работы… Упс. – Он осекается и грустнеет: — Отменить, да?Я усмехаюсь:— Отменяй.— Чёрт… Ладно. Эх. Пойду я всё равно…— Давай, — хлопаю его по плечу. – Не унывай.Аюта кивает, отходит, но потом вспоминает что-то и оборачивается.— Кстати… свадьба была две недели назад.Он уходит. Я остаюсь сидеть на холодном ветру и смотреть на сизые волны.~~— Хирото?..Знакомый женский голос раздаётся за спиной.Я вскидываюсь и только сейчас замечаю, что почти окоченел и что прошло не меньше получаса. Оборачиваюсь и вижу Юкари.— Юкари-сан?.. Я думал, вы в Осаке...— Вернулись вчера. Б-рр, ну и погодка. У тебя губы синие. Пойдём внутрь, выпьем горяченького…Возражать невежливо, да и не хочется. Ничего сейчас не хочется, и думать – особенно.Но мыслительный процесс всё-таки начинает потихоньку разворачиваться после нескольких глотков дымящегося чаю.Странно, что Натсу не позвонил и не сказал, что вернулся. Да и из Осаки ни мэйла не прислал. Либо правда обиделся, либо был так занят.— Как концерты прошли?Юкари пожимает плечами.— Всё по плану. Удивительно, но никто не надрался, ничего не напутал, не перессорился и даже ничего эдакого не выкинул. Совсем взрослые стали, — она вздыхает, кажется, с некоторым сожалением.Я посмеиваюсь.— Представляю, каково было с ними раньше.— О, не думаю, что представляешь, — смеётся Юкари. – Особенно с Натсу приходилось возиться… То ему не так, то его все достали, то внимания не уделяют… То прыгает вокруг как заводной, то в депрессии увязнет…Я вспоминаю слова Аруми в вечер Хеллоуина.— Мне его как-то неловко осаждать вопросами… но что там произошло в тот раз? Насколько я понял, ребята как-то вмешались…— Ты про историю с Асако?Киваю.— Да там рассказывать нечего. Вроде бы, Юкия как-то её спровоцировал, Натсу вышел из себя… И на том всё закончилось. Они решили, что Асако разваливает группу, так на него влияя, и он пошёл у них на поводу.— То есть, это всё-таки их вина?Юкари хмурится, отхлёбывая чай, натягивает рукава свитера на тонкие пальцы.— По сути, никто ни в чём не был виноват. Мы толком не разобрались в ситуации, да и не пытались. Проще было найти крайнего и свалить всю ответственность за неудачи группы на него. Для меня крайним всегда был Натсу. Эти его странности, дуракаваляния… Мне казалось, что он ко всему относится несерьёзно, растрачивает свой талант впустую. Признаюсь, я не замечала ничего за этой его маской. Может быть, потому что рядом всегда был Юкия — как контраст. Тот тоже гениален, но эта его гениальность очевидна как-то сразу, она будто доминирует над всеми его чертами. Он всегда в себе, неразговорчив, на репетициях с головой уходит в музыку. И тут же рядом носится шумный идиот Натсу, со своими глупыми приколами, нелепыми выходками, лодырь и любитель покутить или, по крайней мере, пытающийся создать такое впечатление… Разумеется, я валила всю вину на него.— Он тоже казался мне таким первое время… Но потом я понял, что внутри он… Не знаю, как объяснить, но он будто пытается защитить что-то уязвимое под этой маской.— Уязвимое? Пожалуй, ты прав, — кивает Юкари. — Натсу словно большой ребёнок — весь отдаётся порывам. Все его чувства и эмоции — они по-детски искренние, непосредственные и отчаянные. И как ребёнок, он совсем не знает, что с ними делать. По крайней мере, в то время не знал. Нам казалось, что он просто боится, не может отдаться чему-то полностью, и потому эта его увлечённость Асако порядком всех раздражала. Уж ты или люби, или успокойся. А на самом деле он просто не знал, как быть, совершал ошибки и вместо того, чтобы их исправлять, делал новые… Ребята повесили вину на Асако, хотя та точно так же запуталась… И вместо того, чтобы попытаться помочь, мы решили грубо разрубить этот узел. Вот такая история. Теперь, думая обо всём этом, я понимаю, что вела себя неправильно, но уже ничего назад не вернёшь.— Они так и не виделись с тех пор?— Как-то раз, спустя года четыре, я столкнулась с ней в студии. Она тоже стала менеджером и занималась делами своей подруги-певицы. Я предложила ей заглянуть в нашу студию, думая, что прошло время, они оба изменились и теперь, возможно, всё сложится удачно. Но она так и не пришла. Ещё через некоторое время мы снова пересеклись, и Асако призналась, что на самом деле приходила тогда, увидела Натсу в студии, когда тот записывал песню, но так и не решилась войти… Уж не знаю, почему. Когда я предложила ей всё устроить, помочь им возобновить контакт, она отказалась. К тому времени она встретила другого человека и решила оставить прошлое в прошлом… — Юкари пожимает плечами. Подливает чая в наши чашки. — Мне кажется, её отношение к нему… никогда не было влюблённостью. Это было что-то более сложное и противоречивое.— А что Натсу? Он никогда не предпринимал попыток как-то её вернуть?— Нет. Уж и не знаю, что его держало. Мы больше не говорили об этом. Да и сам Натсу изменился, стал более спокойным и молчаливым… Может быть, просто повзрослел.Я вспоминаю самые первые слова Натсу, те, с которых и началась наша дружба. О том огне, что горит в тебе, пока ты юн, но затухает со временем и с каждым упущенным шансом. Не оставляя надежды на повторение. Неужели это и есть то, что стоит за словом ?повзрослеть?? Успокоиться, затушить огонь в своём сердце и перестать ждать чего-то ослепительно-яркого?..Я дёргаю плечами, сгоняя мурашки, но они возвращаются и сковывают мышцы.— И что было потом? — спрашиваю я Юкари, надеясь, что она опровергнет этот вывод.— Потом? Несколько лет дела у нас шли неплохо, но потом всё стало как-то вяло, пропала искра. В конечном итоге Юкия с Аруми всё-таки покинули группу, а Натсу умотал в Америку. Я пыталась удержать его, но он, казалось, загорелся этой идеей, нашёл там каких-то приятелей-музыкантов и рвался попробовать себя в новых направлениях. Наверное, ему просто хотелось сменить обстановку. Поэтому мне ничего не оставалось, как его отпустить. Конечно, ничего толкового из этого не вышло, его помотало по разным стилям, от регги до латины, но атмосфера не особо способствовала серьёзной работе. В конечном итоге мне пришлось буквально за уши вытаскивать его из этого болота, иначе бы он сейчас брынчал что-нибудь о пользе мескалина на пыльных мексиканских обочинах…Я посмеиваюсь, представив эту картину.— Он ведь на самом деле талантлив, — вздыхает Юкари. — Он может писать потрясающие вещи. Но для этого ему нужно какое-то особое вдохновение. Он хотел было бросить всё, потому что никак не мог найти это вдохновение. Он идеалист. Он не будет петь мусор. Всерьёз — не будет. Но тогда я стала подкидывать ему работу по мелочам — то сделать аранжировку, то сочинить какую-нибудь нехитрую мелодию для молодой группы… И так, постепенно, он втянулся. Научился работать для обычных денег, а не чтобы завоевать весь мир.— Вот как…С каждым словом Юкари я всё сильнее ощущаю пустоту. Чувствую, как угасал тот самый огонь, и на его месте разливался холод. Безразличие. Смирение…— Нет, он не опустился до уровня мусора, я так не считаю, — говорит Юкари, вырывая меня из мыслей. — Даже не вкладывая всю свою душу, он умеет создавать добротные вещи. Творчество — такая вещь… ты не можешь жить только мечтами о великом. Даже гениям нужна чашка риса на завтрак. Но суметь остаться собой и не отдать за эту чашку то, что составляет твою суть — это уже не голая юношеская гениальность. Это зрелая сила.Я пытаюсь понять её слова, но до конца так и не получается. Всё это слишком абстрактно для меня. Я не могу судить о таких вещах объективно в духе ?правильно-не правильно?, я могу лишь реагировать субъективно — ?нравится-не нравится?.Мне это не нравится.Мне не нравится смирившийся Натсу.Мне не нравится его ?Теория Двадцати?.Мне не нравится верить, что стать взрослым — значит утратить способность гореть и быть довольным чашке риса.~Костёр на пустынном берегу догорает. Я ворочаю палкой угли, глядя, как напоследок вспыхивают алым их сердцевины — и тухнут, превращаясь в остывающие чёрные камни.Над замершим ртутным морем разливается ровно-серая полоска света, словно закат лишили красок. Песок крахмалом хрустит под ногами. Я останавливаюсь у воды и смотрю на своё отражение. Но вместо этого вижу лицо Натсу.— Ты обещал, что костёр не погаснет, — с какой-то детской обидой говорю я отражению.Натсу улыбается и превращается в Нао.— А ты обещала светить.Лица Нао и Натсу перетекают друг в друга, меняясь каждую секунду. И в какой-то момент я больше не в состоянии определить, кто именно передо мной.— Я не хочу судьбы углей.Нао-Натсу улыбается мне снисходительно и немного печально.— Лучше быстро сгореть, чем медленно гаснуть, — говорю я упрямо.Я не хочу такой судьбы…