8. Slow, love, slow (1/1)

This deep sigh coiled around my chestIntoxicated by a major chordI wonderDo I love you, or the thought of you?Вечеринка после концерта разворачивается в том же клубе — на его верхнем вип-уровне с роскошными диванами, сияющими барными стойками и аквариумом величиной с целую стену, в котором, освещённые неоновым светом, плавают какие-то сюрреалистические рыбины.— Вот он! Легендарный Хиро-чан, для которого Натсу даже поборол свою лень и написал такую вещь!Шумный парень – бас-гитарист с всклокоченными короткими волосами (Кенджи, кажется) подскакивает ко мне и с восторгом бьёт по плечу.Всеобщее внимание мгновенно обращается ко мне. Вот чёрт, не люблю этого…Аруми молча обводит меня с головы до пят оценивающим взглядом. Я стряхиваю мурашки, осевшие на месте соприкосновения. Блин, может, её взгляд и правда не совсем безопасен для здоровья?..Глаза Юкии вроде бы ничего не выражают, но чувство оставляют чуть более чем полностью аналогичное.— Давно вы с ним знакомы? – интересуется он монотонным голосом. — Странно, что мы не пересекались.— Мм… вообще-то, не очень. Меньше года.— Года? – встревает в разговор барабанщик Рюучи. Я тотчас решаю, что он и бас-гитарист нравятся мне куда больше ?мрачной парочки? — простые и, похоже, лёгкие в общении ребята. — Странно!— Почему?..— Ну… обычно за такое время вспыхивают романы, но не дружба, про которую он поёт, — смеётся Рюучи. — Я не в обиду говорю… просто я всегда считал, что ей требуются годы. Ну, там… чтобы узнать друг друга, закалить в испытаниях и всё такое…А ведь он прав. Это странно. Но я больше не могу сомневаться в Натсу, слышав, как он пел ?мою? песню. Просто не могу.Пожимаю плечами....На них тут же падает тяжёлым арканом рука, а следом добавляется вес Натсу, который, уже успев набраться, перемещается этим своим излюбленным способом — короткими бросками от стен до ближайших предметов, которые могут послужить опорой или точкой оттолкновения.— Пошли пи-иить! Отс-ик-таньте от моего Хиро-чана!!! Шайка маньяков…Остаток вечера я стараюсь особенно не налегать на спиртное, помня о брате, который, впрочем, особенного внимания не требует – со своей обычной шустростью и непосредственностью быстро находит общий язык со всеми подряд и не скучает, пока Натсу пытается мне что-то объяснять про такты и диезы и бемоли, обхватив одной рукой свою ненаглядную гитару, будто талию девушки, другой — с зажатой в ней бутылкой — размахивая в воздухе. Он постоянно путается и, похоже, сам не слишком разбирается в теории этих ?си-что-то-там?, но напускает на себя важный вид эксперта. Его распирает от гордости, что я наконец-то увидел его в деле. Под конец вечера мой живот уже постанывает от смеха.После определённого количества градусов его хмельное оживление переходит в следующую стадию – меланхоличное созерцание бутылки и выписывание неведомых символов пальцами на её запотевшей поверхности.Кажется, наша синхронизация чуть разлаживается – я слишком отстал от Натсу в счёте опустошенных рюмок. В меланхолию ещё совсем не тянет. И мне пока не постичь, о чём он там грузится, хотя в таком состоянии особых поводов и не требуется – можно рыдать хоть над судьбой тех рыбок, бесчеловечно запертых в аквариуме.Но мне на память приходит его последняя песня. Возможно, поводы у него действительно есть. Отчего-то внутри поднимается раздражение.Стоп. Натсу терпел мои сопли на протяжении месяцев. Хороший же из меня друг. Он даже ничего не говорит, сидит себе тихо и никому не мешает…Ладно, взглянем правде в лицо. Раздражает меня не это. Мне не по душе тот факт, что он написал песню для кого-то другого, кого я даже не знаю.Поражаюсь себе. И когда я успел стать таким собственником? Вместо того, чтобы ошарашено переваривать тот факт, что Натсу посвятил мне песню, вместо восторга и благодарности, я сижу и ревную к тому человеку, который тоже получил свою долю внимания Натсу. Ну не бред ли?Что-то будто тянет меня за нерв, перебивая поток мыслей. Непонятное зудение в воздухе… или в собственном мозгу. Таки перебрал?..В поисках раздражителя я провожу глазами по комнате – Рэн докапывает какими-то расспросами Юкари, Кенджи отключился в обнимку с огромной плюшевой пандой, подаренной фанатами, кто-то пьёт, кто-то ржёт, кто-то пытается что-то петь нестройными голосами… И тут я запинаюсь о тёмный, пристальный взгляд Юкии, который смотрит на Натсу из под длинных иссиня-чёрных прядей. Но Натсу где-то в своём мире и ничего не замечает....Стоит за дверью посреди ночи со своими патлами и взглядом маньяка…Маньяка?Нет, это не взгляд маньяка. Это…Я встряхиваю головой. Хрень какая-то. Откуда мой мозг выуживает такие идеи? Юкия женат на Аруми…Которая рядом с ним ничуть не теплее глыбы айсберга — ровным счетом так же, как со всеми остальными. Любовью тут не пахнет. Скорее — какой-то резонанс, единение душ. Они больше походят на брата и сестру. Один — тёмная вода, другая — тёмное пламя…— Объясни ещё раз про бемоли, — поворачиваюсь я к Натсу, с трудом оторвав взгляд от Юкии, который этого даже не заметил. — Я мало что понял.Натсу вздрагивает, выпрыгивая в реальность, как пробка из бутылки.— Не парься, Хиро-чан, — хлопает он меня по затылку. — Не забивай этой хренью свою голову.Его голос почти перестал заплетаться и приобрёл необычную серьёзность – точно, следующая стадия. За ней последует полная отключка. — Но я хочу понять.Хочу уметь читать тебя так же, как Юкия тогда на концерте — одним взглядом…— Зачем?..— Чтобы не чувствовать себя идиотом в твоём мире.Натсу встречает мой взгляд:— Тебе не обязательно понимать мой мир. Просто будь его частью.В этом-то и проблема...— Не могу я быть его частью.— Это почему это?— Я работаю на заводе, Натсу. Я ничего не смыслю в музыке.— А мне и не нужен коллега. И без тебя их хватает. Вечно ты всё сводишь к работе, трудоголик.Его рука лохматит мои волосы, и губы растягиваются в улыбке.Неожиданно всё становится проще.Так тебе, Юкия.~— Нет-нет-нет, НЕТ, даже не просите, не пойду я никуда!Натсу машет руками, сбивая пустые и не очень банки пива, заполонившие его берлогу по всем трём измерениям. Опохмел после вчерашней вечеринки как-то сам собой перерос в новую попойку, теперь в более неформальной обстановке.— Да ладно тебе, Натсу! — пытается воззвать к голосу разума Рюучи. — Не будь таким занудой! Где ещё отмечать Хеллоуин, как не у Юкии с Аруми?— НЕТ!!! Я сказал — нет! Всё! Это окончательно!Аруми усмехается:— Он уверен, что мы держим склеп в подвале.— Ты сам говорил про какие-то дохлые рога на стене! — оборачивается Натсу к Юкии.— Это рога скандинавского белого оленя, — спокойно уточняет тот. — Олень является посредником между небом и землёй, посланником богов. В скандинавской мифологии его рога символизируют мировое древо Иггдрасиль, ось миров.Натсу зябко поводит плечами.— Если ты меня сейчас переубедить пытался, то не проканало.Я унимаю приступ смеха. Он бесконечно милый с этими своими детскими страхами. Решаю вклиниться:— Правда, Натсу! Пойдём. Обвешаешься чесноком, да и всё.— Точно, точно, — подхватывают идею все наперебой.Натсу подскакивает:— Вот от тебя я не ожидал ножа в спину, Хиро-чан!Я усмехаюсь:— Ба-ака.Почувствовав слабину, все наседают на несчастного приятеля с утроенной энергией:— Натсууу! Давааай, пошли! Не бойсяяя!— Нам скоро концерты в Осаке давать, если со мной что-то… — предпринимает последнюю попытку Натсу, но его увещевания тонут в хоре голосов. – Ладно, ладно, ОКЕЙ! Заткнитесь! Пойду я! Всё, довольны?— Даааа!— Только учтите: если там будут всякие неестественные скрипы, или голоса, или шаги, я с вас стребую за моральный ущерб!На том и порешили.~Натсу долго косится на огромные рога, раскинувшиеся под потолком холла ветвистой белой кроной, словно скелет того самого Мирового Древа. Наверное, пытается прикинуть, каких габаритов олень мог такие носить. И где сейчас может находиться дух того самого оленя, и не замышляет ли он мести…— Круто тут у вас! — радуется Кенджи, оглядывая всё вокруг. — Но я думал, будет помрачнее. Давайте, что ли, декорчик какой сообразим? А, Аруми-чан? Свечечки там… тыквы… все дела…Аруми фыркает, недвусмысленно давая понять, что заниматься такой ерундой не намерена.Впрочем, по мере сгущения темноты снаружи и пустых бутылок внутри, свечи таки откуда-то появляются. Я не замечаю, кто и когда их успел зажечь, но вскоре они остаются единственным источником света.— Почему нельзя просто включить лампу? — возмущается Натсу.— Блин, дай насладиться атмосферой! — сверкает белоснежными вампирскими клыками Рюучи.— Я в туалет, — решает Натсу, допив свою банку пива.— Клоун, — изрекает сидящая неподалеку Аруми, когда он удаляется. — Вот уж точно, терпеть его снова я бы не смогла.Интересно, и как можно жить с таким отношением к людям?..— Но ведь вам ещё работать вместе, — замечаю я.— Вот уж нет. Несколько концертов — и разбежимся. Ему самому это надоест.— А мне казалось, вы всё-таки неплохо ладите…— Собраться и выпить раз в год — это одно. Работа в группе — совсем другое. Если говорить прямо, то ему надо уходить в соло. Он и сам этого хочет. Но не сможет.— Почему?— Да ты глянь на него. Опять увязает в том же болоте. Загоняет сам себя. Раньше мы пытались спасти группу и привели его в чувства. Хорошо, что сейчас спасать нечего.— Ты имеешь в виду… ту девушку?Аруми некоторое время молча смотрит на меня, точно раздумывая, отвечать или нет.— Да, — произносит наконец. — Но теперь мы не станем вмешиваться. Пускай разбирается сам. Если хочешь совет, Хирото, — не влезай во всё это слишком глубоко. Очень скоро он начнёт отдаляться. Будет цепляться за тебя, но отдаляться. Он видит эту дружбу не так, как ты.А как? — хочется мне спросить, но останавливаю сам себя. Что Аруми может знать о нашей дружбе? И вообще, я не спрашивал её советов. "Не влезай глубоко"... Идти на поводу у чужого мнения? — нет, спасибо.Выхожу на балкон покурить. И едва не подпрыгиваю, заметив у перил неподвижный тёмный силуэт. Юкия.Ну, замечательно. Из огня да в полымя…Он не курит, просто стоит и смотрит куда-то в густую темноту над крышами спящих домов. Луны нет, небо чернильно-чёрное, словно бархат, посыпанный мукой, — если приглядеться, то можно различить миллиарды звёзд. Но света они почти не дают. Где-то впереди скорее угадывается, чем виднеется ровная полоса горизонта и тёмное пространство океана. За тишиной уснувшего города фоном звучит мерный, на пределе слуха, шум волн.Стараясь побороть неуютное чувство, закуриваю и выпускаю струю дыма. Юкия шевелится.— Я люблю темноту. А ты, Хирото?Протягиваю ему пачку, но тот качает головой.Некоторое время размышляю над ответом. Никогда не общался с готами, или кем там себя Юкия считает. Не привык рассуждать на такие туманные философские темы. Надеюсь, он советов давать не станет?..Жму плечами.— Хм. Темнота хороша ночью. А днём — свет. Всему своё время.— Если ты прочувствуешь темноту, то поймёшь, за что её можно любить, — говорит Юкия. Его лицо почти неразличимо в отсутствии источников света, но тёмные глаза отблескивают каким-то острым бликом.— И за что же? — всё-таки поддаюсь любопытству.— За покровы. Темнота скрывает от нас вещи, давая простор воображению. — Он переводит взгляд обратно на невидимый горизонт, откуда докатывается смутное шипение волн. — Смотри. Океан в безлунную ночь кажется тёплым и уютным. Можно заплыть далеко — ты не видишь глубины под собой и не чувствуешь расстояния до берега. Не ощущаешь опасности. Это окрыляет.— М-м… не вижу в этом ничего хорошего.— Я и не сказал, что это хорошо. Не хорошо и не плохо. Всё просто: темнота дает возможность встретиться с самим собой, своими иллюзиями, мечтами и страхами. Свет срывает покровы и заставляет увидеть реальность. Свет — это боль.— Почему же сразу боль?— Потому что не все мечты стоит воплощать, не все правды стоит знать. Сорви с них маски — и увидишь, какие уродливые формы они примут.Мне вспоминается Тако-сан с похожими речами о легендах, которые лучше оставлять легендами. Внутри колется какое-то раздражение. Что за философия трусов? С чего вообще Юкия завёл об этом речь?Ничего так и не ответив, докуриваю и захожу обратно в дом. Хватит с меня разговоров с хозяевами. Где там Натсу…~За несколько счастливых дней — свечою в окне — Мною заплачено втройнекрестом на стене:За всемогущество моё,За постиженье и полёт...Но сказка долго не живёт,И на корню горит жнивьё.Вишнёвый цвет — золой в горсти:Прости...Свечи догорают одна за другой, и тьма сгущается всё плотнее. Песня Юкии вгоняет в жуткую меланхолию, и слова накрепко оседают в голове, что раздражает. Не знаю и знать не хочу, про что он там философствует и сочиняет песни, не хочу проникаться…— Давай что-нибудь повеселее! — похоже, разделяет мои мысли Рюичи. — Про зомби там, оборотней, привидений, в конце концов!— Не надо привидений! — вскидывается притихший было Натсу.— Надо-надо…Юкия издаёт леденящий смешок и наигрывает несколько грозных аккордов.Когда над чёрной тягучей топьюЗажгутся бледные свечи мёртвых,Когда закружатся в пляске ночи,В безумном танце вольные духи,И мчит по лесам Ночная Охота -Рыдают струны и рвутся струны,Как ветер, рвущий морскую пену, -Поют и стонут, манят и плачут...— Бляяя, — отзывается Натсу. — Ну ёёё-моё…Юкия, впрочем, не останавливается.…Больные струны - всего лишь сказка:Ты, верно, ослышался - это ветерВ ущелье воет, ночная птицаКричит во мраке; скрипнули ставни…— Так, с меня хватит, — выдыхают губы Натсу у моего уха, а следом тёплые пальцы обвивают мою ладонь и с силой утягивают в темноту.Мы спотыкаемся о пару банок (Натсу подпрыгивает так, будто это черепа на кладбищенской земле), чуть не запутываемся в нитях занавесок (а это, интересно, что? гигантская паутина?), несколько раз шмыгаем в какие-то комнаты (вздрагивая от скрипа дверей), пока в конце концов мой бака-приятель не решает, что мы уже достаточно безнадёжно заблудились, и резко тормозит.Я врезаюсь в какую-то мягкую часть его тела, и мы теряем равновесие.— А-аааа! — высокий крик на границе ультразвука разрезает темноту.Моя душа падает в пятки, а тело — в какое-то кресло, которое не выдерживает и переворачивается, сгруживая нас на пол в куче подушек и покрывал и чёрт знает чего ещё перепутанных всеми конечностями. Положение усугубляется тем, что Натсу брыкается, то ли пытаясь выбраться, то ли отражая атаку приведений. Я всхлипываю от смеха и нащупываю его рот:— Т-шшш! Замри!Наверное, мой голос прозвучал достаточно внушительно и зловеще — Натсу послушно замирает. Кажется, даже перестаёт дышать. По крайней мере, не предпринимает попыток отнять мою ладонь от своего рта. В тишине я слышу только собственное дыхание и отдалённое, словно из иного мира, эхо голоса Юкии:Вернись, безумец, к веселью пира;Кто смеет видеть - увидит бездну,Кто смеет ведать, тот станет пеплом,Кто страх забыл - познает безумье:Ушедший в ночь назад не вернётся.— М-нмуумн-бувфф… — раздаётся подо мной. Натсу начинает беспокойно шевелиться.Я осторожно отнимаю ладонь от его губ и пытаюсь разглядеть хоть что-нибудь, но не вижу даже силуэта. Только тёплое дыхание касается моих губ — неожиданно близко.— Я знал, что не стоило сюда идти… — сокрушённо выдыхает Натсу. — Они всё подстроили специально. Стопудово!— Ну, всё не так уж плохо, — замечаю я, пытаясь сообразить, как мне выбраться из мешанины покрывал, подушек и конечностей Натсу. — Мы ещё живы.— Подожди, сейчас до нас доберётся дух оленя, и перестанем, — Натсу шевелится подо мной, как червяк, выпутывающийся из кокона. Однако его руки остаются замкнуты кольцом вокруг моей спины.Мне становится жарко от всего этого… слишком тесного… контакта.— Хиро-чан, — доверительно шепчут губы в моё ухо. — А я правда видел привидений.— Да ну?— Честное слово.Я пытаюсь игнорировать ползающие по шее и порой шмыгающие вниз мурашки.— Мм… и когда?— В детстве. На Окинаве. Там на берег труп вынесло…— Ну-ну, безалаберного сёрфера, — скептически хмыкаю я.— Не сёрфера, а аквалангиста, — поправляет Натсу, не уловив сарказма. — Я не видел. Его увезли уже. Когда я прибежал на берег, там только валялась разбитая маска. Той ночью я спал, и вдруг кто-то постучал в окно.Шёпот Натсу падает ещё на октаву ниже, и мне действительно становится не по себе.— Окно было у моей кровати. Я открываю глаза и вижу: там лицо. Бледное, зеленоватое. Вокруг глаз тёмные синяки, а губы синие. ?Купи мне новую маску?, — говорит. Я от страха пошевелиться не могу. Язык к горлу присох. А потом вдруг оказываюсь в море, и он с дикой силой тянет меня куда-то в глубину, я дёргаю руками и пытаюсь выгрести и не могу…Дыхание Натсу учащается, в голосе слышатся нотки паники. Сглотнув комок, я нащупываю его плечо. Сжимаю покрепче. Вот и причина его фобии.— Это же был просто сон?— Какой там! Утром я проснулся и вышел из дома. Дошёл до какой-то лавки с сувенирами и всякой туристической дребеденью и спрашиваю у продавца: ?У вас подводные маски есть??. И только тогда до меня доходит, что я делаю. Будто это он в моём теле был и за меня действовал! Я как давай орать. Не представляешь, как страшно стало. Меня продавец в чувства привел, это оказался Тако-сан. Правда, он в то время ещё не был такой рухлядью. Стал расспрашивать, что случилось, ну я ему и выложил всё. А он говорит, мол, подожди, и через несколько минут возвращается с кружкой какого-то настоя. ?Выпей — говорит. — Это отвар из лепестков клевера, собранного при молодой луне. Он отпугивает призраков?.— И что, помогло? — хмыкаю я. — А то! Старик в траве шарит!Я улыбаюсь. Наверняка Тако-сан нехитро провёл ребёнка, подсунув простой чай, а Натсу в своей наивности принял всё за чистую монету. Простой психологический трюк. Находчивый старик.Тут в моём мозгу что-то запоздало щёлкает. Клевер и молодой месяц. Уж не те ли, что вытатуированы у Натсу на пальце и на запястье?Защита от призраков?Я прикусываю губу, чтобы не расхохотаться. Он такой ребёнок!— Натсу, а тебе не приходило в голову, что этот аквалангист тебе просто приснился, а ты испугался и потому не раздумывая кинулся покупать маску?— Нет, — слегка обиженно говорит Натсу, и я почти вижу, как он надувает и без того пухлые губы. — Я же помню, как ходил на автопилоте, когда он в меня вселился. Тем более, я его видел и слышал. Так же ясно, как тебя сейчас.Ясно? Я сомневаюсь, что он вообще что-нибудь видит в этой глухой темноте. Не знаю, что вдруг на меня находит, возможно, азарт берет своё, и я произношу вкрадчиво:— А ты уверен, что я — это на самом деле я?Мгновение висит напряжённая тишина. А потом темноту сотрясает крик. Натсу рывком скидывает меня с себя и отскакивает куда-то в сторону.Меня будто прорывает, и я начинаю ржать в полный голос.— Хиро-чан! — тянет Натсу обиженно, переведя дыхание. — Какого чёрта! Нельзя так пугать!— Прости, не удержался.— Не прощу… Пошли выпьем…Он нашаривает меня в темноте и снова тянет куда-то в тёмные коридоры. Но вместо холла мы вдруг попадаем в нечто напоминающее погреб или просто кладовку с запасами спиртного. Довольно внушительными. Я присвистываю.— О-о! — Натсу откидывает крышку огромного сундука и выуживает бутыль вина. — Мутон Ротшильд!Он извлекает откуда-то перочинный нож и начинает ковырять пробку. Я отбираю у него бутылку:— Сдурел? Оно ж, небось, дорогущее!— Пофиг! Будет в качестве компенсации! Они не выполнили мои условия, так что за ними должок!Он забирает бутылку обратно. Я вздыхаю. Уточняю всё-таки:— Ты что, собрался вот так выпить её в одиночку?— Не в одиночку, а с тобой, — улыбается Натсу.— Псих…Натсу забирается на сундук и тянет меня за собой. Долго сопротивляться мне не хочется. Внутри оживает какое-то захватывающе-романтическое чувство, как в детстве, когда залезали с пацанами на соседский чердак и ковырялись в тамошних ?сокровищах?…Вино пахнет деревом, немного горчит и в то же время вяжет рот пряной сладостью. Порой попадаются крошки от пробки. Мы пьём по очереди прямо из бутылки, как тогда на Окинаве, и после пары глотков уже забываем вытирать горлышко. Опьянение начинает опускаться на меня резко и стремительно, немного пугающе, но остановиться уже невозможно. Особенно когда Натсу тянется за следующей бутылкой, я зачем-то встаю за ним — и мы оба, потеряв равновесие, сползаем куда-то к подножию сундука.— Хахаха, — заливисто смеётся Натсу, непонятно над чем, но я смеюсь вместе с ним.— Это с привкусом земляники, — строит он из себя дегустатора. Делает ещё глоток. – Или ягод каких-то… смородина?Выхватываю из его губ бутылку и прикладываюсь к горлышку, пытаясь что-то прочувствовать. Вино и вино. Но что-то всё-таки есть. Другое. Я смотрю на потемневшие губы Натсу и думаю, что теперь почти знаю их вкус.— Спой мою песню, — требую где-то на середине третьей бутылки.Но Натсу перепутывает и почему-то начинает петь ту вторую, правда, на припеве теряет серьёзность и снова срывается в хохот.Глотки сменяются обрывками песен, попытки разговора — смехом, и всё это вскоре исчезает в мешанине снов. Я не замечаю момента, когда отключаюсь. И когда реальный Натсу сменяется другим, тем, что ведёт себя в моих сумасшедших снах иначе, и мне, опять же во снах, это нравится; и когда Натсу превращается в Нао… а затем снова в Натсу… а затем я уже не могу вспомнить ничего внятного.____________________________Примечание: в тексте использованы стихотворения Элхэ Ниэннах.