7. Murasaki (1/1)

Всю неделю я мучаюсь желанием отдать билет Рэну. Это глупо, но какое-то свербящее чувство внутри постоянно напоминает, что на самом деле это всё бессмысленно. Что я не хочу туда идти. Что такие мероприятия не для меня и я скорее всего буду чувствовать себя белой вороной в экзальтированной толпе фанатов средних лет. Может быть, Натсу уже и забыл об этом приглашении?..Он не звонит и никак о себе не напоминает все последующие дни, что только укрепляет меня в решении поиграть с Рэном в бейсбол вечером пятницы.Но брат с его сверхчуткостью как будто угадывает что-то:— А у тебя разве нет планов на выходные? Кстати, а как там Натсу? Он давно не заезжал…Мне ничего не остаётся, как рассказать ему о концерте.— И ты ещё думаешь, идти или нет?! – подскакивает Рэн. – Да если бы мой друг давал концерт…Я едва сдерживаю усмешку. Друг? Хотел бы я в это верить.— Я слушал у тебя их диск, — подмигивает Рэн.— М-м. И как тебе?— Торкает. Немного старомодно, правда, но мне нравится голос Натсу. Правда, такое чувство, что это не его.— Что не его? – не понимаю я.— Ну, всё это. Как будто ему больше подошли бы другие песни.— Ну, мы ведь не знаем, каким он был тогда. Может быть, они подходили тому Натсу.— А они будут играть новые песни на этом концерте? – глаза Рэна загораются интересом.— Я не знаю, но Натсу говорил что-то про пару новых вещей… Так что, всё возможно.— Круто!— Хочешь пойти? – спрашиваю я наконец.— А можно? – братишка затаивает дыхание.— Конечно. Возьмёшь мой пригласительный…— Брат! – в его голосе слышатся нотки обиды. – Ты чего! Ты правда не хочешь идти?— Я просто подумал, что тебе было бы интереснее.Рэн хмурится, и я могу только гадать, что он прочитал за моими словами.— Натсу позвал тебя, и будет невежливо не придти. Так что перестань. Если я и пойду, то только с тобой.Вздыхаю. Лучше некуда. Теперь мне придётся звонить Натсу и просить второй билет…~Когда мы с Рэном приезжаем по адресу, я наконец начинаю осознавать, с кем дружил всё это время.От количества людей кружится голова. Публика не выглядит столь уж древней: чуть ли не половина – мои сверстники. Лица Натсу и других музыкантов повсюду: на футболках, туго обтягивающих женские бюсты, на качающихся учивах, в более суровом дизайне – на майках парней. Всё это море ходит ходуном и гудит сотнями голосов, будто готовясь разразиться штормом.Рэн крутит головой и цепляется за мою руку, чтобы не отстать. Клуб огромный, двухъярусный, со стильным интерьером, явно привыкшим к другой публике. В иное время я бы и правда чувствовал себя здесь как пришелец, впрочем, я бы и фэйс-контроль не прошёл. В те времена, когда мои сверстники зависали по подобным заведениям, у меня не было денег даже на мобильник.Мы наконец достигаем относительно свободного пространства рядом со сценой, где зарезервированы наши места. Персонал всё ещё ковыряется на сцене, налаживая аппаратуру.— Я как-то раньше и не думал, что Натсу такая звезда, — Рэн кидает ошарашенные взгляды за плечо, туда, где в полумраке волнуется людское море. – Брат, и где ты только таких знакомых находишь?..Я понимаю, что он и про Нао тоже. Усмехаюсь. Действительно, что это за странные шутки судьбы? Сперва столкнуть меня с наследницей огромной ювелирной компании, затем – со звездой рока, кто дальше на очереди? Принцесса какой-нибудь европейской монархии?Это было бы смешно, если бы не было так грустно. Ну что судьбе от меня, простого механика, нужно? Что за садистское удовольствие доставляет ей махать перед моим носом другими жизнями и мирами, куда мне никогда не суждено попасть?.. Вода и масло…Мои мысли прерывает внезапно упавшая темнота и на секунду затихшая публика. В следующий миг сцена озаряется светом, и толпа за нами взрывается.Пять силуэтов возникают из клубов дыма и фонтанов огня. Я слышу восторженный вопль Рэна у своего левого уха. Забавно. Не ожидал от LANDS каких-то спецэффектов. Натсу стоит плечом к плечу с Юкией, в рваных джинсах и простой футболке. Его волосы тоже в совершенно обычном виде, в каком они пребывают и после сна, и после короткой и тщетной встречи с расчёской, или после того, как он стянет с головы капюшон. Я отчего-то расслабляюсь – это и правда Натсу. Такой, каким я его знаю.Следом за Юкией, который тоже мало изменился после фотографий со старого альбома, стоит Аруми со сложенными на груди руками и видом ?не подходи – убиваю взглядом?, вот только её длинные волосы выкрашены в ярко-красный цвет. С другой стороны от Натсу – бас-гитарист и барабанщик, чьих имён я не помню.Зал заходится в экстатическом рёве.— Парни, по-моему, они скучали, — ухмыляется Натсу, вызывая новый взрыв.— Пф, — отзывается Аруми. – И я должна играть для толпы этих девочек, которые там что-то невнятно попискивают?Рёв переходит на тот уровень, когда спокойно может заглушить звук турбин реактивного самолёта.— Не жалейте глоток, чёрт вас подери!!! – рычит в микрофон Натсу, и зал окончательно срывает с катушек. В этот момент вступают первые риффы бас-гитары, низкие, словно подземный гул.Я чувствую, как кровь начинает разгоняться в жилах. Вживую – это другое, говорил Натсу ещё давно. Он был прав.Они начинают с Hatachi no Sensou, изменённой во что-то более мощное и ударное, так что я даже не сразу узнаю песню. До тех пор, пока голос Натсу, более глубокий и сильный, чем на старой записи, не начинает петь знакомое Terebi geemu no sensou ga…Они перекидываются взглядами с Юкией, и тот подхватывает импровизацию вокалиста, так, будто им вообще не нужны слова, будто они и без того способны звучать в унисон, как два идеально настроенных инструмента. Такой уровень взаимопонимания может быть только результатом проведённых вместе лет, объединённых общим делом и духом.— Круууутоооо! – вопит рядом Рэн, перекрикивая музыку и людской гул.Глаза Натсу смотрят куда-то в гущу толпы, которая беснуется в волнах излучаемой им энергии. Мне даже становится завидно на какую-то секунду: хочется так же попрыгать, крича и размахивая руками, забыв обо всём, слившись с музыкой. Но вместо этого я стою неподвижно, словно манекен, и заворожённо смотрю на него.Так далеко и так близко… Такой привычный и такой незнакомый. Кто же он, этот человек?Юкия начинает играть какое-то сложное соло, погружающее публику в транс, и Натсу тем временем переводит дыхание, утирая выступившие на лбу капли. Его глаза скользят по залу. Должно быть, он не различает ничего, кроме колышущихся в темноте силуэтов, однако всё же пытается что-то высмотреть. Когда наши взгляды встречаются, я понимаю, что.На его лице загорается счастливая улыбка. И в этот момент я больше не могу вспомнить, почему сомневался, идти сюда или нет.С этого момента время будто разгоняется, смешиваясь в сплошной поток музыки, голоса Натсу и временами Юкии, взглядов Натсу, которые то и дело долетают до меня сквозь темноту и вспышки света… LANDS играют старые хиты, некоторые на новый лад, другие – точно так же, как играли в начале 90-х, размывая рамки времён. Взрывные песни сменяются более спокойными, играя с эмоциями зала, бросая из жара в холод, заставляя то трястись в диких плясках, то заворожённо замирать, полностью и безраздельно владея в эти минуты сотнями собравшихся здесь людей.Затем, в какой-то момент после очередного старого хита, Натсу выходит вперёд и велит публике заткнуться. Он поправляет на шее гитару. Четверо отступают в тень.— Это новая песня. Называется Murasaki, — произносит Натсу негромко, касаясь губами микрофона.Вдоль моего позвоночника проносятся мурашки. Как будто он выдохнул эти слова прямо в моё ухо…Натсу берёт несколько аккордов на своей акустической гитаре, и остальная группа вскоре подхватывает лёгкую и мягкую мелодию. Она отличается от всего, что я слышал у LANDS. Нет тяжёлых басов или подавляющих риффов электрогитары, нет мощных барабанных ритмов. Одногруппники лишь поддерживают музыку Натсу ненавязчивым фоном. Она веет тёплым ветром и плеском воды. Она похожа на лето.На Натсу.Я прикрываю глаза и позволяю себе раствориться в смутно знакомых аккордах. Это именно та песня, которую Натсу сочинял на Окинаве. Это она, сомнений быть не может. Воспоминания яркими образами затапливают моё сознание, унося обратно в те дни…Пока знакомый голос не вырывает меня обратно в реальность.Кто-то заставил тебя упасть на трудном пути,Но всё-таки наши дороги пересеклись.Цвет заката, который мы видели в тот день,Был незабываемо-сиреневым.Я забываю, что нужно дышать. На губах Натсу играет лёгкая улыбка, когда он поворачивает голову и находит мой взгляд. Длинные пальцы ударяют по струнам, и голос набирает силу:Конечно, каждый из насНесёт свой груз печалей и слабостей,Но даже упав, найди в себе силы подняться -И каждую слезу непременно улыбка осушит.Время течёт вокруг и порой затмевает мой взор,И всё же я надеюсь, что никогда не выпущу ладонь, что сжимаю в своей.Наш костёр на том пустынном берегу никогда не погаснет.Я не могу отвести взгляда от его глаз, ошарашенный, сбитый с толку, оглушённый реальностью.Это песня обо мне. О нас.Помни, если кто-то причинит тебе боль, -Любовь меняет свою форму всякий раз.И если устанешь, просто обопрись о меня.Что бы с тобой ни случилось, я буду здесь.Верь в себя.Натсу написал песню для меня.Натсу написал настоящую песню, такую, которую решился спеть сам. Впервые за долгие годы. В тот момент, когда почти утратил надежду найти ту искру. Для меня.Неужели я… как-то сумел…Сиреневый закат, что мы видели в тот день, –Было бы хорошо посмотреть на него снова…В последний раз перебрав струны, Натсу улыбается широко и ясно, глядя мне в глаза своими искрящимися глазами. И мне становится нестерпимо стыдно.Всё это время я не верил в его искренность и выискивал поводы для обиды. Обиды, которая почти стёрла из моей памяти всё то время, что мы проводили вместе, всю ту заботу, которой согревал меня Натсу в те тёмные дни. Я повелел себе забыть всё то, что он для меня сделал. А он открыл мне новый, захватывающий мир. Он изменил мою жизнь и меня самого. Я просто отбросил и зачеркнул это все, словно эгоистичный ребёнок, переставший получать привычную порцию внимания.Дело именно в этом. В том, что ты мне не веришь.Он был прав.Я опускаю глаза, не в силах больше выдерживать его обжигающий взгляд.Я не могу вернуть его так же искренне и открыто.Как бы я хотел сделать для него что-то в ответ… но что я могу?— Брааат! – достигает моего сознания голос Рэна, пытающийся перекричать бешеный гул. – Это же про тебя песня? Да?! Я видел, как он сюда смотрел! А-аааа круто!!!Я улыбаюсь и треплю его по голове. Наконец поднимаю взгляд на сцену. Но там темно – видно лишь, как персонал переставляет какие-то инструменты, а затем появляется какая-то незнакомая молодая группа, давая LANDS немного времени перевести дух.Я даже не слышу, что они играют. Мой мозг всё ещё отчаянно пытается переварить тот факт, что Натсу написал про меня песню. Но получается плохо, мысли то и дело буксуют, увязая в словах:…Наш костёр на том пустынном берегу никогда не погаснет……Тот закат… Было бы хорошо посмотреть на него снова…Да.~Лэндс вновь появляются на сцене, и концерт продолжается с прежней энергией. А я понять не могу, откуда в них столько сил — не только самим гореть, но и всю эту толпу зажигать. Снова и снова. Эти пятеро людей похожи на генератор.Играют что-то из старого, затем Юкия и Аруми исполняют свои собственные песни. Но я знаю, что это ещё не завершение. У Натсу припасено что-то ещё. Какая-то вторая песня…Любопытство и нетерпение почти не дают мне слушать остаток концерта. Что же ещё он сочинил? И… о ком?И вот наконец, когда публика, охрипшая и усталая, немножко успокаивается после мрачно-тяжёлых композиций Юкии и Аруми, освещение чуть меркнет, и Натсу снова выходит вперёд.Я впиваюсь в него взглядом, но глаза друга опущены куда-то в пол, а на голову надвинут капюшон. Это совсем другой Натсу. И музыка, которая собирается под его пальцами в несколько густых нот, — она тоже совсем другая.Она напоминает лето… но не то, что брызжет солнечными лучами и яркими красками, а лето на его исходе – печальное, смирившееся и уже готовое сдать свои позиции осени…— Unspeakable, — односложно произносит Натсу. И откуда-то из темноты электрогитара подхватывает невыразимо красивые аккорды, которые вдруг сжимают сердце тисками.Одинокий силуэт на сцене. Замершая, будто в растерянности, притихшая толпа. Медленный, мерный ритм ударных – будто тугие толчки остывающего пульса…Я закрываю глаза. Я не могу смотреть на него. Мне больно видеть его боль.Но уши я заткнуть не могу.We met on the winter dayI met your eyes and the world shaked…Английские слова я понимаю плохо, но смысл каким-то образом откладывается в сознании. Наверное, Натсу мог бы спеть на суахили – и всё равно сумел бы донести чувства и эмоции. Ему достаточно одного голоса.Мы проводили дни вместе,Чувство всё ярче расцветало в глубине…Ощущала ли ты эту связь?Наверное, я не могу сказать тебе ?люблю?,Потому что боюсь боли, что впереди расставила сети…Если ты подойдёшь ближе, ещё ближе ко мне — Я не знаю, как мне быть…Пусть эта невысказанная любовь останется лишь воспоминанием.Не замечая толпы вокруг, я поднимаю взгляд. Смотрю на его отблескивающее потом лицо, закрытые глаза и руки, сжимающие микрофон нежно, будто ладони любимой. Натсу поёт о чувстве, обречённом и не имеющем будущего, похороненном где-то в глубине его сердца, но продолжающем медленно пожирать его изнутри.Я слишком хорошо знаю это чувство. Каждая нота, каждое слово давит на ноющий нерв где-то в моей груди. Но на этот раз Натсу рассказывает не мою историю. Он говорит о своей. Я знаю, что ты ждала меня безмолвно,Но я мог сказать тебе лишь ?прости?.Мы оба знаем, что пришли из разных миров,Которые могут соединиться лишь в сердце.Пусть сердце скажет ?люблю?, когда смотрю я на тебя без слов.Прости мне мою трусость.Наверное, я не могу сказать ?ты мне нужна?,Потому что боюсь боли, что впереди расставила сети…Если ты подойдёшь ближе, ещё ближе ко мне — Я не знаю, как мне быть…Пусть эта невысказанная любовь останется лишь воспоминанием.Утихающие волны музыки плавно опускают меня в реальность. Всё ещё обескураженный, я слышу, как на последней тихой ноте голос Натсу дрогнул.Вот тогда я наконец прихожу в себя.Толпа вокруг взрывается рёвом, но я даже аплодировать не в состоянии, не то, что кричать. Только стою и смотрю на Натсу, чей взгляд прячется в тени капюшона.Теперь я понимаю, что за странную тоску заметил в его глазах тогда на Окинаве. Что-то запертое настолько глубоко внутри, что оставалось всё это время скрытым от моих глаз, хотя я думал, что успел узнать Натсу неплохо. Мы говорили о многом, особенно в первые месяцы, когда напивались в баре. Но был ли он когда-нибудь по-настоящему откровенен со мной? Теперь я в этом сомневаюсь.На самом ли деле он выкинул из головы ту девушку — Асако, кажется? — о которой упоминал тогда? В его голосе слышалась светлая грусть, ностальгия, но он не казался влюблённым. Возможно, я просто не всмотрелся тогда в его глаза, занятый мыслями о себе? Как бы то ни было, сейчас всё слишком очевидно: человек, в чьём сердце не живет никакое чувство, такую песню не напишет. И уж тем более — не споёт её так. А раз больше ни о каких девушках Натсу всерьёз не упоминал, остаётся один вариант — Асако.Интересно, где она сейчас? Виделся ли с ней Натсу за минувшие годы? И почему он звучит так обречённо, будто даже не собирается бороться? Возможно, она замужем? Забавно, если так. Мы с ним, выходит, в одной лодке…Неудачники, упустившие то, что дорого, и отказавшиеся от борьбы.Я пытаюсь поймать его взгляд, но тот пониже надвигает капюшон, о чём-то коротко переговаривается с музыкантами, и Юкия объявляет последнюю песню.— Оба вы идиоты, — со вздохом подытоживает мои размышления Рэн.