3. Nights in white satin (1/1)
Just what the truth isI can't say anymoreНе знаю, через сколько времени — месяц, два — субботы перестают заканчиваться одним и тем же. Мы больше не напиваемся до потери памяти, лишь потягиваем напитки, и за увлечёнными беседами вечера пролетают, как метеоры. Однажды Натсу рискует приехать на машине — и под конец вечера даже в состоянии её вести. По крайней мере, так он меня уверяет, предлагая подбросить до дома.— Где ты этого бронтозавра выкопал? — хлопаю я по капоту огромный раритетный леворульный Форд.Натсу отвешивает мне подзатыльник:— Не оскорбляй моего лучшего друга.Ведёт Натсу уверенно, хотя, не зная его, можно было бы решить, что он пьян. Болтает головой под песни из радио, курит, щёлкает пальцами по рулю, гонит и чересчур резко входит в повороты. Но я не переживаю. Он во всём такой — за безалаберной внешней оболочкой кроется что-то надёжное в глубине. Может быть, он и сам об этом не догадывается.Я называю адрес, но на полпути Натсу сворачивает куда-то и некоторое время мчит по пустой загородной трассе.— Куда ты собрался? — поднимаю брови.— Хочу на море.К этой черте я тоже успел привыкнуть. Натсу весь состоит из таких вот порывов. Никогда не знаешь, что взбредёт ему в голову в следующую секунду.Мы останавливаемся на широком пляже. Ночь ясная, с тысячами звёзд и ясной полосой Млечного Пути. Океан с шипением гонит волны на песок. Я забираюсь на капот, пытаясь вспомнить, когда в последний раз был на море. Порт Йокогамы не в счет — именно на таком, диком, не заточенном в бетон, настоящем море.Закуриваю. Сигарета в моих пальцах чуть подрагивает в темноте, похожая на светлячка.?Мне хочется его поймать…? — всплывает в памяти голос Нао.Зажмуриваюсь и вдыхаю поглубже.Звон струны вырывает меня из тисков нахлынувших воспоминаний. Натсу садится рядом, устраивая на коленях гитару. Некоторое время он перебирает струны задумчиво, будто нащупывая мелодию. Я опускаюсь спиной на тёплое лобовое стекло, расслабляясь. Ночь прохладная, но от тела Натсу, от его колена, прижатого к моему бедру, исходит тепло. Я закрываю глаза.Мелодия перетекает во что-то связное. Медленный, убаюкивающий ритм вплетается в шорох волн. Негромкий и немного незнакомый из-за английских слов голос Натсу отзывается тёплыми мурашками в моём теле.Nights in white satinNever reaching the end;Letters I've writtenNever meaning to sendBeauty I'd always missedWith these eyes before;Just what the truth isI can't say anymore'Cos I love you,Yeah I love you,Oh! How I love you.Мне хочется, чтобы Натсу пел всю ночь, а самому — лежать тут на капоте и мало-помалу растворяться в ночи. Интересно, какой должна быть любовь, чтобы написать такую песню? Мне становится обидно и завидно тем, кто умеет выражать свои чувства: музыкантам, которые находят слова и мелодии о любви, заставляющие любить; писателям, которые говорят о гибели любви так, что хочется умереть. Мне обидно, потому что тогда, 4 года назад, я так и не сумел найти слова, которые сберегли бы нашу любовь.…И ещё мне очень хочется, чтобы Натсу всё-таки написал свою песню. Чтобы где-то в пустоте его сердца снова вспыхнул огонёк, рождающий вот такие вот слова и ноты, от которых всё внутри замирает, и явь становится неотличимой от сна.Но песня заканчивается, и снова лишь волны шепчут в тишине. А потом тёплая рука Натсу касается моей. Я открываю глаза.— Ты совсем замёрз, — хмурится он. Лезет в машину, выволакивает откуда-то с заднего сидения замызганный плед и укутывает меня.По моей коже проносится тёплая дрожь.— Тебе тоже хватит, — протягиваю ему край пледа. Но Натсу подтыкает его обратно под мою задницу.— Мне и так тепло.Мы сидим так, пока я не начинаю засыпать, убаюканный прибоем и звучанием гитары. Тогда Натсу тормошит меня и тянет обратно в машину. Я сворачиваюсь на переднем сидении вместе с пледом, застыв в каком-то уютном коконе полусна-полуяви. Натсу мурлычит что-то под нос и ведет машину неторопливо, будто тоже желая продлить эту ночь.— Откуда ты так хорошо знаешь английский? — спрашиваю я, рассматривая его тёмный профиль.— Э? — вскидывается Натсу. — А, я жил в Америке несколько лет. Думал, может там музыка попрёт. — Не попёрла?— Нее… Нигеры подсадили на траву, потом заявилась Юкари, похожая на гарпию, вся в гневе, и забрала меня обратно, — посмеивается он.— И как ты сейчас… ну…— Завязал. Так, покуриваю иногда. Под настроение.— М-м. Я не пробовал никогда.— И нечего.Я хмыкаю:— Что это ты такой заботливый сегодня?— Я старше. Типа.Он бросает на меня серьёзный взгляд, но губы тут же разъезжаются в чуть кривой улыбке.Давно никто обо мне не заботился. Cтранное чувство.~Через некоторое время я понимаю, что стал жить от выходных до выходных.Мы всё меньше времени проводим в клубе и всё больше — в ночных поездках на море, или просто за город, откуда открывается красивый вид на ночной мегаполис. Пьём пиво, курим, разговариваем. Беседы становятся не такими оживлёнными, как сначала: бывает, что мы подолгу молчим, или Натсу наигрывает что-то на гитаре — но это не вызывает неловкости. Проводить время с ним становится даже комфортнее, чем с Ко и Аютой, которых я знаю с детства. Но был ли я когда-нибудь так открыт с ними? Не уверен. Натсу, ничего особенного не делая, каким-то образом извлекает на свет эмоции, которые годами хранились запертыми где-то у меня внутри.— Спасибо, — говорю я в один из дождливых летних вечеров, когда мы сидим в захламлённой, но по-своему уютной квартире Натсу, смотря фильмы и уминая приготовленный мною рамен. Из бывшего рокера повар ни к чёрту, зато мне не привыкать. Наверное, так подействовал сюжет фильма: я скольжу взглядом назад, сквозь время, сквозь эти несколько месяцев, отделивших меня нынешнего от того, что забрёл в клуб у набережной. — В смысле… спасибо за поддержку.Уши неудержимо теплеют, и я мысленно ругаю себя, что опять толком не могу выразить того, что хочу сказать, отделываясь стандартными вежливыми фразами.— Без тебя я бы закис тогда, — добавляю всё-таки для ясности.Натсу косится на меня с понимающей ухмылкой.— Отпустило, значит?Я жму плечами. Вряд ли это когда-то отпустит. Я стал реже вспоминать о Нао в последнее время, но мне не хочется ковыряться в своём сердце, чтобы понять, что там осталось.— Значит, я не зря старался? Нэ, Хиро-чан? — он пинает ногой мою лодыжку.— В каком смысле?..Он что, возомнил себя психотерапевтом? И всё это время возился со мной из жалости?..Наверное, что-то отражается на моём лице, потому что Натсу со вздохом встаёт и идёт к холодильнику. Шарит там некоторое время, звеня бутылками и бормоча что-то, наконец возвращается с двумя банками джин-тоника. Вручает мне одну и забирается с ногами на диван, бесцеремонно просовывая холодные ступни под моё бедро.Я без энтузиазма открываю банку, не спеша пить — в животе стоит неприятный комок.— Ты слишком гордый, — наконец заявляет Натсу, оторвавшись от своей банки. — Не любишь, когда о тебе заботятся? Нет. Скорее не привык, — размышляет он так, будто меня здесь нет.— Мне не нужен психолог.— А как насчёт друга?Я поворачиваю голову. Натсу смотрит на меня пристально из-под спутанных, ещё немного влажных от дождя прядей, не отрывая взгляда, даже когда закуривает сигарету. И мне становится неловко. Я краснею и опускаю глаза, не в силах сдержать улыбки.— Не возражаю.— Ты милый, когда смущаешься, — пухлые губы Натсу выдыхают мне в лицо клубок дыма. — Хиро-чан.— Перестань говорить, как извращенец.Я краду у него затяжку. А затем присасываюсь к своей банке с выпивкой, недоумевая, что со мной такое. Наверное, я и правда не привык к такому вниманию и заботе. И совсем отвык от флирта, потому что ни с кем толком не встречался за последние годы, случайные девушки не в счёт.Натсу лишь хихикает.~— Натсу клёвый, — заявляет Рэн, глядя на то, как мой приятель поднимается с земли в районе дальней базы после неудачного броска за мячом. Судя по движениям губ, Натсу сейчас поминает всю нечисть, шлюх и позиции на свете, размазывая по джинсам грязь.Я хмыкаю. Конечно, клёвый. Предпочёл спорт выпивке — не каждый рокер так сможет.…Натсу, которого явно нельзя назвать фанатом бейсбола, который даже не слишком знаком с правилами, почти не сопротивлялся, когда Рэн потащил нас на поле. Друг заехал за мной с намерениями провести вечер на тусовке у какого-то приятеля, но я уже обещал Рэну и его друзьям поиграть, так что менять планы было поздно.— Хирото, соберись, чёрт тебя побери! — кричит мне Натсу через поле, потуже завязывая хвост на затылке. — Мы должны сделать этих сопляков!Я покатываюсь со смеху:— Ты хочешь, чтобы я сделал хоум-ран? Это единственный способ, потому что от тебя толку…— Заткнись! Делай, что хочешь, я не собираюсь проигрывать!Рэн хватается за живот.Я подмигиваю ему, поднимая биту.— Фиг тебе, а не хоум-ран, братик! — ухмыляется Рэн, посылая хитрый крученый мяч, и я постыдно мажу.— Хирото, старая ты развалина, — стонет Натсу.— Кто бы говорил!— Заткнись!— Уже слышал!— Ну, погоди, дождёшься у меня…Рэн ржёт в открытую:— Вы будто старая женатая пара.От моего подзатыльника увернуться ему не удаётся.