Пролог 5. Последний. (1/1)
Женя наливает из-под крана в единственную свою кружку холодной воды и делает шаг в сторону коридора.Что-то обрывается внутри, резко, разом. Лопается оконное стекло и вылетает из рук кружка. Его бросает на холодильник, ударяется лицом о его гладкий бок и обнаруживает себя уже на корточках, голого, полуоглохшего. ?Штаны, штаны... где штаны?..? — первое, что приходит в голову. Из спальни слышен визг Ксюши — частый, прерывистый.Еще чьи-то крики, вой сигналок, какой-то звон.На полусогнутых Женя влетает в комнату.Ксюша сидит на полу, обхватив колени. Рама выбита, штора болтается на паре колец. Алоэ на полу, повсюду земля из разбитого горшка. — Что это? Что случилось, ты знаешь? — кричит Ксения подгребая к себе одеяло.Вся постель усеяна битым стеклом. ?Пиздец, подъезд взорвался! Как там, на...? Евген не может вспомнить улицу где на днях разнесло два подъезда.Хватает джинсы и никак не может попасть ногой в штанину. Под пяткой хрустит осколок. Обжигает порезом ногу.— Что случилось, я не пойму?! Что случилось?! Ксюша орет, косясь на выбитое окно. — Зажги свет!— Нельзя! Взорвалось что-то! Может, газ... Быстро одевайся! — кричит Васильев в ответ и роется в ящике стола.Хер там, какой газ, от грохота чуть не оглох...Так, вот диплом, военник... Приглашение от казахстанцев... Конверт с заначкой... Женя суёт все в задний карман джинсов. Оборачивается.Ксюша сидит на полу, как была, в одной футболке, прикрывшись одеялом.Евген хватает ворох ее одежды и бросает в нее.— Оделась, быстро! Быстро оделась, я сказал!Женя находит свитер, натягивает. Ищет обувь.Во дворе страшно кричат. За дверью тоже слышны крики и хлопки дверейКто-то пару раз ударяет в Женину дверь.— Я щас! Одевайся быстрее, хули ты сидишь?Евген открывает и видит соседа снизу, татарина-усача. Из всего подъезда он знает только его — заливал дважды. — Шестой дом взорвали, — сообщает он, как Васильеву кажется, очень буднично.?Кто? Какой шестой?? — хочет спросить.Сосед бежит вниз по лестнице.Он заглядывает в комнату — Ксюша пытается надеть колготки. Поднимает зареванное лицо:— Ты можешь не уходить никуда? Не надо, мне страшно... Ты ведь никуда не уйдешь, да?— Ксю, надо быстро из подъезда выметаться, ты поняла? Вдруг наш тоже рванет. Потом — там люди, понимаешь — люди!Женя тащит ее, полуголую, к выходу. Она цепляется за дверную ручку.— А я, по-твоему, не люди, да? Я — не человек? Ты куда меня привез, вообще?! Я из-за тебя чуть не погибла сейчас, ты понимаешь?!Евген знает, что в такие минуты женщин надо бить по лицу. Видел в кино и читал в книжках. Они после этого успокаиваются. Однако не бьёт, но помогает надеть жакет — с юбкой она справляется сама. Васильев суёт в руки сумку, накидывает на плечо плащ и тащит за руку — вниз по лестнице. Он видит, как лицо ее знакомо покрывается пятнами и кривится от всхлипываний. Она что-то бормочет, но Женя не слушает.На улице темень, по-прежнему мелкий дождь. Чем-то воняет. Пробегают мимо какие-то люди. Машины у подъезда до сих пор надрываются ?сигналками?.Под козырьком подъезда знакомый татарин с ребенком и несколько женщин.Татарин убеждает всех отойти подальше от дома.Из подъезда выбегают незнакомые мужики.Шестой дом, понимает Женя — тот, соседний.Ксюша что-то говорит ему.— Что? — Туфли... Ты не дал мне надеть туфли... Они дорогие...Евген достаёт из конверта пару стольников. Один еще остается.Показывает ей в сторону Варшавки.— Иди, дойдешь босиком. Лови тачку и вали отсюда. Чтобы больше я тебя не видел.Ксюша берет деньги. А Васильев догоняет бегущих людей. Не оборачиваясь. С каждым шагом ноги деревенеют, становятся чужими. Остро хочется ссать. Соседнего дома нет. На его месте — огромная, в несколько метров, куча мусора. Из нее валит густой дым. Жуткий, незнакомый запах. Во рту сухо от запоздалого страха.Высокий усатый мужик в футболке предлагает разбирать завалы. Дом был кирпичный, как и Васильева: развалился весь, лишь кое-где видны куски стен. Торчат гнутые железки — не то арматурины, не то трубы, валяются смятые кровельные листы — бывшая крыша. Женя поминает, что никакие завалы разбирать не может. Лицо немеет, он трёт его руками, не чувствуя кожи.Его вдруг выворачивает, хотя особо нечем, не закусывал ведь.Последнее, на что смотрит Женя — деревянная решетка, рядом с ней поломанный ящик, чей-то ботинок и куча тряпья... И дым, дым, дым... Евген возвращается к подъезду. Жильцы кучкуются возле двери. Лица их серые, опухшие, словно неживые. Ксюши среди них не вижу. Уехала. Стараясь смотреть лишь себе под ноги — разбитые кроссовки ощупывают мокрый асфальт, — Женя выходит на Каширку.Порезанная пятка почти не болит.Палатка открыта. У распахнутой двери стоят две молодые армянки. Водкой они точно торгуют...Пока достаю деньги, слышу, как они по-армянски обсуждают случившееся. Говорят про какого-то Сурена. Васильев пытается понять. Нет, не террористки. Собираются звонить Сурену, чтобы подвез еще водки — сегодня будет большой спрос...Будет спрос, будет. Беранэм кунэм. Твою мать!..Армянки замолкают на полуслове.Оказывается, вслух сказал.— Мужчина! — обращается кто-то к Жене. — Мужчина, в свитере синем!Точно, ко Евгению. Синий свитер у него. Совсем недавно он был молодым человеком, теперь вот — мужчина. В свитере синем.Рыхлая бледная тетка лет сорока, тянет к Евгению пластиковый стакан. Лицо зареванное, на голове нелепая в окружающей их серой мгле пестрая косынка.— Горе-то какое!.. — говорит тетка. Глаза у нее темные, пустые.Женя наливает ей. Тетка держит стакан в руке, разглядывает непонимающе. Потом возвращает его Жене, плача в голос:— Это я вам... Что ж вы без всего-то... Вот горе-то... Горе...Тетка что-то спрашивает, но Женя не понимает ее, не слышит. Она машет рукой и уходит. На ногах у нее — домашние тапочки. Васильев сильно пьян и прекрасно осознает это. Пьян настолько, что не решаюется встать с мокрого парапета перехода через Каширку. Рядом со ним бутылка паленой ?Пшеничной?, наполовину уже пустая, и баклажка пива. Евген пьёт без закуски, просто отхлебывая водку прямо из горла и запивает несколькими глотками пива. В желудке неприятное жжение. Но ?ерш? греет слабо: Женя промок, не спал всю ночь, его колотит мерзкая дрожь. Каширка перекрыта. Рычат грузовики. Желтыми, не то собачьими, не то волчьими глазами вспыхивают их фары.Он сидит на парапете и смотрит, как на шоссе выезжают все новые и новые самосвалы. Груженные тем, что еще утром было соседним домом, теплым и живым внутри. Теперь все это — мокрое, холодное и мертвое.Сомнений, нужно ли отсюда уезжать, у Жени больше нет. На то и развилка, чтобы сделать выбор.Евгений задирает голову и смотрит сквозь мелкие листья тополя на Бога.Его там нет, неожиданно спокойно понимает он.Его там просто нет.