Глава 2. Живые завидуют мёртвым (1/1)

Деллавари, высокий грузный индиец с чёрными глазами навыкате, с любопытством разглядывал лежащую на противоположных нарах женщину, свернувшуюся калачиком в позе эмбриона. Здравствуй, милая, теперь ты будешь скрашивать моё пребывание в этом безрадостном и бездонном месте, а если повезёт, то и развлекать меня с утра до ночи. Ну, а если колесо Фортуны развернётся в нужном ракурсе, мы пройдём с тобой весь срок до конца, хотя загадывать наперёд здесь дело неблагодарное. Разумеется, всю эту тираду Делл произнёс не вслух, а мысленно; вслух он пока ничего не говорил, только стоял за спиной свеженькой соседки и таращился на её аппетитные округлые ягодицы. ?Задница, что надо?,?— одобрило спящую его мужское естество, агрессивно упираясь в брезентовую ткань робы цвета хаки. При отсутствии женщин в окружении ближайших двадцати пяти этажей Делл умудрялся заводиться от всего подряд, что хоть как-то напоминало ему женские формы. Даже от несчастного шоколадного торта, который все ели, а он… Изнасилованный вздыбленный десерт ежедневно с позором отправлялся вниз, а обитатели ?подземки?, как разнузданный герой-любовник называл всех нижних, начинали издавать звуки, выражающие крайнюю степень отвращения.—?Ты грёбаный мудак! —?орали они, балансируя на краю бездны и потрясая кулаками в импровизированные небеса. Делл ржал на них сверху и даже несколько раз приветственно демонстрировал им своё достоинство, дабы доказать, что его превосходство над ними выражается не только в уровне на один номер выше. Однако это происходило в прошлом месяце; теперь десерты просто не доезжали, равно как и вино, и свиные рёбрышки, ничего не доезжало, кроме дурацкой капусты брокколи, обглоданных костей да тарелки с сухарями. Это был полный провал: Делл ненавидел всё, кроме мяса.*** Женщина проснулась за час до обеда. Сначала она долго искала стену с номером, даже попыталась встать, но не смогла. Кажется, газ сильно выбил её из колеи?— а вот её сосед после каждого своего перемещения вскакивал свежий, как огурчик. Пока ему везло: самой большой глубиной погружения для него был уровень, на котором он находился сейчас. Что бы он делал после двухсотого, например, одному Шиве известно.—?Восемьдесят второй,?— услужливо подсказал новенькой индиец, и это был первый и последний раз в их тандеме, когда он совершал что-то из альтруистических побуждений. Соседка погасшим взглядом обвела мужчину по силуэту с головы до ног, отметив его нескрываемую мощь (и, на всякий случай, рассмотрев на его теле уязвимые места, если придётся защищаться). Она не спешила сообщать ему ни своё имя, ни причину, по которой появилась в Дыре, но Делл решил не давить на неё в первый день, пусть освоится. Он сам начинал с пятнадцатого, потом падал на шестьдесят шестой, потом возвращался на более-менее приличный сорок первый и ещё повыше, так что помотало его знатно. Женщина оттаяла только после прибытия платформы: похоже, у неё брокколи с сухарями разочарования не вызвали, а как раз наоборот. В чувство она приходила прямо на глазах.—?Вы меня извините,?— ровным и довольно низким тоном произнесла она, как только плита с едой двинулась вниз.—?На меня этот газ как-то плохо подействовал. Её голос Делла тут же возбудил. Тембр у неё был не особо мелодичный, не такой карамельно-льющийся, как у одной из его бывших; но в нём сквозил пепел и таилась лёгкая хрипотца, которые всегда казались ему верхом сексуальности. Они представились друг другу имянаречениями (свои реальные имена по контракту в Дыре никому сообщать было нельзя). Просто Мэй, просто Делл, а если полное новое имя?— то Деллавари, наполовину индиец, наполовину неизвестно, так как мать изначально была не в курсе, кто из её троих ухажёров умудрился стать отцом ребёнка. Нелёгкая судьба детей цветов. Мэй удивилась: при первом рассмотрении ей показалось, что её сосед моложе, выглядел он лет на сорок; но его внешность была характерна для людей неопределённого возраста. Так что пятьдесят пять в его случае нисколько его не портили, чисто внешне. В тонкую душевную организацию этого мужчины Мэй не поверила сразу и навсегда хотя бы уже потому, что он сразу же начал воспринимать её, незнакомую и чужую ему, как доступный сексуальный объект. Ключевое слово в этой фразе было?— доступный. Мэй поняла, что готовиться ей придётся к глобальному физическому противостоянию, потому что никогда, при всей своей коммуникабельности и даже?— периодически?— нахальстве, она не относилась к девушкам низкой морали и лёгкого поведения. С другой стороны, она прекрасно понимала, что силы не равны, а это означало, что если Делл захочет её подчинить себе любой ценой, он это сделает. Рано или поздно. ?Значит, будем решать по ситуации?,?— и это была единственная здравая мысль здесь и сейчас. *** Ей разрешили взять с собой один предмет. Собеседование случилось ровно через неделю после визита Даяны, проводил его брутальный молодой человек с внешностью офицера Третьего рейха и детскими щенячьими глазами. Саманта?— пока ещё не Мэй?— неуютно чувствовала себя в огромном складском помещении, посреди которого стоял громоздкий стол и пара чёрных офисных стульев. Администратор центра вертикального самообслуживания носил забавное имя Фокс, но вопросы задавал строго и серьёзно, под стать своей ступени социальной иерархии. Строгая Серьёзная Стабильность. ТриЭс. Чем дальше Фокс и Саманта продвигались по анкете, тем становилось легче?— ничего выдающегося, опросник на четвёрочку, даже у психоаналитиков иногда бывало похлеще. Единственное, что сбило женщину с толку, касалось её предпочтения в выборе предмета: то, чего ей действительно хотелось, состояло из нескольких взаимосвязанных частей. Например, mp3-плеер?— его же без зарядного устройства не возьмёшь, толка не будет, сядет через сутки; а зарядное устройство считалось вторым предметом. Равно как и фотоаппарат, и ноутбук, и все остальные гаджеты. Книгу Сэм брать передумала, потому что восемь месяцев читать одно и то же невозможно, даже если растягивать удовольствие по несколько страниц в день. Оружие, как она наивно полагала, ей вряд ли понадобится, на музыкальных инструментах она играть не умела, а косметикой почти не пользовалась. В итоге остановились на блокноте с карандашом на цепочке: формально, предмет был один, хотя косвенно и состоящий из двух, даже трёх частей. Саманта видела, как напряглись мышцы шеи над воротничком белой рубашки Фокса, когда предмет был озвучен, но сомнения не продлились долго. Блокнот был одобрен, большая игра началась. У Деллавари предмета не оказалось от слова совсем. Точнее, при поступлении в Дыру он был, а потом истёк срок его годности (откровенно говоря, тут бы вспомнить сейчас казус об истёршейся за месяц и трагически лопнувшей резиновой даме, но оставим пикантные подробности на совести владельца). Делл попал сюда за наркотики, и это была большая проблема номер два. Нет, сам он практически ничего не употреблял, разве что по большим праздникам и только спиды?— заботился о своём здоровье. Но на протяжении пятнадцати лет он барыжил кое-чем намного более весомым, оправдывая звание уважаемого и хорошо известного в узких кругах дилера. На него работала армия шустрых курьеров-закладчиков. У него были схвачены нужные ходы и выходы, настолько надёжные, насколько это представлялось возможным. Однако никто и никогда ещё не была застрахован от крыс, даже в самых надёжных и проверенных кругах. Так Деллавари оказался среди добровольцев центра на внушительный срок в три года; опять-таки, это было лучше (на его взгляд), чем тюрьма, где ему пришлось бы похоронить лет десять жизни, как пить дать. В Дыре для него в наркотиках надобность отпала полностью, а вот необходимость наличия рядом женских прелестей наоборот возросла многократно. На воле у него девчонок было много, по две-три одновременно. Не то, что тут. Его первым соседом по камере оказался дряхлый дед лет восьмидесяти, страдающий ярко выраженной деменцией и хроническим кашлем. Деда звали Акира (Делл постоянно называл его Куросава в честь знаменитого режиссёра, но сокамерник шутку ни разу не оценил). Продержался старик недолго: за полгода угас на глазах и в конце седьмого месяца тихо умер естественной смертью. Ровно перед появлением Мэй. А вот Делл за это время не просто озверел?— осатанел без женской ласки и кое-чего ещё. Он решил затаиться на несколько дней, когда эта пепельно-русая детка с хрипловатым голосом возникла в его камере, как безумное воплощение его грязной мечты. Первые пять дней они чинно беседовали за обедом, шутили по утрам, задумчиво отсиживались каждый в своём углу по вечерам. Ночью индиец сползал с нар на пол, максимально бесшумно, чуть ли не на цыпочках, подбирался к спящей соседке и смотрел на неё долго, иногда часа по полтора. Кровавый свет дежурного ночного освещения окрашивал его в подобие огромной статуи древнего каменного идола. Если бы Мэй проснулась и увидела его, она бы точно поседела от ужаса; хотя за несколько дней, проведённых с ней, Делл уже успел понять, что девчонка ему попалась ?палец-в-рот-не-клади?. Кошмар начался на шестой день, ближе к вечеру. Днём на платформе внезапно прибыла диковатого вида японка с грязными лохматыми волосами; она восседала посреди тарелок с таким надменным неприступным видом, что Мэй сначала действительно обалдела. Так прошла её первая встреча с Михару?— и сразу появились вопросы, не имеющие однозначных ответов. Делл рассказал Мэй историю загадочной азиатки, но это завело сокамерницу в ещё более запутанные иррациональные дебри. Где ребёнок Михару? Почему она с ним разлучилась? С какого она уровня? Как она возвращается обратно? Полные ненависти глаза японки запомнились Мэй куда больше, чем всё остальное, увиденное в Дыре ранее; пожалуй, сегодня был тот редкий день, когда Мэй искренне порадовалась факту отсутствия у себя детей. Около семи часов (разумеется, после полудня) индиец, уже окончательно просверливший в груди симпатичной соседки дыру своим жадным скользким взглядом, всё же не выдержал. Тяжело дыша и рыча, он всей своей тушей надвинулся на Мэй, наехал, как бронепоезд, придавив к относительно чистой скомканной простынке на нарах. Закутывая сопротивляющуюся женщину в кокон, Делл приговаривал ей в ухо, причмокивая, облизывая с присвистом свой широкий коровий язык: ?Ты моя девочка, моя, моя, моя, ты никуда от меня не убежишь, будь хорошей девочкой, хорошей тёлочкой, не брыкайся, я тебя…? Не трону. Ох, если бы. *** ?…Когда ты заставляешь меня быть вещью, сломанной куклой, или юной кобылкой, никогда ещё не знавшей жеребца?— на твоё усмотрение?— я соглашаюсь и молчу, соглашаюсь потому что сохраняю так свои силы, а молчу, потому что мне нечего сказать. Тебе нравится, когда я издаю нечеловеческие звуки, изображая животное. Тебе бы очень хотелось, чтобы я была зверем, не умеющим говорить слова и фразы, но умеющим громко и эротично мычать. Но ты сам и есть зверь. Разве коровы мычат эротично? Ты считаешь, что да; и тебя заводит моя задница, ведь там есть, за что подержаться. И моё подчинение. А меня заводит мысль о том, что однажды наступит подходящий миг, когда я промычу тебе прямо в лицо в последний раз. Вот как сейчас: голая, потная, уставшая, со стёртыми локтями и коленями, резко освобожусь от твоей железной хватки, развернусь и столкну тебя в шахту. Мууу, скотина, давай, лети к чёртовой матери в долбанную преисподнюю. Ты помешан на животных, тварь, а я помешана на том, чтобы тебя убить?. *** Мэй ставит точку в конце страницы, проверяет, много ли ещё чистых листов осталось в блокноте: больше половины. Это хорошо. Три месяца с Деллавари хоть и не прошли даром, но научили её вести дневник. Каждый день что-то записывать, хотя бы по паре фраз. Если писать постоянно, получится хроника Дыры реального времени. Почему-то это жутко смешно, и заключенная смеётся, закидывая голову назад. Почти ржёт (надо же, заразилась этим от Делла?), аж один из верхних с любопытством выползает на край шахты на разведку. Мэй весело показывает ему средний палец и ложится на труп почившего соседа, как на гигантский кожаный тюфяк. Ещё немного. Ещё несколько часов. Газ медленно вплывёт в камеру, сотрёт воспоминания о недавних унижениях, о страхе, о необходимости бесконечно терпеть, терпеть, терпеть… Газ возьмёт Мэй на ручки и тихо перенесёт туда, где её уже ждут. Пусть это окажется правдой, иначе во всём происходящем никогда не будет никакого смысла. Аминь.