ГЛАВА 12,5 (1/1)

Среди эмоциональных оттенков, которые Майрон понимал, не было ?дружелюбия?, ?обожания?, ?ненависти? или ?обиды?.Эмоции для него делились по интенсивности?— слабые, сильные.Обязательно?— по цвету, но этот механизм он не мог описать раньше, не сможет описать и теперь. Просто что-то вроде вспышек разноцветных красок, как на Холи, празднике красок в Индии. Когда люди что-то кричат, но ты не слышишь голоса, не разбираешь слов, видишь только фейерверки их чувств.И еще, он мог различать эмоции по температуре?— от горячего до холодного.Он не знал, что произошло между этими двумя, пока он сидел за своим столиком.Их разговор искрил неоновыми вспышками всей палитры цвета молний, он был очень интенсивным и обжигающе ледяным.Несмотря на свое альтернативное восприятие человеческих взаимоотношений, глядя на бумажку с адресом?— резкий, рваный почерк бросился в глаза,?— он пришел к очевидному и неутешительному выводу: будет сложно.Он посмотрел на Мелькора и увидел: презрительно искривленные губы, зло прищуренные глаза?— лицо как в момент их знакомства. Как у злой собаки.Взгляд не здесь.?Прямо сейчас со всей этой яркой гаммой он смотрит не на меня, а сквозь, словно бесконечно прокручивая в голове неприятный разговор?.Майрон вздохнул, свернул бумажку и бережно убрал в нагрудный карман, хотя адрес всё равно уже запомнил наизусть.—?Мелькор,?— позвал он. Натолкнулся на тяжелый взгляд исподлобья и снова вздохнул. —?Я всё понимаю, но он нам нужен. Нам, как проекту. Я не могу сказать тебе, что мы откажемся, пока не попробуем, потому что у меня очень хорошее предчувствие. Он чувствует музыку, как её чувствую я, понимаешь? И он…Мелькор отключился. Взгляд стал пустым. Дальше говорить что-либо бесполезно. Майрон опасался, что сейчас он скажет: ?Делайте что хотите, я в этом не участвую?. Или вообще: ?Знаешь, мне это надоело, давай я дальше сам?.Но он лишь пожал плечами?— безразлично.—?Я доверяю тебе,?— спокойно сказал он.Всё, больше ничего.То есть совсем ничего?— всю обратную дорогу домой.Майрон шел рядом с ним, едва поспевая за его быстрым шагом, щурясь от метели, прицельно бьющей мокрым снегом в лицо, в глаза.Рукой придерживал шарф, чтобы он сильнее согревал горло.Он всегда ненавидел эту погоду; и зиму, в целом, не любил. Он с радостью уехал бы на такси, но Мелькора оставлять сейчас не хотелось. Он всё-таки его еще слишком мало знает, но уже впечатлен размахом дров, каких любит наломать Бауглир в расстроенных чувствах.Он смотрит на его профиль, на сжатые до желваков челюсти и чувствует… давление. Это стало уже почти привычным. Мелькор в любом настроении распространял свое влияние за пределы тела. Рядом с ним Майрон всегда чувствует, как его пригибает к земле?— физически. Будто тяжелой лапой за затылок?— резко вниз. Идеально для того, чтобы поставить на колени, чтобы ты, червь, не смел заглянуть в глаза божеству.Майрон пока держался, но это занимало много душевных сил.Он с прискорбием понимал, что совместное проживание на одной территории с Бауглиром сильно ухудшило его состояние, и ухудшало его постоянно.Если до их встречи Майрон вывел себя на приличный уровень владения собой, и внешние особенности его поведения посторонние вполне могли описать как ?нормальный, просто немного чудаковатый?, то сейчас он и сам ощущал, что самоконтроля отчаянно не хватает, а таблетки из обычной аптеки?— это припарка. И вот ему нужны вещества тяжелее, те, которые в особых пластиковых баночках и по особому рецепту.Весь его самоконтроль уходит на Мелькора, вязнет в трясине его энергетики: тёмной и бешеной.В общем-то, он никогда не считал, что круглосуточное нахождение вместе со своей болезненной аддикцией поможет хрупкому ?равновесию? в душе и мозгах, но такого… наверное, такого эффекта, такого отката в скрупулезно выстраиваемом прогрессе не смог бы предположить даже доктор Ирмо.?Майрон?,?— тут же возник в голове его дружелюбный, но настойчивый голос. —??Это самообман. Ты знаешь, что я бы не просто не поощрял это. Я бы такое тебе категорически запретил?.Майрон вздохнул.?Врать?— это плохо. Но врать самому себе?— это еще и очень, очень опасно. Это может убить любой прогресс. Ты врешь себе уже давно. Считаешь, что как-нибудь выберешься. Что само пройдет. Что всё не так страшно. Майрон, так нельзя, ты слышишь??Он серьезно кивает.Всё правильно. Но…Господи.Ему сложно объяснить своему внутреннему доктору, почему он так поступает.Наверное, так.Ему работать с Мелькором?— это как сорваться в День рождения человеку с расстройством пищевого поведения.А жить с Мелькором для него?— это как если бы такому человеку привезли целую фуру шоколадных батончиков и сказали: ?Ешь, никто не смотрит. И не осудит?.Значит, что ты, конечно, мог бы спокойно отказаться, если бы не твоя зависимость. Но она есть, и отказаться нет ни одной возможности.Вот это что такое. Хотя, нет.Нет, смерть от инсулиновой комы ему кажется почти благодатью.Скорее, это похоже на другое?— на склонность к самоповреждению.Как если человека, купирующего душевные раны физической болью, привести в комнату с полным арсеналом от булавок до газовых горелок, и сказать: ?Ты сам знаешь, в чем виноват. Действуй?.Майрон никогда не был склонен вредить себе. Но в клинике, его втором доме, он однажды видел мальчика. Наверное, даже можно сказать, что он был с ним знаком.Его привез отец. Какой-то очень непростой чиновник, как понял еще совсем маленький Майрон. Он не знал, что конкретно сделал парнишка, но привезли его с плотной повязкой на бедре.Он слышал, как его отец договаривается с доктором Ирмо.?Мы не сможем принять такого пациента, ему требуются другие методы лечения??О нет, доктор, мы пришли именно к вам, потому что я совершенно не приемлю эти методы. Никаких смирительных рубашек. Он хороший мальчик, ему просто нужно помочь. Поговорить с ним?.?Я бы рекомендовал вам больше времени проводить с ребенком?.?У меня совсем нет времени, доктор. У меня погибла жена, его мать, и всё, если честно, рушится, вся моя жизнь?.…?Я боюсь, доктор. Я думаю, только вы сможете ему помочь?.И доктор соглашается. И бесконечно жалеет, потому что буквально через пару дней парень разбивает себе голову о стеклянную дверь столовой.А еще через неделю Майрон гуляет по больничной территории?— и легкий летний ветер перебирает его волосы, а жизнь кажется, всё-таки, не такой уж сложной штукой. Когда вдруг натыкается взглядом на этого парнишку. Натыкается и замирает, по позвоночнику проходит холодок.Парень в инвалидном кресле. Не в смирительной рубашке, но руки перехвачены аккуратными кожаными ремнями (это всё-таки элитная клиника). На голове свежая повязка, как и на бедре.Он смотрит в высокий кирпичный забор как в бескрайнюю даль.Майрон не может сдержаться, просто не может.—?Привет,?— говорит он, подходя ближе.Он видит отсутствующий взгляд, знает, что парень его не слышит.Садится на скамейку рядом с ним, болтает ногами. Начинает рассматривать. Парнишке лет 14 или 15. Очень худой подросток. Из-под повязки на голове вихрами торчат светлые волосы. На лице веснушки, а ворот больничной рубашки ему так широк, что выглядывающая оттуда шея кажется карикатурно худой и хрупкой.Губы у мальчишки обветренные, сухие. Пальцы в мелких следах его разрушающей зависимости: на мизинце слез ноготь, на тонких длинных пальцах с широкими суставами следы от старых ожогов, костяшки шелушатся.—?Зачем ты это делаешь? —?удивленно спросил тогда Майрон.Это была не шутка, он правда не мог представить причины. Это нормально, что люди с разными отклонениями не могут понять друг друга.Парень, конечно, молчал, всё также глядя перед собой.—?А тебе больно? —?спросил Майрон. И, конечно, снова молчание.—?Это из-за твоей мамы? —?тогда спросил он.Тишина. Не здесь.—?Ну, хотя бы скажи, что ты хочешь?И здесь парень вернулся.Не повернул голову, просто скосил на Майрона бесконечно тоскливый взгляд.В этом взгляде были все ответы, зашифрованные в двоичный код непередаваемой, необъяснимой пустоты.Он ничего не сказал, но будто поделился своим искаженным восприятием. Заразил им. Это ощущение, что серость глаз, серость мира проникает внутрь, было настолько жутким, что Майрон тогда струсил, убежал.И вот сейчас парнишка упорно лез ему в голову. Как будто Майрон наконец понял, что им двигало.Как будто Майрон?— это вот он?— 14-летний парень из воспоминаний, которого запустили в комнату с булавками.***Готмог зашел в квартиру, когда было уже сильно за полночь.Здесь было не принято разуваться у входа. Он звякнул ключами, запирая дверь изнутри, стащил куртку, зацепив в комнате изумрудно-зеленое пятно света.—?Макар,?— громким шепотом спросил он. —?Чё не спишь?Тот не ответил. Наверное, в наушниках.Готмог вытащил из кармана смятую пачку денег и прошел в комнату.Пахло сигаретами и плавленным оловом.И правда, зеленый хаер низко склонился над столом, перекрывая собой свет светильника, рассеивая вокруг зеленоватые блики.Почувствовав шаги, он поднял голову?— в зубах зажата сигарета,?— и широко улыбнулся.От стола шел дымок, в руках у Макара?— паяльник. Он вынимает наушники. Музыка оттуда распадается на пищащий басами шум уже в полуметре. Но Готмог узнает Iron Maiden и их Плетеного человека.—?Здорово, чувак,?— говорит Макар. —?У нас на прошлом концерте усилок барахлил, вот подпаиваю, заразу.Готмог уважительно кивает. Что-что, но руки у Макара золотые, и голова по технике нормально варит. Качества, которые нельзя переоценить, особенно для таких музыкантов как они.—?Где Мэассе? —?спрашивает Готмог, на ходу перебирая купюры.—?Спит,?— пожимает плечами Макар.Это было бы нормально для обычного человека, спать после полуночи, но Мэассе спит по 12-14 часов в сутки, урывками по 2-3 часа. Поэтому бодрствовать может в совершенно неожиданное время суток.Честно говоря, Готмог был рад, что она спит много. Она словно компенсировала этим свой буйный нрав в оставшиеся суткам 10-12 часов.Он открыл старый, оставшийся явно от какой-то бабки, комод, стал пересчитывать деньги. На двух крупных купюрах с обоих сторон пачки?— пятна крови. Скотина. Ими за квартиру не расплатишься, сдает её осторожный ублюдок, который без вариантов начнет задавать вопросы. А вопросы ему не нужны.Намочил слюной палец и попытался оттереть. Поддается, вроде. Нужно завтра попробовать.Макар внимательно наблюдает за его действиями, от паяльника, как и от сигареты в его пальцах, идет тонкая струйка дыма.—?Как дела? —?спрашивает он.Готмог морщится.—?Не знаю пока.—?Ну,?— Макар выдыхает дым через нос и тушит сигарету в пепельнице. —?В том клубе мы, видимо, больше не играем?—?Хер знает, мужик. Я считаю, если там администрация?— обмудки, то с ними не надо связываться.Макар неопределенно хмыкает.—?Ну, ты хочешь это обсудить?—?Это, блядь, последнее, что я сейчас хочу,?— говорит Готмог и с громким стуком захлопывает комод. —?Пожрать есть что?—?Надо было в клубе жрать,?— назидательно говорит Макар и прикуривает новую сигарету. Машет башкой в сторону кухни. —?Глянь, там оставалось пиво. И гречка.—?Сойдет,?— говорит Готмог, и направляется в сторону кухни. Ничто не остановит его сейчас от пары ложек восхитительной холодной гречки.—?Я еще часа два провожусь, и ты всегда можешь со мной поговорить,?— заявляет Макар.—?Завались,?— глухо ответствует Готмог, на ходу стягивая дешевую синтетичесую рубашку, от которой все волосы на теле неприятно наэлектризовались.—?И это, кстати,?— добавляет Макар ему в спину,?— приходил этот стремный тип.Готмог поворачивается, сбиваясь с шага. В голове вспыхивает идиотская мысль: ?И как этот ублюдок Мелькор успел доехать сюда быстрее меня. И нахера?!?. ?Да ну, не может быть?.—?Который тип,?— настороженно спрашивает он.—?Ну этот, в очках, с усами. Арендодатель. Спрашивал, когда заплатим.Готмог расслабляется. Плечи, сжатые кулаки?— весь.—?Хер с ним, я завтра заплачу.В старом, дребезжащем от натуги холодильнике?— обещанная кастрюля с гречкой. Беглый осмотр других признаков еды (не считая льда) не выявил.Готмог чинно и с осознанием своего права выложил в миску все остатки, без традиционной ?ложки вежливости? на самом дне, для кого-то, кто будет нуждаться после него.Ему нужно как-то успокоить полыхающий мозг, хоть сам в холодьник залазь.Сегодня, кажется, он уже исчерпал свой ресурс на мысли.Кухня?— сквозная, он подхватывает свою нехитрую снедь и идет дальше, по узкому темному коридору в аппаратную. Цепляет плечом железную спицу доисторических лет велосипеда, пришлипенного к стене на опасные гвозди. Тихо шипит.Давно его надо снять, но они не сегодня?— завтра свалят отсюда.И эта завтрашняя неопределенность дарит сладковатый привкус сегодняшней вседозволенности.По этой, кстати, причине они забили на уборку.Он устраивается в темной комнате перед компом, бывшее когда-то кожаным, а теперь безнадежно-обшарпанное кресло под ним преданно поскрипывает.Пробегает взглядом по полкам, но затем, будто что-то вспомнив, быстро вводит пароль и заходит в последние загрузки.?Попробуем разложить их трек?,?— он включает сингл Бауглира. Ныне выкатываемый под его фамилией без лейблов. Без фотосессий, без мрачной рожи на обложке, без дорогих аудио эффектов и симфонического оркестра пополам с детским хором на бэках.Конечно, от внимания Готмога не утаились и другие мелочи. Например, залито на кучу бесплатных ресурсов, когда все треки ?Богов? можно скачать только в айтюнсе.На скандалы и громкие заявления он внимания не обращал, но вот это всё?— это было говорящим. Впрочем, он бы всё равно не поверил, скажи ему кто, что тот самый Бауглир живет сейчас на правах домового у своего менеджера. Заржал бы в лицо.Звуковая дорожка пошла. Зря они начали с барабанной сбивки, слишком слышно, что не тру.Он открыл ежедневник и поставил отметку?— дата, ?ночь?. ?Барабаны на начало?— переписать?. Дальше пошли ненавязчивые струнные. Тоже мидишные, но сделано искусно. Не так режет слух. На заднем фоне?— аналоговый синтезатор, похоже, Moog. Очень мастеровито…?Впрочем, даже Мэассе на этом месте дала бы гораздо больше жару?.Пометка?— ?Дать послушать Мэассе?.Основа ритма?— перегруженный бас. Или, стоп, это так баритон звучит? Да, похоже на баритон-гитару, а воткнули ее, если у него еще совсем не отказали уши, то ли в басовый Sunn, то ли в Bassmen. Плотное, гранжевое звучание, при этом с бас гитарой грамотно разведенное по частотке. Достаточно дерзкий ход.Что еще? Гитара. Нормально. Забила верхнюю середину, уравновесив беснующиеся низы. Ничего так, грамотно.Пошел голос. Готмог даже вздрогнул от неожиданности, настолько он шел отдельно от остального звукового потока.?Стремное чувство. Будто целью было записать один голос. На остальное словно забили?.Готмог потер переносицу.?Херь какая-то. Кому это в голову могло прийти, да и нахрена. Может, ошиблись, может, запись на этом сайте такая?.?Просто твой мозг в огне, мужик, садиться за слушанье было охуенно плохой идеей, и не такое померещится?.Он быстро свернул записи и поднялся. Пошел мимо полок с дисками.?Сегодня нужно что-то стопудовое?.Дошел до буквы S.—?О да, бро, вы-то мне и нужны,?— он с ухмылкой вытащил один из раритетных альбомов ?Secret Fire? (они же сокращались до ?Sire?).Запись поистине легендарная, таких сейчас не больше сотни.С ним своим экземпляром давным-давно расплатился один из должников.?Редкий мудак?,?— тут же мысленно добавил Готмог. —??Я бы ими ни за что не расплатился?.Обложка?— чёрный и красное, буквы горят рыжими языками.Он запустил их с первой песни.Откинулся в кресле и закрыл глаза.Первые же переливы пробирают до мурашек.Словно черная ночь и осколки червонной луны.Волчий вой в унисон с зимней ночью.Это так прекрасно.