Феанаро/Нельо (1/1)

Сквозь сотни и тысячи лет прозревая в памяти, я смотрю на сияние света, что отразился от гладкой поверхности твоих лат — хотел бы я так же рассыпаться в пыль, исчезнуть, как и ты, снова и снова произнося давно надоевшую всем истину: бессмертие — не благо, оно проклятие. Особенно без тебя. Я благоговейно касался металла, что сковывал тебя, такой совершенно подогнанный, так украсивший своими чётко очерченными линиями твою фигуру, и невнятно произносил свои несмелые слова одобрения твоему мастерству.— Идеальный, — я отхожу на шаг, окинуть их глазами ещё раз. Глаза твои кажутся стальными, под их цвет, яркие, с черными ресницами, и твоя улыбка лучезарная как никогда, смелая и гордая; никто не назовет её хищной — сейчас, со мной, ты мягок и приветлив.— Что ты там бормочешь? — ты переспрашиваешь меня, чуть склонив голову в мою сторону. Я нагибаюсь — одернуть выбившуюся кольчугу, тонкую, плавно переливающуюся, как шёлк.— Великолепно сидят, — я окидываю его взглядом, от широких плеч до узкой талии, потом помогаю убрать длинные волосы в косу — и под доспех. Их даже снимать было бы жаль — я ждал этой просьбы, боясь.Нет, ты этого не спросил.Вместо этого я не менее благоговейно трогаю иссиня-черные гладкие твои пряди, сплетаю их узлами в простую косу и прячу её под кирасу; коса длинная и тяжелая, и сделать это сразу не выходит.— Они мешают?Я киваю и слышу в ответ:— Ты бы мог помочь мне, Нельо?Неужели? Сердце громко бьётся. Я покрываюсь краской стыда — глупо, конечно. Наивно с моей стороны.— Да, атто?— Ты бы мог взять клинок поострее и аккуратно отхватить их — пониже плеч, пожалуй.Я качаю головой.— Нет.Ты хмуришь брови.— Жалко, атто, — упрашиваю я. — Ещё не битва.— А когда будет битва, будет некогда, — милостиво поясняешь ты, и я соглашаюсь и в один взмах отхватываю их. Видеть тебя без длинной косы непривычно, но ты меня утешаешь, говоря, что она ещё успеет отрасти длинной до возвращения в Тирион.А всё это не сбылось, и возвратиться нам не было суждено, и я долго жалел о том, как легко разделался с нами враг, уединившимися в этой крепости, — зато стало ещё одной чертой к твоему характеру, атар, и к тому, что не стоит жалеть о том, что тебе мешает.В Форменосе не было безмятежности, что окутывала течение жизни в Валиноре, но там была свобода; а наказание мы все вслед за тобой приняли с поднятыми головами. И там не было безопасно, и мрак, как казалось, полнился тёмными тварями — но мы боялись не их, а того, что не покажем себя достойными тебя. И там было тяжело, но мне не казалось, что я был изгнан из рая — потому что рай был рядом с тобой, атто. Ты выковал себе доспехи; наверное, они спасли бы от самого Моргота, а мерзкие твари не смели тебя задеть. Мне нравился металл твоих лат и металл в твоём голосе. Нет, ты умел показаться не грозным, а веселым и смешливым, но только там я понял, что следую за достойным. И я был уверен, что если мы и терпим наказание, то только потому, что ты не побоялся сказать о своих опасениях прямо. Ты бросал вызов всем: разве не моим долгом было встать за тобой?Никакая череда бедствий не отвратила бы меня. А тот момент, когда я потерял тебя, я сам хотел уйти из жизни — как ты хотел вслед за Финвэ. Но ты тогда не покончил с собой, а отправился мстить, так и я, потеряв тебя, должен был продолжить намеченный тобой путь. И я всё время думал о том, что должен бы быть сильнее — так, как ты и надеялся, глядя на меня. Но всё равно что-то окаменело внутри меня, когда ты погиб, атар, и пламя твоё угасло, и осталась лишь одна память о несбывшемся между нами. Почему я был так несмел, почему так бездумно проводил долгие дни до нашего Исхода? С тобой я жил, атто, а без тебя долго умираю — и всё никак не могу умереть до конца. Я хотел бы принести тебе Сильмарили назад: какая разница, как бы они достались, если бы ты был рад? Ты бы кивнул мне благосклонно, и твоя рука потянулась бы ко мне — а я стоял бы перед тобой, преклонив колени и протягивая добытые сверкающие камни. Какая разница, истинным было это сияние или ложным, если на то, чтобы вернуть их, была твоя воля?Но ты не улыбнёшься мне больше никогда, атто. Сколько бы я не искал пути назад и не просил валар — этой дороги нет. Кроме клятвы, что мы принесли самому Эру. Но я верю, видя всё, что мы сотворили, он нашел бы силы если не повернуть время вспять, то уж точно — простить нас. Что бы ни говорили. А чего бы я сам просил у него?"О, верни меня туда назад, там, где не было ещё светил, и древа осеняли меня и тебя, атто, гуляющих под их кронами по мощеным улицам Тириона и по его садам. Туда, где мы были так давно и безмятежно счастливы, рука об руку с тобой бродя по землям Оромэ и Эльдамару. Туда, где мы сами создавали то, что хотели видеть вокруг, в те девственные, потертые дымкой, полустёртые из моей долгой эльфийской памяти леса и поляны в их глухой чаще, и мелкие серебром журчащие ручьи, и не пугливые ещё звери, и никакой вражды, и вообще никого — кроме меня и тебя, растворяющихся в этой дружбе. Картины эти покрываются дымкой, как камень — мхом, скрывая холодную четкую ясность. Теперь они вечно в тумане, который придает им еще больше очарования. И всё-то, что я запомнил, теперь разрушено, и всего-то этого не вернуть, а я помню и воссоздаю, и в снах являешься ты мне, атар, и потягиваешь руку, и улыбаешься; а даже если и злишься, то всё равно я привязан к тебе, — а потому верни меня назад", — так просил бы я.Там ты ведешь меня с собой за руку и внимательно заглядываешь мне в лицо. Похоже, тогда я впервые понял, что мне не стать ни таким искусным, ни таким умелым; разве что в бою я могу сравниться с тобой, но разве стал бы я радоваться, побеждая собственного отца, сражаясь на клинках? Я прижал бы тебя к земле, капля крови бы показалась на твоей светлой коже из царапины, что появилась от неловко упёртого в твою шею кончика меча. — Ничего страшного, Нельо.Ты вытираешь кровь пальцем — будто и не было её никогда, и улыбаешься одобрительно. Тебе нравится моя сила — я только сейчас это понял, потому и не спешу быстро тебя отпускать. Мне хочется показать, что я ещё сильнее — я сжимаю тебя до боли. — Хочешь показать свою власть надо мной, Нельо? Ты просишь страстно — нельзя не отказать. Кто прекраснее тебя? Разве Моргот сам не назвал тебя совершенным творением Эру? Ты задыхаешься, но, кажется, доволен, судя по улыбке. Но едва ты сдвигаешь брови и проявляешь малейшее недовольство, спешу отпустить и оправить твою одежду и отряхнуть от пыли. И склоняю голову перед тобой, как покорный сын.— Если на то будет ваша воля, атто.Ты молчишь, смотря оценивающе и строго: неужели я зашел слишком далеко в своих желаниях? "А что ты сам хочешь, Нельо?" — но ты не спрашиваешь меня. И я доверчиво сообщаю тебе:— Мне так жаль, что я не похож на тебя.Ты гладишь меня по голове и бережно проводишь по тёмно-медным волнам волос, гладя их и успокаивая мои мысли.— Мы всё равно любим тебя, Нельо, — снова говоришь ты.И я знал, что меня любишь и ты, и Финвэ. Как я отчаянно боюсь, что окажусь вас обоих недостоин! Если бы мы остались навсегда в Эльдамаре, и я навсегда остался бы просто твоим единственным сыном и младшим принцем!Но тогда ты, наверное, не был бы мной так доволен?Пусть даже и не туда я хочу вернуться, но в то место, где бы мог просто смотреть на тебя и восхищаться, потому что я люблю тебя, атто.Я часто думаю, каким казался тебе, и искренне сожалею, что не похож на тебя, как похожи Курво и Морьо; но впоследствии, долго размышляя, думаю, что ты видел во мне свою собственность, своё первое произведение, которым ты дорожил, и оттого мне становится особенно приятно. Я думаю о том, что, может, не я один любовался твоим совершенством и пламенем в твоих глазах, и неукротимой энергией, а и ты в ответ оглядывал мои простые черты благосклонно и любил их — хотя бы и так, как любят свой дом, или своего коня, или свое поношенное платье.Но ты всегда хотел многого, и ещё многих сыновей, и многое хотел создать, и всё реже у тебя находилось время для меня — только для меня. А я ждал его — поскольку был так отчаянно и безнадежно привязан. Я думал, что его надо заслужить. Ты хотел многого, а я думал: "Значит, наверное, так оно и следует поступать — требовать большего, нет, не большего — лучшего, требовать справедливости для себя, разве не это — правильно и естественно?"Я люблю тебя, атто. Тебя всего, от твоей злости до твоих сокровенных мыслей, что прорываются в словах, от того яркого света, которым ты ослепил всех нас, до привычно надменного изгиба твоих губ. Ведь я-то знал, что ты не такой, что ты можешь быть испуган и можешь рыдать от горя, и мне ты доверял эти редкие и драгоценные моменты. Как исходящий от тебя свет был ярок, как я хотел дотронуться до него и стать ещё немного ближе — и не решался. Многим ты помнился грозным, а со мной всегда смеялся, атто. Кто мог вселить в меня больше силы, чем ты? Ты шел к цели, невзирая на все препятствия — и я, надеюсь, усвоил этот урок в полной мере, и следовал ему всегда, и ни один надменный вала или майа не встал бы на моём пути — а об эльдар я молчу. И даже когда висел на скале, прикованный за запястье, потому что те, кто схватил меня, взяли верх, я не молил о смерти — потому что это значило бы предстать перед твоим ликом, и предстать побежденным, а я не хотел этого. Твоя воля была важнее, и я не собирался сворачивать с указанного тобой пути. И даже когда я камнем падал вниз, обжигаемый пламенем, и понял, что ты ошибся, я не стал любить тебя меньше, атто. ***Феанаро вслушивался в мысли сына, долгие и спутанные. А когда сын пришел к нему, показывая обожженные ладони, то протянул свою руку в ответ, как тот и видел в долгих своих снах, наконец обнимая его, и, улыбаясь долгожданной им доброй своей улыбкой, сказал, что ни в чём, ни в чём его не винит. Сыну этого хватило.