Вне дневника: часть третья (1/2)

— Я вынужден вас оставить, есть дела, не требующие отлагательств, — Ярнар быстро кивнул возмущённому мужчине, прервав едва начавшийся разговор. Видимо, история о старухе и её внезапно найденном «сыне» его не слишком-то заинтересовала. — Идёмте, — он поманил рукой вошедшего тёмного эльфа, что, как и всегда, прятал свою серую физиономию под капюшоном. Вместе они спустились по лестнице в жилые помещения, оставив прихожан, братьев и сестёр часовни в собственном распоряжении. И, естественно, всё внимание вновь перекочевало на Цицерона.

— Мы рассчитываем на твоё благоразумие. Что бы не произошло между вами, это теперь в прошлом, — тут же вклинился мужчина, расплывшись в сладкой улыбке. — Тебе следует забрать её, в пригороде как раз есть маленькая община бедняков, раньше мы боялись туда отправлять слепую женщину, сам понимаешь… Однако с тобой она будет как за каменной стеной, всё-таки ты хоть и неказистый, но мужчина. Братья и сёстры часовни Аркея благословляют тебя на добрый поступок, тем самым ты искупишь вину перед своей матерью, — прихожанин наставительно распланировал весь дальнейший путь Хранителя без какого-либо согласия на то последнего. В жестах верующего была видна снисходительность и желание услышать положительный ответ.

— Конечно… — безэмоционально отреагировал Цицерон, не совсем понимая, почему этот человек командует за всех остальных, хотя структура отношений в соборе между людьми ему чем-то напомнила Тёмное Братство. Но этот тип явно здесь не главный. Тогда почему от него так много шума? Впрочем, какая разница. Его не должно ничего интересовать. Совсем скоро всё кончится, а это значит, можно соглашаться с чем угодно — больше ничто не имеет смысла.

На нём до сих пор висела назойливая старуха, крепко обвив его бёдра руками, но Цицерон, кажется, уже остыл к своим недавним планам. А вот план изначальный вновь замаячил перед глазами. Илет Индарис — это та жертва, что достойна его клинка, не то, что здешний сброд.

— Я рад это слышать! Ты признал вину и ваше родство! Это потрясающе! — решительно непонятно, чем именно был так восхищён верующий и что так обрадовало прихожан со служителями церкви, поддакивающих на заднем фоне. Хотя, если слепая за пару минут ему, Цицерону, так «подсобила», то страшно представить, что здесь творилось несколько лет.

— Хах… Я ничего не признавал. Просто согласился, дабы ты от меня отстал, уж больно приставучий у тебя нрав, напоминает репейник, — оскалился Хранитель с тем же противным тоном в голосе.

— Да ты, как я погляжу, наглец! — не найдя что ещё ответить, растерялся от неожиданности мужчина. За это время к нему поспешно примкнуло несколько служителей церкви на выручку, явно для веса и авторитета слов.

— Ну так отвернись, я не заставляю на себя смотреть, — раздражённо ответил Цицерон, ощущая на себе чужие руки и злясь от этого ещё сильнее.

— Игна, хватит! — теперь ещё и девушка стояла совсем рядом, и её прикосновения также выводили Хранителя из себя. Наверно, со стороны они напоминали гирлянду, и представив это недоразумение перед глазами, Хранитель не выдержал и прыснул со смеху. Хохот. Хохот резал по ушам, так как человек, из уст которого он рвался, явно был неуравновешен.

— Я более не намерен терпеть подобное пренебрежительное отношение к храму Богов, да и чего таить, к самому себе! Эдит! — неугомонный мужчина прикрикнул на девушку, что теперь также комично висела на незнакомце, пытаясь уговорить старуху сжалиться над ней. — Слепая находится под твоим присмотром! Это послушание, данное его Святейшеством, и ты должна ответственно выполнять порученную тебе обязанность! А так как в часовню занесло «это», — он пренебрежительно указал рукой на Цицерона. — То и за него ты тоже несёшь ответственность! Я не намерен брать на себя больше, чем могут выдержать мои нервы! Если он здесь что-нибудь испортит или сломает, за это будешь отвечать только ты! — и в подтверждение слов, обступившие их служители церкви начали усиленно поддакивать.

— Но об этом не было и речи! Нашёл крайнюю! — загомонила девушка. В соборе поднялся гам, хотя минуту назад эти же люди просили Хранителя вести себя прилично.

— Не повышай на меня голос… Или совсем забыла, благодаря кому ты здесь? — После данной фразы повисло неуютное молчание. Кажется, мужчина смог одёрнуть зарвавшуюся девчонку. По залу теперь разносилось лишь рваное дыхание Цицерона, чей сиплый голос свистел от затихшего хохота. — Ноги моей не будет в соборе, пока эти двое здесь околачиваются… Моё терпение иссякло! — мужчина, чья вспыльчивость достигла предела, развернулся и направился в сторону выхода. Тяжёлый скрип двери оповестил о его уходе.

— Эдит… Что ты натворила? Его Святейшество будет опечален, когда узнает… Эдит, мы были о тебе лучшего мнения… Тебе следовало промолчать, а не перечить… — голоса людей, которых Цицерон в глаза не видел, кружились вокруг, постепенно удаляясь по разным углам, превращаясь в неясный шёпот.

— Скажи, что тебе весело… — простонал Хранитель, опустив голову. — Но ведь это ещё не конец, верно? Всё самое интересное внизу? — он перевёл взгляд с опостылевшей старухи на лестницу, уводящую в жилые помещения.

— Что ты там бормочешь, оборванец? — окликнула насупленная девушка. Цицерон, обернувшись на голос, заметил стоявшие в её глазах слёзы.

— Этот скрюченный серокожий тип, что удалился вместе со священником… Ты его знаешь? — вкрадчивым тоном поинтересовался Цицерон. Убрав руки с плеч старухи, но не зная, куда их деть, он приобнял себя, поёжившись. Силой эту кликушу было не оторвать, наверное, она и будучи мёртвой не расцепит своих пальцев.

— Мой… мой… — ощутив это движение, запричитала слепая.