Вне дневника: часть первая (1/2)
Из-за не отступающего волнения, что усиливалось с каждой минутой, было сложно дышать. Казалось, грудь и горло затянули путами — ещё чуть-чуть и можно задохнуться. Перед глазами всё застлала серая дымка, а в голове пронзительно кричала мысль: «Если она хочет моей смерти, она её получит!»
Так думал Хранитель, окончательно решившись исполнить желание Матери Ночи. Он проник в собор и теперь настороженно ждал, обратит на него кто-нибудь внимание или нет. Цицерон не стал подходить ни к одному из алтарей, дабы изобразить моление, а просто присел на скамью, невидящим взором разглядывая разноцветные блики витражей на полу. Здесь была буря красок, прямо как в его мечущемся сознании, разительно отличаясь от тёмного Убежища, которое Цицерон недавно покинул.
В уме однообразно вспыхивал, подобно движению маятника, один и тот же вопрос: «Как долго ещё ждать?»
Одна из входных дверей заскрипела, отчего Хранитель напрягся всем телом: может, это Илет Индарис? Однако неизвестным оказался простой горожанин, и этот факт заставил Цицерона снова покинуть реальность и погрузиться в собственные мысли.
«Матушка желает увидеть грандиозное представление… Она хочет, чтобы я развеселил её! Мне нечего терять… Я же всё хорошо обдумал? Мой план… Он же достаточно грандиозен? Зачем сразу идти в руки стражников, когда можно блеснуть в последний раз? Конечно, я нарушу правило… Ах! Позор мне! Позор! Но так хотелось бы умереть ярко и громко, не смертью серой крысы, а воспылать и сгореть дотла! Как настоящий ассасин! А это значит, что я должен забрать с собой ещё… Матушка должна быть довольна! Хах!»
Он всё ещё держал на неё обиду из-за бессмысленного, по его мнению, молчания, которым Нечестивая Матрона пытала ему душу. Хотелось ответить на это дерзостью. Со стороны это выглядело по-детски наивно и эмоционально, но и здесь он упрекал во всём её, ведь это она довела его до такого состояния.
От долгого пребывания в часовне, по меркам убийцы, Цицерон даже смог расслабиться, и на мгновение ему показалось, что он снова в Святилище Матери Ночи. Причиной тому послужили блуждающие в большом помещении запахи масел и трав. Хранитель расценил это как хороший знак — он на верном пути. Рука то и дело поглаживала рукоять клинка, выдавая нетерпение. Цицерон не знал точного расписания Илета, да и было ли оно? Виконт появлялся в часовне внезапно, и так же внезапно исчезал. Можно было бы спросить молодого священника, что молился возле алтаря, однако Хранитель не был настолько уверен в своих силах, да и внутренней кухни местных взаимоотношений не знал. Легче всего дождаться и прирезать младшего Индариса у всех на виду, когда тот объявится. Тогда ему, Цицерону, уже точно не сбежать от наказания — именно этого он и добивался. По пальцам проскользнули фантомные воспоминания липкой крови, а запах железа с пьяняще кислым оттенком ударил в нос. От сладких, по мнению Хранителя, мыслей, по всему телу пробежали волнующие судороги, предвкушая грядущее удовольствие. Как давно он не поднимал клинок? Матушка будет недовольна?.. Или довольна? Простит ли она ему подобную наглость?
«Ты ей не нужен! Ей всё равно!» — всплыли в памяти слова Амиэля, больно ударив по самолюбию. И тут же тенью возникли другие мысли: какая его ждёт смерть, быстрая или медленная? Будет ли его кто-нибудь ждать в объятьях Отца Ужаса? И вообще, разрешат ли ему там находиться?
Цицерон приложил холодную ладонь к разгоряченному лбу: от озноба его бросало в жар. Всё-таки ему было страшно вот так просто распрощаться с жизнью, хоть в этом он и не хотел сейчас сознаваться.
«Почему всё должно закончиться именно так?» — вопрошал он сам себя. Ощущение одиночества здесь, среди прихожан, оказалось куда сильнее и тяжелее, чем в покинутом всеми Убежище. А свет, падающий сквозь витражные окна, мерещился холодным и далёким, нежели привычный полумрак подземных коридоров.
Вокруг отсутствовала тишина, горожане шёпотом общались между собой, вот только он, Цицерон, ощущал себя здесь лишним, но это пол беды. Он также чувствовал себя ненужным там, где полагал, и есть его место.
Всё естество будто сковал холод, проникнув под кожу, в руки словно кто-то вцепился ледяными пальцами.
«Неужели матушка так сильно злится на меня?» — в угасающем сознании возник образ Матери Ночи, что пустыми глазницами смотрела на него, но молчала. Она и не думала с ним говорить… Он всего лишь Хранитель. По сердцу разлилась новая волна обиды, постепенно рассеивая мысли в летучую пыль. Весь зал погрузился во тьму.
***</p>
Хранитель очнулся от постороннего шума и голода. Последний уже давно шёл с ним рука об руку, бесцеремонно будя, не дав побыть в беспамятстве ещё сколько-нибудь прекрасных мгновений. А стоило очнуться, как ворохом бессвязной паутины на его плечи валились воспоминания и бесконечные волнения. Свет свечей, что секунду назад казался таким тёплым, будто погрузился в тени нависших тревог.