Том 4, 2 день месяца Середины года, 4Э 190 (2/2)
Тем временем Амиэль продолжал нападки, желая одержать верх. Правда, Цицерон пока так и не смог понять, зачем ему это нужно.
«Верно, всё верно… Но я знаю, что его дети долго не живут. Он прибирает их к себе! Непонятно только, почему ты ещё здесь? Тихо-тихо-тихо… Не открывай рта. Я понимаю, что ты хочешь сказать, но мне кажется, ты заблуждаешься».
— В чём же? — как шут может подобное говорить? Почему матушка позволяет ему болтать о таких вещах так глумливо? Она в самом деле огорчена и он, Цицерон, наказан? Нет… Нет… Здесь что-то другое.
«Ну… Хм… Как бы тебе намекнуть? Довольно сложно умереть, прячась от мира в Убежище! Аха-ха! — снова хохот. — Ты смешной, такой смешной! Ждёшь, когда матушка заговорит, ждёшь, когда вернутся братья. А может матушка тебя не любит? А может братья уже бросили тебя? К чему иметь дело с братоубийцей? Кто знает, что взбредёт тебе в голову?»
— Перестань! Замолчи!
«Я знаю решение твоей беды и могу тебе подсказать, что нужно сделать, дабы все печали и волнения улеглись. Просто наложи на себя руки, Отец Ужаса это оценит! Пха-ха-ха!»
— Довольно! Хватит нести чушь! — схватив рядом стоящую склянку, Хранитель бросил её туда, где ему мерещился хохот. Стекло разлетелось в разные стороны, ударившись о стену.
«Не буянь, разве ты не боишься, что братья застанут тебя в таком виде? Ах… А может это и к лучшему? Как раз помогут тебе распрощаться с жизнью!»
Цицерон замолк, поджав губы. Зачем шут говорит всё это? Зачем? Чего добивается? Словно читает мысли, извращая и доводя их до абсурда. Все те угрызения, которыми он мучил себя, вдруг обрели собственный голос и волю.
— Проклятый Раша…
«Пха-ха-ха!»
Левая ладонь зудела, явный признак того, что рана заживала. С того раза Хранитель больше не брал в руки осколок зеркала, он боялся увидеть в нём отражение Амиэля. Жаль что со слухом так не работает.
«Такой гордый, но такой покорный! Уморительно! Ты так нескладно и нелепо выглядишь, когда злишься! А на кого ты злишься? Ведь на самого себя же!»
— Оставь меня… Я должен ухаживать за Матерью Ночи… Ты мне мешаешь…
По тренировочному залу вновь разнёсся хохот.
«Если я уйду, то кто будет развлекать матушку? Ведь с тобой ей действительно так скучно… Да и мысли твои её удручают».
— Так пусть же заговорит со мной! Тогда всё изменится! — не выдержав, выкрикнул Цицерон.
«Именно поэтому она и не заговорит. Твои амбиции — стена между вами. Впрочем, это не умаляет твоих заслуг, ты верное дитя Ночи. По крайней мере, так она сказала».
— Ааа! Ах, ты… — схватившись за голову, простонал Хранитель. — С чего мне верить тебе? Может ты это выдумал только что? С чего бы ей говорить с тобой!
«Может быть! А может и нет! Аха-хах! Может ты убил Рашу из-за его вранья? А может из своей вредности? А может из зависти к нему?! Как многогранен человек! Но раз я тебе наскучил, то побудь некоторое время в тишине, это отрезвит тебя и поставит на место».
— Нет, нет! Стой! Подожди! Что ещё она сказала?! Ответь! Эй, ты! Я с тобой разговариваю!
Осязаемая тишина поглотила крик. Всё замерло, став в мгновение отторгающим и леденящим душу. Будто само помещение стало чуждым, в желании исторгнуть из себя лишнее. Так чувствовал Цицерон, хотя, на самом деле, ничего не поменялось, лишь только хохот замолк в его голове.