Том 4, 2 день месяца Середины года, 4Э 190 (1/2)
Цицерон потерял счёт времени, находясь под постоянным присмотром шута. Голова шла кругом, и только воля Матери Ночи мирила его с происходящим. Амиэль замолкал лишь когда Хранитель переносил мощи на широкий стол и смазывал их благовониями. Именно в эти моменты можно было забыться в работе. На час Святилище погружалось в спокойствие, но в конце всех процедур Цицерону становилось не по себе. Как скоро разверзнется хохот и снова придётся быть запертым с ним в четырёх стенах?
Хранитель не понимал себя, своих чувств, ведь этот проклятый лицедей не давал ему житья своим смехом, а иногда даже снисходил в виде голоса, ругая и поливая проклятьями. Как это злило! Задорило! Они спорили, кричали друг на друга, но стоило Амиэлю замолчать, как Цицерон осознавал всю прелесть их соседства. Больше нет опостылевшей тишины, с ним заговорили. Вот только разговоры эти не такие, какими он себе их представлял. И не с тем, с кем он хотел.
— Вот и ты… — однажды произнёс он, услышав хохот. — Вернулся.
Они терпеть друг друга не могли, но их ругань издалека походила на развлечение, оживляя умирающее Убежище последними искрами жизни.
«А я никуда и не уходил! Ведь я — это ты, а ты не можешь уйти от самого себя. Если конечно… Впрочем, неважно».
Хранитель замер в ожидании. С чем явился шут на этот раз? Что «интересного» Цицерон про себя узнает? А самое главное, что этим хочет сказать Мать Ночи?
Чужой голос звучал где-то на периферии, размытым звуком разливаясь в голове. Частые бессонницы, порождённые хохотом, давали о себе знать. И голод. Он постоянно ощущал его, но из-за своего состояния боялся покидать Убежище, а тем более заходить в таверну. Если он начнёт кричать там на самого себя, то, скорее всего, ничем хорошим это не кончится. В лучшем случае завсегдатаи, заседавшие на втором этаже, спустятся и вытурят его на улицу. И будут правы.
«Ты давно не благодарил матушку за столь чудесный дар», — начал вкрадчиво Амиэль.
— Я боюсь ей наскучить, — ответил Хранитель. Пытаясь ничего не перепутать, он в который раз проверял имеющиеся ингредиенты. И в данной ситуации присутствие шута могло всё испортить.
«Думал ли ты, за что вознаграждён?» — продолжал нашёптывать голос, в котором проскальзывали нотки издёвки.
— Нет… Я… Я не в том состоянии, чтобы думать, — честно признался Хранитель.
«Как ты считаешь, не служит ли этот дар подтверждением того, что её голос ты никогда не услышишь?» — шут задел за живое, не разводя лишних пустословий. Ничего не смущаясь, он играл на нервах своего убийцы и упивался этим.
Если подумать, то их редкие разговоры всегда крутились вокруг Матери Ночи и бесполезности Хранителя. Видимо, сегодняшний день не исключение.
— Она будет говорить со мной… Будет… Я слишком много для неё сделал, слишком много отдал. Она не сможет игнорировать меня вечно, — голова всё ещё была тяжёлой, ему плохо давалось формулировать мысли в речь. От голоса в ушах казалось, что кто-то вскрыл свод черепа и чья-то рука нахально сжала мозг.
«Ты забавный! Смешной! Послушать тебя, так твои братья и сёстры ничего не потеряли по сравнению с тобой. Или всё-таки они чего-то лишились? Ой… Кажется я поймал за хвост весёлый парадокс. Шутка! У меня есть шутка!»
— Надеюсь, братья не застанут меня за разговором с тобой… — пытаясь услышать за гомоном в голове звуки извне, отвлёкся Цицерон от своего занятия.
«Ты меня вообще слушаешь?»
Цицерон ничего не ответил, пытаясь сосредоточиться над алхимическим столом и перетереть в ступке листья пустырника. Рядом лежал старый кусок пергамента с рецептом нужного масла. Он взял его с собой, так как сомневался в собственной памяти и боялся напортачить.
«Ах… Дело в том, что вечность для тебя и для неё — это разные величины! Вот где кроется шутка! И мне приятно тебе об этом напомнить. Я очень надеюсь, что ты не забудешь…»
— Ясно, — Цицерон подлил в ступку немного воды.
«Игнорируешь меня, братоубийца? Ты и вправду надеешься заслужить прощение матушки усердным трудом? Какая умница… Глупец! Вот ты кто!» — не унимался Амиэль.
Теперь стало понятно, почему такой болтливый индивид при жизни был придворным шутом: громкий, шумный, капризный. Все те слухи оказались правдивыми. Просто в момент их встречи, в момент выполнения контракта, Амиэль был придавлен собственными мыслями, и крутились они тогда только вокруг смерти.
— Ты не повиновался, будучи ещё живым, воле Отца Ужаса… — едко процедил сквозь зубы Цицерон. В словах Амиэля он видел хулу. Что значит заслужить прощение? Что он, Хранитель гроба Матери Ночи, сделал? В чём провинился? В убийстве Раши? Каджит сам снискал себе такой конец, он обманщик и лжец. Цицерон был в этом полностью уверен и не желал принимать вину, ибо считал, что сознайся он, то шут сорвётся с цепей и будет упрекать его уже во всех грехах.