Том 4, 26 день месяца Начала морозов, 4Э 189 (1/2)
Прошло два месяца. За это время в городе всё худо-бедно, но вернулось на круги своя. Цицерон знал об этом от Раши, ведь тот частенько наведывался наверх, на улицы Чейдинхола, в отличии от него самого. Уведомитель запретил ему выходить, когда сам отсутствовал в Убежище, так как это помогало, по его мнению, сосредоточиться на главном, а именно на Матери Ночи. Раша утверждал, что Цицерон позволяет себе слишком часто отвлекаться на посторонние вещи. И Хранителю больше ничего не оставалось, кроме как подчиниться. Сам он возразить уже не мог, сейчас был не лучший момент для выяснения отношений, а заступиться было попросту некому: Гарнаг и Понтий искали контракты.
Кто бы мог подумать, что за столь короткий срок всё так кардинально изменится. И сам Цицерон тоже. Не привлекали его ни страсть и огонь убийства, ни разговоры с жертвой по душам… Всё это было в прошлом, словно в другой жизни. Его любимым занятием стало слушать по утрам и вечерам звон колокола: хоть так он чувствовал время, что ускользало от него. Ещё ему нравилось, когда Раша рассказывал слухи с улиц города. Но за последние недели и это, одно из последних развлечений, стало исчезать. Уведомитель либо отсутствовал в Убежище, либо попросту запирался в собственных покоях и игнорировал стук в дверь. Иногда Цицерону казалось, что Раша издевается над ним таким образом, но логически объяснить причину в таком ключе не получалось, так как выходило лишь одно — это не издевательство, а скорее обида и разочарование в Хранителе.
И снова вина. Ему было стыдно даже перед собственной тенью. Неужели он и в самом деле всех подвёл? А ведь Раша сказал, что в скором времени контракты появятся вновь, так как жители Сиродила смогли отбить часовню и всё должно успокоиться, как это произошло в Чейдинхоле.
Кстати, о Чейдинхоле. Стоило только новому графу со своей свитой вернуться в город, как все бандиты и мародёры разбежались, будто по команде. Раша объяснил это инерцией, что пока движет графством после смерти Фарвила Индариса. На словах-то его сына высмеивали, а вот чего от него ждать пока не знали. Благодаря этому Аланилу Индарису не составило труда въехать в город и обрести над ним власть. По всё тем же словам Раши, на встречу графу вышли жители богатого района, прятавшиеся всё это время в замке. В тот день они узрели в нём героя и спасителя. Кто бы мог подумать… И, естественно, ожидали от него правосудия и возмездия на головы бунтовщиков. Меж тем бунтовщиками в основном являлись простые жители Чейдинхола, уверенные в своей правоте. Казалось бы, опять назревает конфликт. Кто будет возмещать убытки после той разрухи, что прокатилась по богатому району и торговым лавкам? Следовало покарать зачинщиков и наложить штраф. Однако в тот день Аланил Индарис удивил весь город. Обсудив проблему с виконтом, он проявил милость и объявил о прощении. А убытки пообещал возместить из городской казны.
Раша сказал тогда:
— И вот он, с ветром в голове, переоделся в белые одежды… И уже перешагнул через отца… Ну, каков?!
Уведомитель сильно переживал из-за смерти Фарвила Индариса, хоть и старался этого не показывать. Из-под его ног уходила земля. Ализанна, Амузай, Фарвил… Столпы, на которых, казалось, возвышалась их сила и могущество. Конечно, немалую роль играли чёрная слава и страх. Но ведь всё это было на их плечах. А теперь этого нет. И как бы Раша не уговаривал себя и остальных мифическими контрактами, их лодка имела огромную брешь и шла ко дну, как бы они не старались вычерпывать воду. Но так просто тонуть не хотелось, было желание немного, насколько хватит сил, побарахтаться.
На письма, что отправлял Уведомитель в фолкритскую таверну, где те могли попасть в руки Астрид, ответ так и не пришёл.
«Почему? — раздражался Раша при каждой мысли о северном Убежище. — Не могло же и там случиться что-то непоправимое? На худой конец, об этом бы уже раструбили во все трубы. А ещё Цицерон…»
Уведомитель в самом деле считал его виноватым. Наверно потому, что так было проще. Тем более, что его голова болела о другом. Нужно было как-то выбираться из плачевного состояния, постараться наладить связи, да и неплохо было бы набрать новичков. Или же поступить иначе и вовсе покинуть это место. Раша не мог определиться, не знал, какой из двух вариантов правильный. А планы, как всегда, были грандиозными, но, что тот, что другой, упирались в молчание Матери Ночи. И всё снова возвращалось к Цицерону.
Неужели среди тёмных братьев нет Слышащего? Никто из них не достоин услышать её голос?
Уведомитель на почве неразрешённых вопросов начал испытывать к Хранителю противоречивые чувства. Среди них затаились и злоба с неприязнью. Почему-то видеть Цицерона с заинтересованной миной, когда тот слушал его рассказы с улиц, стало противно. Его радость и улыбка, стоило Раше показаться тому на глаза, начинали утомлять. Искрился бы он так от радости, когда читал заклинания очищения. Поэтому Уведомитель решил свести их общение на нет, пусть остынет, посидит один, авось поможет. По крайней мере, сам Раша хотел именно этого: тишины и покоя. Вот бы время остановилось, тогда бы не пришлось судорожно ломать голову.
Цицерон же от такого к себе отношения не то чтобы остыл, он попросту ко всему охладел, всё чаще проваливаясь в воспоминания и ища в них облегчение. Его мысли, привычно прокрутив колесо былых дней, подходили к последнему контракту. И всё замирало, зациклив этот миг.
Слова шута, брошенные ему, возможно, от безысходности, постоянно крутились на уме. И в самом деле, Амиэль быстро отмучился, а ему, Цицерону, меж тем, предрёк долгие страдания.