VI. Лазра (1/1)

1Талим не за красивый разрез алых глаз считался лучшим шпионом Империи, а за заслуги. Сталкиваться ему приходилось с кем?— и с чем?— угодно. С магами-приверженцами разных Школ, в том числе и Колдовства,?— сам собой разумеющийся факт.Талим помнит, как открывался портал и из него выходил даэдра?— скамп или дремора. Помнит ту верность, с какой тварь готова служить своему призывателю.Помнит и невероятно красивых женоподобных созданий с золотистым телом в доспехах, только условно называющихся так, скорее созданных прикрыть срам?— или подчеркнуть видимость присутствия половых органов.?Золотые святые?,?— вспоминается название при виде парочки даэдра, дружно шагающих по выложенной камнем дороге. Золочёные сапоги бряцают при ходьбе, чешуйчатые доспехи позвякивают, однако даэдра словно не ощущают их тяжести.—?Говори или проходи! —?рявкает одна из святош. Жёлтые, с вертикальным зрачком глаза зло сверкают.Талим ловит себя на том, что таращится на стражниц почти неприлично, и отступает к обочине. Он едва не падает и чуть не роняет сыр, зацепившись за корень высокого растения с пахучими, похожими формой на фонарь синими цветками. Потревоженные разноцветные бабочки разлетаются в разные стороны.Красиво?— зелень травы, обилие ароматных цветков и яркие насекомые. А ещё?— жёлтые огоньки, снующие у поверхности земли. И стражницы, созданные услаждать чей-то безумный взор.Но если в Нирне золотые святые, слепо подчиняющиеся колдуну, что их призывают, кажутся чужими, то здесь они смотрятся уместно, добавляют в и без того яркий пейзаж нужные штрихи.Они патрулируют Дрожащие острова и всё же слепо подчиняются, но не колдуну, а своему Безумному богу.Талим вздрагивает, когда золотые святые вдруг срываются и бегут. Вскоре он понимает почему, когда видит тварь, двуногую, с покрытым чешуёй телом, с вытянутой головой, огромным ртом с множеством длинных зубов. Глаза выпуклые, носа нет, только две ноздри для дыхания. ?Значит, дышит лёгкими?,?— делает вывод Талим.Судя по набедренной повязке и луку с колчаном, тварь обладает пусть низким, но интеллектом, подобным гоблинскому или огрьему, но недостаточно развитым чувством опасности.Она не может противостоять святым лучнице и мечнице одновременно. Она быстро падает, когда стрела попадает в глаз, а меч пробивает грудную клетку навылет…Когда стражницы уходят, Талим приближается к твари, чтобы познакомиться и с таким обитателем Дрожащих островов, который хотя и скуден интеллектом, однако в спину стрелу всадит. Из раны сочится кровь, обычная красная, гораздо более тёмная, чем тело, покрытое алой чешуёй.Морда походит на баливожью, замечает Талим. Шея настолько толстая, что кажется, будто её нет, будто голова сразу переходит в плечи.Талим осторожно?— на всякий случай?— касается пояса набедренной повязки, когда замечает мешочек, маленький, но… позвякивающий. Рука перепачкана?— и ухитрился же изгваздаться в крови! Тварь земноводная, судя по влаге на чешуе. А ещё на шее не рубцы, как показалось сначала, а заращённые жабры.?У баливогов есть щели у головы. Эта тварь на них похожа. Баливоги?— их детёныши? Или эти твари?— более высокая ступенька в эволюции???— размышляет Талим и поднимается.Два умозаключения есть. Первое: раз земноводная тварь вышла на дорогу, следовательно, водоём рядом. Можно искупаться и худо-бедно выстирать перепачканную ещё кровью Стража одежду.Второе: придётся глядеть в оба, постоянно озираться, чтобы не превратиться в обед для земноводных.Впрочем, мешочек с пятком монет радует нищего как храмовая крыса Талима Ренда.2На Островах прекрасная погода. Подходит для купания.Водоём Талим нашёл. Пришлось быть начеку, но он, шпион, умеет получать удовольствие, будучи всегда бдительным.Он надевает ещё сырые штаны и относительно просохшую рубашку, обедает отобранным великаном сыром, когда дующий в лицо ветер доносит мелодию, точнее, отчаянную попытку её создания. Кто-то тянет ноты.Граммиты умеют петь?Вспоминается рот, огромный, полный острых зубов. Вряд ли такая глотка породит приятный уху звук, походивший пусть на низковатый, но скорее женский, чем мужской, голос.Талим неспешно, крадучись, направляется к источнику звука. Ему везёт: ветер не меняет направление.Беспорядочные звуки, которые только с натяжкой можно назвать мелодией, отчётливостью и усилением громкости приводят к огромному дереву, чей ствол расщепляетсяся над поверхностью земли на множество корней.—?Л-ла-а! —?слышится отчётливее.Талим вглядфывется в большой валун, откуда доносится звук.Поёт, конечно, не камень. Впрочем, на Дрожащих островах возможно всякое, однако Талим не сошёл с ума, чтобы полагать, будто неживое разговаривает.—?Ла-л-ла-а! —?берёт выше сидящая в тени валуна орчанка.Она рослая, подобно всем представительницам её расы, зеленокожая и клыкастая. Лоб перехвачен повязкой, чтобы недлинные пряди не мешали смотреть. Лютня, прислонённая к камню так, что её легко схватить за гриф, может послужить оружием, если её опустить на голову.—?О! —?Орчанка резко замолчала, когда заметила, что не одна здесь, и поднялась. —?Ты тоже услышал музыку?Странный вопрос, требующий не менее странного ответа. Оружие неожиданная собеседница не носит, однако с ней, высокой?— на добрых полголовы выше Талима, широкобёдрой, большегрудой будет потягаться нелегко, если ответ не понравится. В глазах сверкает безумие, а оно прибавляет мощи.—?Если хочешь узнать правду, то нет! —?Талим, памятуя, чем закончилось знакомство с Сириэль, смело решается ещё на одно. Красть у него уже нечего.—?Ох, а говорят, что Безумный бог любит искусство. Чем дальше, тем больше сомневаюсь, что это так. Сколько путников прошло мимо озера, но никто не слышит музыку из этой… —?орчанка указывает затянутой в кожаную перчатку ладонью на ствол,?— норы.—?И много их прошло? —?уточняет Талим.—?Двое до тебя. А после ещё придут. Придётся ждать.Талим не знает, насколько искусна орчанка в игре на лютне, однако в том, что она способна породить музыку, не сомневается.Она безумна, а безумие и искусство неразделимы.3Орчанка говорит, что граммиты умеют петь на одной ноте, и слова её походят на правду, а не бред. Её глаза светятся, когда она рассказывает?— настолько увлечённо, что Талим невольно заслушивается и не осмеливается перебить.Под конец повествования ему кажется, что он слышит звуки из указанной орчанкой норы. Если заставить каждого граммита издать его поочерёдно…—?Ты права: я слышу! —?Талим улыбается.Важно?— наладить хорошие отношения с орчанкой. Выгоду из знакомств Талим Ренд извлекать умеет?— и обязан уметь. Можно, например, якобы невзначай подвести беседу к нужной теме и разузнать, как легче всего попасть к Шеогорату. Орчанка может это знать.—?И на лютне играть умеешь? —?уточняет она.—?Нет.—?Ну вот…Талим тут же цепляется за нужную ниточку.—?Ты всем незнакомцам готова доверить лютню?Она безумна сама, однако глядит на Талима как на умалишённого.—?Если бы ты назвал его, был бы знакомым, но ты ведь не назвал.Какофония из норы вторит её словам.Талим, вообще-то, хотел раньше выяснить её имя. А ведь орчанка, по сути, права: он говорит намёками там, где можно спросить в низкий, перетянутый повязкой лоб.—?Талим Ренд! —?Он протягивает руку.Орчанка отвечает крепким рукопожатием?— настолько болезненным, что приходится стиснуть зубы. И это странно, если учесть, что она не воительница.—?Лазра гро-Шар,?— представляется она. —?Собираю легенды с Дрожащих островов и кладу их на музыку. Последние?— о до безумия влюблённом граммите, что рассыпался на разноцветные осколки, когда его возлюбленная ему изменила. Если будешь в Сплите, послушай прозаический её пересказ. Баллада получится… —?Лазра вздыхает. —?А получится ли?Она замолкает и глядит куда-то вдаль. Клыкастое лицо приобретает серьёзный вид, а в глазах грусть?— да такая, что походит на…На отчаяние, да. Талим видел нечто подобное, когда смотрелся в зеркало. У него, данмера, незаметны тени под глазами. Это так, но воспалённые веки и потухший взгляд выдавали его чувства с головой. Вспоминается и кривящийся рот, и заросший подбородок, и взлохмаченная рыжина, потому что Талиму Ренду однажды стало на себя плевать…Когда?Воспоминания испаряются, выбиваются звуками, издаваемыми граммитами.—?Кстати: они на самом деле цветные. Видела красных, синих, жёлтых…Талим верит. Красного видел и он.—?…фиолетовых,?— перебивает он.Эту раздражающую какофонию?— да упорядочить бы!Или нет? Нет-нет, не сметь?— заговаривать о порядке!Талим отмахивается от порождённого не-его рассудком голоса, звучащего не в ушах, а в голове.—?Нет, фиолетовых не видела,?— отмахивается Лазра гра… Хотя нет: она представилась Лазрой гро-Шар. Это точно: Талим не за потрясающего пепельного оттенка кожу считается лучшим шпионом Империи. Память у него отличная, а сам он далёк от старости, чтобы забывать о важном.Почему Лазра гро-Шар, а не гра-Шар? Ошиблась, когда представлялась? Сомнительно: неправильно назвать можно чужое имя, но не своё, а уж собственный пол не знать?— глупо.Впрочем, это второстепенно. Важно другое?— подружиться, а чтобы дружба состоялась, нужно ей помочь родиться. Следует заглянуть в нору и увидеть, что внутри. Быть незаметным Талим умеет.Он озвучивает идею.…и Лазра внимательно слушает.4Талим не может создать внешний источник света?— и Лазра ему помогает напитаться внутренним. Она показывает, как через трубочку вдохнуть ядовитую зелень?— и он повторяет за ней.Лазра обещает, что горечь и сухость во рту сменится влагой?— и не врёт: слюны так много, что Талим едва успевает сглатывать.Он находит доказательства в каждом услышанном слове?— в податливо-мягких под его руками кореньях; в ядовито-зелёной дорожке, подобной той, что он вдохнул, проложенной на воде; а ещё?— в легко лопающихся в его ладонях грибах-пузырях.Ядовито-яркое не меркнет, но умаляется, когда до Талима доносятся ноты. Нестройные, они звучат все разом, а надо бы, чтобы в порядке.Нет-нет, только не в порядке, иначе получится тоскливо, будто в учебнике по музыке для мальцов возраста Новоса.Нужно расставить ноты так, чтобы они сложились в музыку. Например, у граммита, чья краснота чешуи просвечивает сквозь ядовитую зеленцу порождённого Лазрой света, высокий голос.Талим ногой отпихивает мешающего сложить музыку, не-поглощающего синий-из-спектра граммита и, когда тот кричит на низкой ноте, заставляет замолчать ударом кинжала по бывшим жабрами рубцами.Иначе и быть не может: стоило выстирать одежду, как Талим снова вляпался в очередное дерьмо.Наконец красный граммит поёт?— от горя потери павшего друга с синей чешуёй, а Талим в это время дразнит его друга, чья чешуя жёлтая, тело?— крупное.Увы, подхватывает её не тот, кто нужен. Приходится заставить замолчать и этого граммита, банально свернув голову и швырнув воду.Всё испорчено, придётся начинать заново. Талим, ни разу не певец, пишет музыку с помощью существ, чей разум куда примитивнее его собственного. Прячется от нестройного хора в корнях, заставляет замолкать, когда в его мелодию влезает не та нота.…Музыка рождается, когда режущая глаз зеленца разбавляется багровым; когда из граммитчьих глоток никогда не вырвутся ноты.Та самая музыка, которую пишет Талим чужими смертями.Он покидает нору, что в корнях, когда светло-зелёное начинает меркнуть. Идти по дорожке трудно, ноги утопают в ней, а в сапогах?— сыро. Уходит, когда корни перестают быть податливо-мягкими, и приходится их обходит.…и идёт не на нестройный хор граммитчьих голосов, а на музыку, только что рождённую струнами лютни.