V. По ту сторону разума (1) (1/1)

1Талим давно не ребёнок, более того, сам отец, однако то, что пронёс во взрослую жизнь порождённую в детстве догадку, что сумасшествие?— это расщепление-расслоение разума на составные части. Поразившее сына безумие?— тому подтверждение. Новос недвижимо сидит, уставившись в одну точку, затем внезапно начинает смеяться. Заливистый детский хохот сменяется горькими слезами.Только безграничная любовь к сыну, у которого, кроме отца, никого не осталось, вынуждает Талима стискивать зубы, сжимать руки в кулаки?— до боли от впившихся в кожу неострых ногтей, вдыхать-выдыхать и молить Векха подарить терпению прочную оболочку, чтобы не лопнула. Талим проследил, как ведёт себя безумие, и научился подмечать предвестники пробуждения в сыне ярости, сильной, ничем не вызванной. Откуда в детском тельце берётся такая мощь? Небольшие детские ручонки оставляют чёрные кровоподтёки на предплечьях, а то и на шее?— на всём, до чего может дотянуться Новос?— отца. Не одна талимова рубашка изорвана в клочья.—?Мама убила себя! —?сын после этих слов хохочет. —?А кто убьёт тебя?— того, кто убил меня?! —?говоря это, он перестаёт веселиться и начинает плакать.Талим всегда поглаживает встрёпанные рыжие волосёнки, хотя не знает, как Новос себя поведёт. Тот может и обнять, вцепиться в рубашку?— крепко-крепко?— и смочить её слезами, тогда остаётся крепче обнимать подрагивающее, беспомощное детское тельце.Может, вырываясь, покусать, выкрикивая, что ненавидит сыноубийцу…Талим отряхивается от воспоминаний и споро находит то, что подтверждает его гипотезу о расщеплении-расслоении разума на составные части. Он поочерёдно глядит то на одни узкие высокие врата, то на другие. Ступеньки к ним начинаются от постамента с бюстом… Человека? Нет, одного из лордов даэдра так назвать нельзя. Светло-серый мрамор дарит обманчивую иллюзию, что лицо с обычными чертами, заострённой бородой и беретом, модным лет двадцать назад, человеческое.…но у людей не бывает таких глаз. Бюст может передать их форму, но не жёлтый?— или золотой? а может, оттенка эйдарского сыра? —?цвет радужек и вертикальные зрачки.Талим не страдает потерей памяти, поэтому уверен, что ни разу не встречался с Шеогоратом. Однако воображение рисует того именно с такими глазами, сизой бородой и волосами, одетым в тёмно-пурпурный наряд, украшенный причудливой сложной вышивкой… Хотя нет: половины сюртука разных оттенков?— светлая фиалковая и мрачная серо-зелёная. И резная трость с серебряным набалдашником в руке?— правой или левой? или попеременно в каждой? Шеогорат поигрывает ею. Резкие движения сменяются плавными.Талим прогоняет плод, порождённый его воображением, прочь. Шеогорат может оказаться вовсе не таким, каким он рисует в голове. Лорды даэдра могут облечься в любую форму.А ещё вынуждает отвлечься ощущение, что сумка несильно, но полегчала. Талим носит её давно, поэтому чувствует любые изменения. Он лезет в неё и…—?Сириэль! —?шипит.То-то она, не походящая на пугливую обморочную девицу, прижалась при виде Стража к Талиму! Ловкая: зная, что тот внимателен, выждала время, подобрала подходящее мгновение и вытащила кошелёк.Ещё и выбора не оставила, скрылась за вратами, что по левую сторону от Талима.Значит, тому идти в правые, а после?— не только искать встречи с Шеогоратом, но и работу, чтобы не умереть с голоду.?Ну попадись только, ворюга!??— Талим настолько зол, что готов сломать Сириэль рог, а то и два. Как изменится настроение при встрече с ней, он не знает. Может, лишь пожурит за проделки……а может, будет рад её видеть.2Ключ должен повернуться с трудом, потому что мало сильных смельчаков, бросающих вызов Стражу. Дураков и просто безрассудных приключенцев гораздо больше.На ту сторону разума крайне мало кому удаётся пройти, а тем, чей рассудок здоров?— и подавно.Талим привычен к успеху, потому что делает свою работу хорошо и идёт до самого конца, но всё же горд собой?— тем, что большой шаг к исцелению сына сделан.Если бы он пересёк другие врата?— испытал бы эйфорию. Увы, Сириэль лишила выбора, вынудив пойти в зябкость. Моросит мелкий дождь, Талим ёжится и перестаёт бесплодно пытаться вспомнить, с каким звуком заскрежетал ключ в проржавевшей от долгого бездействия скважине; со скрипом или нет открылась створка, с насколько громким стуком закрылась.Всё, что он помнит?— то, как потемнело в глазах и спёрло дыхание. Точно потерял сознание, когда пересекал границу между разумом и безумием. Только размеренные звуки?— тик-так! —?ударов сердца, наверное, слышал. Или то не пульс? Сердцебиение не может быть?— и не должно быть?— настолько безупречно ровным, будто удары метронома.—?Какая разница, что это было? —?ругает себя Талим за промедление. Воздух на этих землях сырой?— гораздо влажнее, чем в Пасвале. Небо затянуто плотными сизыми тучами. Земля мокрая, грязь окрашивает коричневую нетчевую кожу сапог в серый.Всё на этих землях серое, камни с зеленцой, потому что покрыты мхом. Со скал и больших грибов свисают лишайники. С ветвей, не щеголяющих густой кроной, а покрытых редкой листвой, спускаются кровопийцы-лианы, питающиеся древесным соком. И вода, много воды. Баливоги здесь водятся, их кваканье отчётливо различимо.С голоду Талим не пропадёт, мелькает искра радости в унылом пейзаже.Хотя нужно плакать от счастья, что он не просто сделал большой шаг, а снёс препятствие на пути к исцелению Новоса. Однако на душе мра?чно, как мрачно? сизое небо и тяжёлые тучи на них, поросший мхом камень и невысокие, с раскинутыми ветвями и лианами-кровопийцами, деревья. Холодно внутри и снаружи, как от ощущения чего-то непоправимого. Подобное Талим испытал два?— или три? —?раза, когда сжигал в прах тела умерших от мора родителей.Два, значит…Откуда ощущение числа ?три??Ах, да, Милис ещё. Горечи от её потери не осталось, потому что она сама выбрала смерть.…Она угрожала это сделать, но Талим пропустил её слова мимо ушей. Он не поверил, что она оставит Новоса одного. Она бросала упрёк за упрёком, что устала искать работу, когда деньги заканчивались, и одновременно следить за растущим и не в меру шкодливым сыном. Она не хотела слышать оправдания, насколько опасно посылать с гонцом деньги, потому что она и сын?— уязвимые места Талима Ренда, которые следовало тщательно закрывать и обрывать с ними все каналы-нити.Находясь на службе, Талим не писал домой, хотя желал?— до отчаяния?— знать, всё ли хорошо с Новосом. Сына он всегда любил, а его матери, на которой женился, потому что во время одного из увольнений дал волю похоти и не задумался о последствиях, был благодарен?— за то, что не вытравила плод и подарила жизнь маленькому рыжему Ренду.…Первая мысль Талима, когда он услышал весть пережившей даже его дедушек и бабушек по обеим линиям, Валуры, соседки: ?Кто будет приглядывать за сыном во время отлучек?? Благо старуха взяла Новоса к себе, но постоянно ей ребёнка не доверить?— уж слишком она далека от юности.Талим ловит себя на том, что погружается в воспоминания, а вместе с ними?— в скорбь слишком глубоко. Прошлое не потопит его в унынии?— настолько сильном, что ничего не останется, кроме как посасывать из кальяна табачный дым с горечью скумы. Новос останется один и без защиты, если отец позволит себе утонуть в бездонном отчаянии.—?Стены не вижу! —?Талим глядит влево. —?Значит, граница между землями более чем условная.Он поворачивается влево, потому что хочет пойти не тоскливо-мрачным путём безнадёжности, а другим?— сухим, выложенным нагретым солнцем булыжником; хочет любоваться грибами с многоярусными яркими шляпками. На той стороне Дрожащих островов солнечно и ароматно из-за обилия цветов, а ещё?— летают огоньки и порхают бабочки. Талим знает, как выглядят земли Шеогората со слов Сириэль.Или та не рассказывала?Откуда ей, проторчавшей несколько лет в Пасвале, вообще это знать?Она поведала, потому что больше некому. Ни с кем Талим столько не болтал, сколько с ней, гостеприимной, но взявшей плату гораздо бо?льшую, чем стоила баливожья лапа……Он не идёт по дороге. Штанины мокрые оттого, что он бредёт по высокой, едва ли не в пояс траве. Постепенно теплеет. Тучи редеют, обнажая бирюзовое небо… И воздух не тяжёлый, пахнущий гнильцой, а…—?Тьфу! —?сплёвывает Талим, камень под ногами шевелится. Вскоре становится ясно, что то не камень, а серый злокрыс. Тот, по счастью, умнее своих сородичей и скрывается в расщелине в скале.Талим ускоряет шаг. Одного злокрыса он не боится, а вот полчище голодных тварей может обглодать его кости дочиста. Как знать, сколько их внутри пещеры с узеньким входом, но, вполне вероятно, большой?На ум приходит сравнение с крохотной язвочкой, из которой вытекает гной, а под кожей?— нарыв.—?На помощь! —?доносится крик со стороны нагромождения валунов.…удивительно, но с воровкой Сириэль доведётся встретиться гораздо раньше, чем рассчитывал Талим Ренд.Он не был бы одним из лучших шпионов Империи, если бы обладал плохой памятью.…в том числе и на голоса.3Дующий в лицо тёплый ветер приносит с собой запах копчёного мяса. Сириэль разбила лагерь, наловила баливогов, а после?— попала в беду? Или зов о помощи?— приманка для очередного путешественника, у которого можно поживиться монетами?Талим обходит нагромождение валунов и вскоре понимает, в чём дело. Он действительно в лагере, раскинутом меж скал?— в месте, выбранном кем-то удачно и неудачно одновременно. С одной стороны, издалека не видно, что здесь кто-то живёт. С другой?— отступать в случае беды некуда.—?Помоги, ну! Он скоро проснётся?— и тогда изжарит уже нас двоих! —?Сириэль вряд ли бы позвала на помощь, если бы не увидела, что кто-то сюда направляется.Кто ?он?, Талиму?— пока?— неясно. Кто-то большой, судя по огромному кострищу и здоровым шматам висящего на протянутой между брёвнами верёвке мяса. Вот откуда запах копчёностей.От Дрожащих островов он ждёт необычных обитателей.—?Кто?— он? —?уточняет Талим и смотрит на сидящую на камнях Сириэль.Та бесплодно дёргает ногу, милое личико кривится.—?Если… Начну рассказывать, то… Ох! Он вернётся. Помоги, ну! —?Её ступня в расщелине между камнями. —?Поганый… Вот как устроил… Эх… Ловушки для крыс. Смердит… тухлятиной!Талим осматривается и замечает капканы, много капканов. А ещё на земле лежит перевёрнутая большая миска с тягучим, бледно-жёлтым содержимым. Перед глазами встаёт картинка, как Сириэль, маленькая и вёрткая, ворует мамонтовый сыр, взбирается на камни и… застревает в расщелине.Талим зол. Если воришка не понимает, как важно для него как можно скорее встретиться с Шеогоратом и не тратить время на поиски заветных монет, то её следует проучить.—?Скорее, ну! —?сердито сверкает та глазами. —?Между прочим, я застряла, когда пыталась достать завалившийся туда… —?указывает пальцем на щель,?— кошелёк.Только этого не хватало… Придётся вытащить её.Талим хочет задать вопрос, но Сириэль цыкает, и вскоре становится ясно почему: из пещеры вылезает жилец этого лагеря.Далеко не всегда ожидания совпадают с действительностью. В необычных местах встречаются не то что бы повсеместные, но известные обитатели. Талим видел в Скайриме великанов, жилистых, лохматых и заросших, чей интеллект гораздо примитивнее, чем людской, мерский и бетмерский. То, что мозг, несмотря на размеры тела, развит плохо, даёт понять низкий покатый лоб. Глаза глубоко посажены, будто ввалены в череп, может, и близоруки, потому что великан не замечает, что в лагере не один.—?Он боится крыс,?— шепчет Сириэль. —?Он даже лагерь назвал?— Бескрыс!Вот за что благословлён великан Шеогоратом?— за фобию.Ничего удивительного, что громила боится мелких грызунов. Например, мамонты спят стоя, потому что крысы и мыши забираются между пальцами. Но с чего вдруг из бояться верзиле, способному одним ударом шипастой, любимой великанами дубины размазать крохотное тельце по земле, неясно?— пока, во всяком случае. И не надо.Из тихой речи Сириэль Талим вычленяет важное и быстро соображает, что следует делать.Судьбоносная встреча со злокрысом до прихода в лагерь, приходит на ум.Великан, по счастью, трёт палку о камень?— добывает огонь?— и по-прежнему не обращает внимания на чужаков. Сириэль шипит, дескать, надо бы поторопиться.Талим подбирает обронённую миску и сгребает перепачканный землёй, вязкий, остро пахнущий сыр.Известно, что злокрысы не только увечат мамонтов, лишая возможности ходить, но ещё и любят молоко. Кормящие самки забывают, что такое сон, пока их детёныши не вырастают и не начинают есть самостоятельно, пристально следят, чтобы к соскам не подобрался поганый злокрыс с острыми резцами.По пути Талим ломает ветки с одного из кустов. Подойдя к злокрысьей пещере, обмакивает палочку и кладёт у входа, следующую?— чуть подальше. Набирает вязкую массу понемножку, хотя миска большая, чтобы хватило до лагеря с не-причудливым названием ?Бескрыс?.Вернувшись, Талим забирается на камни и устраивается рядом с Сириэль.Остаётся дожтаться ?гостей? и надеяться, что увлечённый добычей огня великан не заметит чужаков раньше времени.4Ожидание затягивается. Талим позволяет себе отвлечься и, вперив взгляд на разжигающего костёр великана, краем глаза замечает оголённый кусок стройного женского бедра над кожаной штаниной. Небольшая грудь прикрыта широкой полосой кожи, перетянутой ремешками.Если бы Сириэль устроилась в такой позе не здесь, а на кровати; если бы на милом личике не отражался страх, черты не перекосились, на лбу не выступил пот, Талим, несомненно, обратил бы на неё внимание, как на любую красивую женщину. Но здесь и сейчас восприятие прекрасного прячется в недрах души. Не до него.Великан разжигает костёр, поднимается и…Он не близорук. С высоты своего роста он не всегда глядит на землю. Вполне может статься, что к лагерю мало кто осмеливается подойти, поэтому чужаков он не ждёт.Надо бросать Сириэль и бежать, мелькает мысль. Что Талиму жизнь какой-то босмерки-воровки, пусть и красивой, когда Новоса пожирает безумие? Та пищит и бесплодно дёргает ногу. Вскрикивает?— как пить дать причиняет себе боль.Плевать на кошелёк. Живым отец Новосу нужнее. Тот прожил год в безумии. Пара-тройка дней-недель-месяцев задержки роли не сыграют. Талим оставил сумму гораздо большую, чем платят нянькам, чтобы за Новосом хорошо ухаживали. Забрал из банка всё, что накопил, для этой цели, потому что пособие по отставке пусть не жалкое, но довольно скромное. Хватает, чтобы Рендам не жить впроголодь и не сверкать голым задом, однако этого ой как мало, чтобы купить безграничное терпение того, кто готов приглядеть за сыном.Сириэль дёргается, чем привлекает внимание великана. Талим медленно, потому что резкие движения отвлекут от неё внимание и переведут на него, отодвигается, готовый сползти со скалы и бежать.Он слышит сдавленные рыдания, которые его не трогают.…но замечает краем глаза обречённость-предвестник смерти в глазах Сириэль.Такую уже видел в алых глазах?— точь-в-точь таких, какие наследуют все Ренды…Талим вздрагивает?— не оттого, что его пугает обречённость в глазах сына, а от громкого резкого звука. Капкан захлопывается, потом ещё один… Но крыс намного больше, чем ловушек. Парочка взбирается по бревну, чтобы добраться до заветного мяса.—?Злокрысы! Это же злые крысы! —?эти слова и рёв, вырывающийся из огромной грудной клетки великана, приводят Талима в чувство.Земля дрожит, когда великан убегает…Наверное, видел, когда был ребёнком, как крысы обглодали его сородича до костей. Возможно, мать запугала небылицей вроде: ?Если будешь плохо есть, в лагерь набегут злокрысы и сожрут тебя, самого слабого?. Как воспитывают великаны детей, Талим не знает. Причину ратофобии он выяснять не собирается. Она для него не имеет никакого значения.Талим снова удачно сыграл на чувствах, на этот раз?— на страхе. Он часто на них играет?— настолько, что ему это привычно.Злокрысы не думают нападать на великана. Они скопом набрасывается на мясо.Талим не решается отвоевать добычу: чего доброго, крысы увяжутся за ним. Поодиночке они неопасны, а вот стая…Всё, на что хватает ловкости?— подбежать к ближайшей миске с мамонтовым сыром. Хоть такой, но всё же трофей. И голодным Талим не останется. И не только он: ёмкость большая, хватит и на Сириэль.—?Ну что, воришка, повезло те!.. —?он обрывает последнее слово.Проклятье, краевое зрение в этот раз подвело. Талим Ренд, один из лучших шпионов Империи, не заметил, как исчезла Сириэль.…а раз исчела, значит?— проверять не стоит?— кошелёк по-прежнему при ней, делает он вывод.