21. Светится (1/1)

Нет ничего страшнее на свете, чем детский смех, но ещё хуже, когда слышишь его вдалеке от города и людских глаз, в тихом лесу, где по всем канонам обычно вершатся самые тёмные дела. Уж Горацио-то знал толк в приватных встречах. Прислушавшись, он понял, что мелкие уродцы опять собрались группой, точно голодные волки, и гоготали злобно, даже высокомерно, чем обычно грешили заигравшиеся в богов некроманты. Словом, ему совсем не понравилась возникшее в мыслях сравнение.Раскатистое эхо услужливо проводило Горацио вглубь леса. Солнечные лучи едва пробивались сквозь кроны, но птицы всё равно заливались пением; всё вокруг цвело и пахло летом, и посреди божественной красоты гремел хохот мерзким фальцетом, заставляя морщиться, как от вполне ощутимой боли. Чтобы зайти так далеко от родителей, без страха наткнуться, скажем, на медведя, нужно иметь веские причины?— или очень грязные намерения.Так он и думал. Уж в чём, а в низостях, на которые способны смертные, Горацио толк знал?— чего только ни видал! —?но только дети умудрялись искренне проявлять чистую, искреннюю жестокость без оглядки на возможность наказания. Наивная Зария часто говорила, что он просто привык видеть в людях лишь плохое, однако, к сожалению, Горацио был реалистом. К тому же он сам когда-то был ребёнком?— скорее, тем, что стоял бы сейчас на месте сына Лода.Ну точно волки, только те с добычей не играют, не издеваются на потеху или со скуки. Одна только мелькнувшая белобрысая макушка расставила всё на свои места, и Горацио невольно сжал зубы до скрежета. Почему-то казалось, что мальчишка и сейчас придурковато улыбался. Другие дети протягивали руки, отталкивали, когда он невольно подлетал ближе, точно безвольная кукла, и вновь смеялись:—?Он когда-нибудь моргает?—?Что ты там прячешь? Отдавай!—?Фу, слюни пустил!Вскоре мальчишка упал, но, слава Малакату, поляну по весне подтопило, и мох укрыл землю мягким ковром.—?Ну, скажи ещё раз, что хочешь дружить с нами! —?особо наглый?— видно, главарь недоделанных скампов?— вышел вперёд и чуть опустился, чтобы выслушать свою беззащитную жертву, но Горацио в этот момент выступил из-за деревьев, потирая руки и расплываясь в самой гнусной улыбке из своего арсенала; клыки угрожающе поднимались и опускались вместе с массивной челюстью. Пусть для взрослых он был худоват, но для детей казался страшным и сильным великаном, наверняка ещё и людоедом.—?Ещё как хочу,?— даже ему самому голос казался хриплым. Неподдельный гнев придавал уверенности, а дети, как звери, хорошо чувствовали намерения. —?И с твоей мамочкой тоже. Думаю, её кожа станет отличным украшением в прихожей…Остальные фантазии так и остались в секрете, потому что вся шайка тут же подскочила и убежала с криками в Фолкрит. Уже скоро их родители будут стоять на его пороге, потрясая факелами и требуя крови за покушение на несчастных деточек, но Горацио даже об этом не думал?— с последствиями он тоже привык считаться по факту, а не размышлять заранее.Мальчишка странно лежал, опёршись на локти и спрятав под грудь руки. Горацио искренне испугался, не перелом ли тот получил, и со всей деликатностью, которой не был наделён, помог подняться. Глаза всё так же не фокусировались на одной точке, а губы сохраняли глуповатую улыбку, однако в этот раз Горацио знал, что его ждёт, поэтому отделался лишь коротким ознобом. Агрессия?— признак страха, и сложно винить впечатлительных детишек, когда даже ему?— некроманту?— приходится сдерживать подступающий вопль.—?Не бойся. Я шутил про кожу,?— почему-то хотелось уточнить этот момент, хотя вряд ли мальчишка вообще что-либо понял. Возможно, даже издевательств в его странном мирке не существовало?— просто папа сказал пойти и поговорить с другими ребятами.Он улыбнулся, будто и правда узнал Горацио, и раскрыл ладони, что-то протягивая.Хомяк-трэлл чуть подгнил, но в остальном сохранился почти идеально; голубые глаза-пуговки всё так же светились презрением ко всему живому. На всякий случай Горацио осмотрел его и остался доволен проделанной работой. Все эти месяцы мальчик искренне заботился о почившем питомце, не избавился и не променял на живую собаку, с которой у Лода явно что-то не задалось. На душе противоестественно потеплело, и даже гнев на малолетних уродцев временно притупился.—?Светится! —?воскликнул косоглазый пацан, вызвав вполне добродушный хохот в ответ. Горацио положил ладонь на его крошечное плечо, мягко подталкивая в сторону безопасного Фолкрита, и подтвердил:—?Светится!