Дом 18.05.2020 — 08.06.2020 (1/1)

Дом истинного велоти — не стены и крыша и не юрта из шкур, но бескрайние просторы Велотиида.Аландро впитал эти слова с молоком и гуарьей кровью, слышал и слышит их в песнях ветра и шепоте трав, видит в мерцании звезд и в водной ряби — и верит им так же сильно, как верит в великих благих и неблагих духов-предков. Пусть большие и малые кланы давно поделили земли и редко когда кочуют по чужим территориям, истинный велоти сможет найти пристанище в любой части Велотиида. В горах и на равнинах, среди бескрайних пустошей и на маленьких островах — где бы клан ни решил остановиться, он будет дома.Аландро верит в это — и любит и землю, по которой кочевали предки и по которой кочует сам, и меров, что делят с ним путь и очаг.Верит, но это — лишь одно из значений дома, основная, но не единственная грань кристалла.Тсогииль учит его — дом там, где ты чувствуешь безопасность и покой. Пусть истинно-безопасного места нет нигде в срединном мире, любой мер сможет взрастить его внутри себя. Она говорит: если будешь жить в мире с самим с собой, найдешь в собственной душе истинное прибежище, любое место станет твоим домом. Сильный шаман — любой сильный духом мер — способен наделить пристанище души внешней формой.Из покоя в душе питается сила — утратишь покой, и твой стержень треснет, согнется, и разум поддастся алчущим духам.Любому меру должно быть в мире с собой — очаг может погаснуть, а стены разрушиться, но дом в сердце никто не сумеет отнять.Аландро видит ее правоту в танцах теней и пламени, в молчании скал и звоне костяных и каменных бусин — и в равновесии, которое Тсогииль обрела. Он хочет найти подлинный дом в самом себе, но чувствует — время еще не пришло. В его душе бушует буря, и сам он точно море в шторм.Тсогииль видит его смятение, но не укоряет ни в чем. Дом-внутри может быть любой формы, и если мир и покой наступают лишь в шторм — пусть так. Это не единственное значение дома, которому она учит.Тсогииль говорит Аландро: дом там, где ты хочешь оставить сердце. И больше она не говорит ничего: это урок, который должно усвоить самому — или исчезнуть, стать пылью, которую унесет Река Снов.Аландро чувствует, что Обливион тянет его к себе, дальше любой из колоний на Лунах, дальше обжитых Планов — в самое сердце хаоса, ось Аурбиса, вкруг которой вьются эт-ада верхом на драконах. Иногда ему кажется, что только там, среди бурных потоков энергий, он сможет создать для себя настоящий дом — или взять его силой. Стоит только пройти по следам Велота, пока шаги Велота не станут его шагами — и отправиться дальше...Он не знает, откуда такие мысли — и страшится их, вымарывает из себя. Пусть его судьба практически нечитаема, и даже Тсогииль не смогла увидеть ничего, кроме великой радости и великой скорби, это не его судьба. Аландро знает — ему не быть хортатором. Мыслить об этом — подлинное богохульство.Ему достаточно и того, что может дать клан.Когда Тсогииль умирает, а клан отрекается от него, Аландро будто теряет что-то важное.Пусть он не был связан с Уршилаку кровью, они делили с ним очаг, а сердце его билось в такт топоту их ног. Пусть многие в клане не были ему близки — никто не был ему так же близок, как Тсогииль и ее ученицы — часы горя и часы радости он проводил с Уршилаку.Пусть клан не разорвал все узы, но такое изгнание даже хуже. Аландро не одиночка в полном смысле этого слова, но ни один клан не примет его, не свяжется с камом, убившим мать и осквернившим ее тело. Ни один клан не примет его, и даже такие же изгнанники не пойдут с ним рядом. Он может говорить с ними, может оправдываться, может взывать к духам и предсказывать судьбу, но никто не станет слушать и прислушиваться.Дух Тсогииль связан с ним костью и кровью, но что это в сравнении с тем, что было прежде? Мертвые мертвы, и пусть ее дух не ушел за звезды, а остался рядом, это не то, чего Аландро хотел бы. Он бы хотел вновь войти в главную шаманскую юрту, сесть подле матери на циновку и слушать ее слова, ловить каждое движение, чувствовать касания и запах… Он хочет вернуться в то время, во время, когда у него был дом — не стены, но пустошь Велотиида, не внешний, но внутренний покой, не меры вокруг, но желание оставить среди них свое сердце.Тени шепчут, тянут к нему свои руки, зовут прочь из срединного мира, но Тсогииль зовет громче.“Если ветер и песок посекли юрту, ты не будешь горевать всю жизнь, а сделаешь новую. Если твой дом разрушен, построй на его обломках новый”Ее слова, точно пощечина, обидная, но отрезвляющая. Аландро принимает их — и собирает силы и ждет правильные время и место.Он не сомневается, когда Неревар зовет его за собой. Старые, страшные мечты осуществляются, но не так, как он думал: он идет следами хортатора, но не затем, чтобы занять его место — а чтобы закрыть его спину собой.Хортатор Неревар ведет за собой всех велоти, и Аландро первый идет по его следам.Аландро Сул, кам без клана, растение без корней, отдал свою кровь, и кости, и душу в услужение хортатору и снова обрел дом: не сгоревший в войне Велотиид, но рожденный из его пепла Ресдайн, не безумную бурю в сердце, но прирученный грохот грома, не навязанные узы, но искреннее желание быть рядом.Без желания дома дома не будет — Аландро жаждет его и обретает подле Неревара и его советников. Не важно, в походной ли юрте — или в гуще битвы, во дворце ли грандмастера Индорил — или в подаренном за службу доме в самом сердце новой столицы.Аландро все еще чувствует себя кочевником, сыном ветра и пылевых бурь, и оттого он не видит ничего необычного в том, что дома он себя ощущает практически где угодно. Дом — не просто место для ночлега, но место, где чувствуется покой как вокруг мера, так и внутри него. Аландро нашел свой дом в узах с малым кругом Первого Совета, но очаг дома, его сердце, малая ось — Неревар.Такой ход вещей устраивает его, но все меняется, стоит ему жениться.Аландро обретает семью — и необходимость делить себя между долгом и долгом, клятвой Неревару и клятвой супруге.Дом в столице, в котором Аландро прежде практически не бывал, оживает, перестает быть просто местом для ночлега и хранения вещей. Сам по себе он не истинный дом, но бывать в нем теперь, когда есть к кому возвращаться, прекрасно.Аландро знает, жена и сын никогда не станут всей его жизнью — и никогда не примут все его грани, но этого и не нужно. Их привечают при дворе, их считают семьей героя — и если с самим героем что-то случится, хортатор Неревар и советница Альмалексия воспитают его ребенка как собственного наследника…Аландро скучает по пустошам Велотиида, скучает по времени, когда был свободнее и моложе, но он больше не отвечает только за себя и за сохранение жизни господина: теперь он отвечает за жену и ребенка. Он должен дать дом им тоже — а их дом никогда не будет возле Неревара.Они не оставят хортатору свои сердца и души, не найдут покой посреди сражения, не признают весь Ресдайн своим домом… Пусть для самого Аландро дом никогда не будет стенами и крышей, для своей семьи он создаст дом тоже.Новая война уничтожает многое — и многих.Столица далеко от войны, дом семьи в безопасности, но сама семья — нет. Велоти выжили, и пусть женщинам и детям не грозят смерть и рабство, то, что случилось, победой назвать нельзя.Велоти выжили, но Первый Совет пал. Велоти выжили, но хортатор велоти — мертв. Божественность хортатора украдена и поделена, и пусть Ресдайн еще жив, он лишился сердца.Аландро не исполнил свой долг перед Нереваром, и пусть данные клятвы он не нарушил, это не имеет никакого значения. Он готов заплатить за это своей кровью, но его кровь не нужна никому.Аландро не исполнил свой долг перед семьей — то, что прежде давало им высокий статус, уважение и безопасность, обернулось смертельной опасностью. Он готов принять их отречение — это будет правильно. Его жена молода и красива, его дети станут прекрасными мерами, а что до отца и мужа — от растения без корней, кама без клана не стоило ждать чего-то, кроме предательства...Они не отрекаются ни от него, ни от слов, что он говорит.Дом, подаренный роду Сул хортатором, не стал для Аландро настоящим домом, но в нем прошло немало счастливых часов: именно сюда он привел жену, именно здесь его первенец сделал первые шаги, впервые сел на гуара и взял в руки меч…Эти часы отгорели. Пусть настоящий дом — это больше чем стены, но этот дом отныне не принесет ни защиты, ни утешения.Аландро не видит, но чувствует жар огня. Не видит, но чувствует скорбь любимой — и их разделенный на двоих страх.Если бы он мог позволить себе слезы, он бы плакал — но все они испарились под Красной Башней. Он-прежний умер под Красной Башней — и его истинный дом разрушился вместе с ней.Нигде в Ресдайне ему не будет места, душевный покой утрачен, а сердце его разорвано на лоскуты и сожжено на погребальном костре хортатора.Дом четы Сул в самом сердце теперь-не-столицы горит обливионским пламенем, и Аландро надеется, что это видно многим.Огонь освобождает от прошлого, сжигает память о потерянных покое и счастье. Если бы Аландро еще верил собственным клятвам, он бы поклялся, что создаст для себя и своей семьи новый настоящий дом. Но он не верит.Он не знает наверняка, но чувствует: ни он, ни его жена не сожгли сейчас свой настоящий дом. Дом Аландро стал руинами под Красной Горой, ее дом — цел, потому что находится рядом с самим Аландро.Аландро не знает наверняка — и страшится спросить. Она и без того пожертвовала для него слишком многим и вправе по-настоящему ненавидеть. Будет ужасно, если он ошибся — и этим вопросом разрушит то, что еще не разрушено.Аландро не знает, что готовит ему будущее — так далеко Тсогииль не видела. Он уже стал вестником великой радости и великой скорби, а дальше все в его руках. Обливион зовет его, но зовет теперь иначе — не как слугу, не как кама, но как мать призывает заблудившегося ребенка.Ему все равно. Он не уйдет, пока не утопит в крови предавший хортатора Ресдайн — и предавших Неревара АльмСиВи.Аландро лишился зрения, но другие — нет. Они увидят и его ярость, и пламя, которое он разжег. Дом посреди не-столицы — лишь маленькая ветка в основе костра.Ресдайн вырос из пепла Велотиида, бунт кочевых велоти взрастет из пепла Неревара.Пепел дома Аландро Сула тоже сгодится на что-нибудь.