1 часть (2/2)

Мальчишка поднялся с кушетки и уверенно направился к святая святых – столу трансплантолога Сержа. В глазахплескался холодный огонь, который выходил за рамки «вооруженного нейтралитета»— Витамин Ев больших количествах вполне мог способствовать развитию проблем с прокачкой крови и тем же тромбозом! Вы никогда не задумывались, почему пациенты ИНОГДА молчат? У нее уже были проблемы с сердцем, и хирурги успешно их купировали!

—Иными словами – ты предлагаешь мне списать все на витаминки, отменить операцию и назначить лечение от гипервитаминоза? – Теперь я действительно удивлен. Очень. Мой анестезиолог решил поиграть «в доброго доктора» и восстановить справедливость.

— Да. Так вы спасете обоих, или… — Он оперся руками о стол так, что наши лица были на одном уровне, — … Или вам действительно все равно.Это стало последней каплей за сегодняшний день. Нет, я не вскочил в истерике, не стал вколачивать его мордашку в стену, а спокойно встал из-за стола. Проходя мимо него, я сжал рукой вздрогнувшее плечо:—Твои порывы, несомненно, благородны, но тогда я сомневаюсь, в выбранной тобой профессии.На сей раз он не стал вырываться, а посмотрел на меня с грустной улыбкой:— Что бы вы не говорили, вы всегда будете сомневаться, потому, что окончательный диагноз, как последний выстрел, остается за вами…***Я шел в операционную с тяжелым сердцем и мешком сомнения. Если он прав, и эта ненужная операция просто убьет еще одну жизнь?..Если эта женщина просто думала, что принимая витамины, она сможет уменьшить долю риска при родах и… Как такое часто случается, она просто «не знала»… Все! Хватит сомнений! Таких случаев – один на миллион!Перед операцией я еще раз заглянул в ее палату. Убедиться, что Влад и Ленка подготовили ее к операции, но к своему удивлению заметил, что больная находится «ни под каким не наркозом», а вполголоса обсуждает что-то с моим вечерним гостем. Анестезиолог, мягко улыбаясь, что-то ей рассказывал о гипервитаминозе и частичной ремиссии. Завидя меня, Ленка бросила отчаянно-испуганный взгляд в сторону Влада и встала по стойке «смирно». Вот уж эта подпевайла, бегает за ним еще с интернатуры. Аж смотреть тошно. И… Странно, что оно, в общем, так и есть.— Ну что, господа присяжные заседатели, насколько я вижу, намечается бунт?— Я вам сказал, что ничего делать не буду. – Сухо отозвался «доктор-айболит» в беленьком халатике.

— О, даже так. Ну, тогда, просьба всех сомневающихся удалиться… — Я уверенно подошел к кровати, став между больной и анестезиологом. В черных как ночь глазах отражалась мрачная решимость не дать мне пролить русской кровушки. Я бесцеремонно сунул руку в карман Владыной униформы. – Да пойми же ты, сегодня вы все улыбаетесь, но уже завтра будет не до смеха. Я зна… — До того момента, как сам анестезиолог помешал мне выудить ключи от камеры со «снотворными» препаратами, вдруг заголосила больная:— Доктор, пожалуйста, а вдруг… Вдруг, это действительно из-за витаминов! Это моя последняя беременность… Если я снова не смогу родить... – По щекам женщины потекли слезы. Она ждала его девять месяцев. И все эти девять месяцев боялась, что в какой-то момент снова случится выкидыш. И вот проходит время, и улыбающаяся Светлана сообщает ей, что на днях у нее будет ребеночек, что все обошлось…

Если бы.Влад сам вынимает мою руку из своего кармана, господи, какая же она у него все-таки холодная, и снова поворачивается к пациентке:— Успокойтесь, Нина Ивановна, операции не будет. Только медикаментозное лечение.

Мысленно я был с ним полностью согласен, но в душе зародился ком непонятной ярости: как же легко он принимает решения! Словно был не моим подчиненным, а ее лечащим врачом. Зависть. Такая западлянская штука, которую невозможно спрятать даже за самой что ни на есть голливудской улыбкой – это было действительно ЕГО дело. Человека, сознательно отказавшегося от денег, высокой должности и еще черт знает чего, чтобы просто работать в городской многопрофильной больнице, спасая вот таких вот «нин ивановных».— Лена, назначь ей препараты для улучшения кровообращения. Во время родов скажи акушерке, чтобы дала ей профилактическое отинфекционного эндокардита и провела стерилизацию. Все.Медсестра послушно кивает, а я направляюсь к выходу из палаты, уже самолично вопрошая высшую силу: «пусть это будет гипервитаминоз».Влад выскакивает следом. На лице то ли улыбка, то ли просто удовлетворение.— А я знал, что вы не сможете провести операцию, не будь вы уверенны на все 100 процентов.— Ага, не будь ты упрямым ослом. Возможно, мы только что обрекли ее на смерть. – Я шел вниз по лестнице, а он, видимо, хотел еще чем-то поделиться со мной, так как шел, не отставая. Это стало меня серьезно напрягать. Я остановился на третьем пролете, эффектно развернувшись на каблуках.— Что-нибудь еще?..Анестезиолог потупил взгляд, смущенно улыбнувшись:— Я хотел поблагодарить вас, за то, что не стали разглашать о… Том случае…Надо же! А ещев палате ты готов меня был на куски разорвать, отстаивая свою точку зрения.

Я не обратил на его слова ни малейшего внимания.

— Не за что, если будешь хорошим мальчиком, я, так и быть, разрешу тебе время от времени ширяться всякой дрянью на глазах у пациентов. – Я безжалостно уничтожал все «благородные порывы», которые, по сути, просто были извинениями за отказ выполнять свою работу.— Такого больше не повториться, и… И я не ширялся! Простая головная боль – простое лекарство, да, я не должен был делать это в операционной, да, я выставил себя наркоманом, но… Но я НИКОГДА В ЖИЗНИ НЕ УПОТРЕБЛЯЛ НАРКОТИКИ!— И снова знакомая мне ярость. Признаю, после всего этого цирка в нелепой униформе, больше всего хотел хоть раз увидеть в своих коллегах, то, что уже давно утратил в себе – эмоции. Настоящие, живые, заставляющие вскипать кровь. Идти на безумные поступки. Орать на своего начальника…

С кривой ухмылкой и ледяным блеском в глазах, я меньше всего походил на заботливого врача. И на юриста. Скорее на работника ГИБДД, не получившего за свои труды ни одной, пусть даже крошечной, взятки.— С какого перепугу я должен тебе верить? Дите с интернатуры, которое даже шприц нормально держать не умеет. Да если бы не покойный Самуил Игнатович, ты бы с неменьшим усердием сейчас отдраивал шваброй полы в ординаторской! – Я в ту же секунду пожалел, то это сказал, но слово не воробей…Каково же было мое удивление, когда вместо пары-тройки отборных матов, Влад хладнокровно зарядил мне кулаком в челюсть. На ладони осталось несколько алых капель. Удар был скорее неожиданным, чем фатальным. Я даже отступил на пару шагов, уперевшись рукой в стену. Анестезиолог в полном молчании рассматривал свою руку, а потом подошел к ошарашенному мне. Аккуратно провел рукой по небритому подбородку, где вполне вероятно, уже началась образовываться гематома, или попросту – синяк.

— Простите, но вы сами напро…Договорить он не успел, ибо зверь уже был разбужен, и требовал мести.

Секунда, —и я, схватив его руками за ворот халата, прижал мальчишку к стене с явными намерениями.— Гена? Что это вы здесь устроили? – Из-за угла показался вездесущий Серж. ***А как ты думаешь? – Техасскую резню бензопилой. Соответствующий атрибут наскоро заменен скальпелем в правом кармане. Впрочем, ирония здесь не к месту – Серый и так уже все понял. Или не все?Отпускаю свою жертву, которая наскоро ретируется в противоположный конец коридора, глядя на меня с все той же злобой и страхом.

— Я провожу воспитательную работу. – Весьма неубедительно мяучу своему приятелю, побледневшему и нервно хихикающему:— Знаешь, Генка, с твоими методами нужно не в больнице работать, а местном отеле «ящер страсти из бухты грусти». – Врач почесал затылок, проследив взглядом уходящего анестезиолога, — При таком раскладе, уж прости, но мне с тобой в разведку, как-то стремно…— А не пошел бы ты в задницу, «наблюдатель» хренов. А то все сбегутся и отправят тебяв корпус анонимных вуаеристов.– Я мрачно передразнил его саркастичный намек, понимая, что с Сереженой проницательностью, все мои отговорки – простой лепет младенца. Ну да, черт возьми. Да, я хотел сорвать на ком-то злость. И этот «ком-то» — не первый встречный, а мой подчиненный, вызвавший ее. Ведь, все-таки, медицинская среда, несмотря на сквозные швы дружеских горизонталей, насквозь пропитана вертикальной кастовостью.

Серж не очень-то обиделся. Просто вновь состроил мне «страшные глаза», и пошел в приемную, находу бросив:— Если хочешь – полюби, если любишь – помирись.Эта фраза сонной мухойкрутилась в моей бедной голове все последующие 24 часа ночного дежурства.Вы, когда-нибудь, служили в армии? Нет? Ибо наш кардиохирургический отдел во время дежурства напоминает заспанного ротвейлера. Но, как только звучит ургентный (т.е. срочный) звонок, он срывается с места, и с прыжка настигает нарушителя. И снова, и снова… Ты быстро привыкаешь к тем вылаканным литрам дешевого кофе, но долго борешься с неумолимо надвигающимся сном. Борешься всеми силами.

А у меня, как назло, – сна ни в одном глазу. Чертов, Серый, трижды чертов Влад...Почему нельзя просто переключиться, стереть с памяти улыбчивое бледное лицо мальчишки с интернатуры, его тихий, но твердый и успокаивающий голос, большие маслянистые глаза. Почти черные. Словно во время солнечного затмения. И поразмышлять, к примеру, о Ленкиной заднице, а?Или просто прооперировать собственное сердце, удалив назревающую опухоль.В этот момент дверь ординаторской открывается, и Влад проскальзывает внутрь, не удостоив меня и взглядом. А разве должен? С моим-то талантом все портить…Анестезиолог, молча, садится на соседнее кресло, возле обветшалой полки с какими-то книгами, берет первую попавшуюся, начинает быстро и судорожно листать страницы. А я сделал вид, что сейчас слишком увлечен картой пациентки. Хрупкая ваза условности. Пальцы правой руки массируют виски, глаза бегают по тексту лежащей на коленях книги по эндокринологии. И в этот момент на меня накатывает взрывная волна настоящей истерики. Да! Я все понял! Его боль, лидокаин в палате,все-все… И даже свое острое желание рассмеяться. До слез. Пока весь мир не станет одним большим разноцветным облаком. А в руках я сжимаю вовсе не карточку пациентки. Карточку своего ученика.

— Влад? – Я все еще здесь, и стараюсь держать себя в руках.Он не откликнулся. Просто поднял голову, роняя на пол непотребный папирус под яркой обложкой.

— Если решили снова проверить на прочность стены – то без меня. – Он щурится, нехотя выдавливая из себя слова.Я сажусь рядом, не обращая внимания на вереницу суетливых медсестер. Прижимаю ладонь к его лбу. Кожа сухая, горячая. Температура не меньше тридцати восьми. А, значит, все очень плохо.— Владюха, я готов просить прощение хоть перед всем коллективом, только позволь мне кое-что сделать. –Вздор! В моем голосе ни капли сентиментальности. И быть не должно! Просто опухоль в сердце дала метостазы в головной мозг, а оттуда… Я не хочу думать о том, что было наскоро выцарапанно в его карте. Хочу нажать на паузу. Хочу, лишь на мгновение стать Богом и вернуть ему такую легкую и чистую улыбку.

А он уже поймал взглядомсинюю папку в моей руке, дернулся, почувствовав холодую ладонь, а, затем, тяжело вздохнул, понимая, что пути отрезаны.

— Я на вас не сержусь. Не за что. Просто оставьте меня в покое. Хоть на какое-то время.— Оставлю. – Я встаю с кресла и киваю на входную дверь, — только сперва удостоверюсь, что твоя голова больше не болит.

Он изумленно смотрит на дверь, потом на меня, и медленно встает.— Это же… Запрещенно. Без рецепта…— От твоей боли нет рецепта. – Горечь в голосе. Острый привкус во рту.

Влад пофигистически улыбался, идя за мной:-… И я вне подозрения на наркоманию? Как здорово. А куда, с вашего позволения, мы идем?Вопрос был, прямо сказать, актуален до невозможности. Есть ли в больнице укромный уголок. Эдакая мышинная норка, где можно безбоязненно предложить парню дозу лидокаина, которая с недавнего времени не покидала мой карман? ***— Сядь на стол и закатай рукав. Повыше. – Мой спокойный, слегка сбивчивый от волнения тон, был встречен внезапным протестом:— Укол я уж себе как-нибудь сделаю, это раз. Два – почему обязательно это делать в морге?

Да. Этим уголком было самое запущенное и холодное место в клинике. Темная пустота и едва различимый трупный запах, вперемешку с легкой дымкой, идущей из жерла холодильных камер – вот такая радужная атмосфера встретила нас в «царстве мертвых».— Раз – ты немного дезориентирован. Попадешь не туда – я тебя уже не откачаю. Два – эти ребята умеют держать язык за зубами, уж поверь моему профессиональному опыту. –Я не хотел снова спорить и пререкаться, но, видимо, мои «аргументы» его устроили. Мальчишка ловко забрался на стол, жадно впившись взглядом в заветную ампулу. Вот иголка привычно скользит вдоль синеватой дорожки, прокалывая кожу в нужном месте. Я ввожу ему почти два кубика обезболивающего, крепко зажимая другой рукой место чуть пониже плеча. Медицинского жгута, увы, не нашлось.

Через полминуты черты его лица разглаживаются, и Влад облегченно вздыхает.— Спасибо… А… Как вы узнали?Пока я вожусь с «уликами», мне проще отвечать на сложные вопросы.— Ты, конечно, превосходно умеешь делать вид, что все в порядке, но я работаю здесь дольше тебя. И научился определять физическое состояние пациента на определенной дистанции.

— Ага, или просто научились совать нос в чужие дела.

Ах, как жаль, что я не смог уловить в его насмешливом взгляде восхищение…

С «уликами» покончено, и я, не зная, что сказать, подхожу к столу, опираясь на него. Неоперационный металл неприятно обжег руку. Анестезиолог наклоняется ко мне, с лукавым блеском в черных глазах:— Ну, так вы отпустите меня на дежурство?Но вместо вполне предсказуемого ответа: «да», я вдруг хрипло, но уверенно заявляю:— После того, как ты подставил под удар мою несчастную лицензию? И не надейся.

Он не успел ничего ответить. И справиться с моей молниеносной, отточенной практикой, скоростью. Просто притягиваю его к себе и впиваюсь в податливый рот настойчивым и резким поцелуем. И плевать, что это происходит в морге, на холодном «разделочном» столе и в присутствии десятка трупов. Мальчишка не то чтобы не отвечает, скорее, пытается хоть как-то понять «порывы моей души». Я сам не вполне понимаю, что творю… Наши языка сплетаются, свободная рука теребит ворот рубашки. Обжигающе горячо и волнующе. Словно первый поцелуй не-помню-в-каком подъезде. Влад закрывает глаза, опуская внезапно отяжелевшие руки на мою талию, так что с пуговицами халата пришлось возиться самому. Когда что-то выходит из-под контроля, начинаешь ужасно нервничать, но остановиться уже не в состоянии. Молодой врач вытягивается на столе, скользя по моему лицу помутневшим взглядом.— Это… И есть… в-ваш… ответ… — Он тяжело дышит. Боль отпустила, но лидокаин – идеальный наркотик. Никаких обязательств. А я, словно тоже попал под его ядовитый дурман, склонившись над тонким горячим телом, стягиваю светло коричневый свитер со своего маленького афериста-искусителя. Победа – свитер снят и отправлен в кучу к безукоризненно белой униформе. Руками исследуя каждую клеточку его тела, прижимаюсь губами к едва заметному коричневому пятнышку чуть выше ключицы. Влад уже открыто стонет, выгибаясь дугой. А я, как истинный идиопат, так и не додумался накрыть холодный металл чем-нибудь теплым. Ну, конечно! Неохотно отрываясь, я почти механически срываю халат с себя и подкладываю свернутую вдвое ткань под молодое, жмущееся ко мне тело. Снова наклоняюсь, целуя своего милого анестезиолога. Он так и не получил ответ на последний вопрос и… Скорее всего не получит. Не люблю философствовать о духовном единении во время физического контакта. Череда поцелуев временно приостанавливается, пока я бесцеремонно расправляюсь с его брюками, которые несколькими мгновениями позже, съехали по худым ногам практически до колен, вместе с нижним бельем. Выпущенная на волю разгоряченная плоть, стояла как кол, истекая смазкой, которой бы хватило и на десять половых актов. Впрочем, последняя мысль была не совсем уместна. С пиратской улыбкой обхватываю ладонью член тихо стонущего Влада, и буквально несколькими нажатиями на нужные точки, спасибо курсу анатомии, практически довожу его до оргазма. Мой мальчик откинул голову, что-то шепча и в исступлении метаясь по железной поверхности. Но я жесток. Отпускаю его и одним движением переворачиваю на живот, заставив таким образом сползти со стола, уперевшись узкими ладонями в край. Анестезиолог уже немного «пришел в себя» и теперь его предостерегающий взгляд через плечо, давал мне понять, что «просто так» с ним ничего не получится. Я даже слегка удивился тому, как он быстро превращается из покорного: «даа… пожалуйста… быстрее…» в – «только подойди, уррою». И эти две половинки одного целого настолько сочетались, как тот же постмодернизм сочетается с нашей Кремлевской архитектурой. Как же я тебя обожаю, Влад. Котик мой, солнышко, сволочь моя интерновская…Когда занимаешься сексом с врачом, всегда будь готов к сюрпризам и неожиданностям. Доскональные знания человеческого тела, все точки эрогенных зон и двенадцать поз камасутры – это еще далеко не полный рабочий список. А мне просто хотелось доставить ему удовольствие… Когда палец, смоченный той же смазкой проник в узкое отверстие между аппетитными ягодицами, мальчишка лишь глубоко и шумно вздохнул, словно заранее подготавливаясь к куда более серьезному оперативному вмешательству. Я утыкаюсь носом ему между лопаток, вдыхая запах пота, металла и этилового спирта, между тем, не прекращая медленно растягивать узкий проход.

— Аа...мм… — Это вырывается у Влада, когда я намеренно задеваю простату. Потом еще раз, — и резко вынимаю руку. То, что я слышу – шумное дыхание парня, вперемешку со всхлипами. То, что я чувствую, это боль в перенапряженном члене и непреодолимый звериный инстинкт – схватить «за шкирку» и жестоко отыметь. Что я и делаю в следующие десять минут.

В очередной раз, натянув тесно влажное нутро на себя, сквозь ритмичный стук в висках, слышу сбитый ритм сердца анестезиолога, а, так же, внезапно нахлынувшую волну удовольствия, уносящую остатки сознания на какие-то свои далекие острова…Стоит ли рассказывать, о том, как мы одевались, брели в душ, — и рыбкой, на дежурство. По пути, я узнал много нового о своей возможной ориентации, но это того стоило. Я, пусть даже таким способом, нашел себе не просто собеседника, — свою любовь. Настоящую, пусть даже глупую и, возможно, фатальную.Но пока, оставлю-ка я себе свою опухоль. Путь живет.А, вдруг, доброкачественная?..