1 часть (1/2)
Прошло уже три года с тех пор, как я переступил порог больницы с n-номером и с n-количеством пациентов. Именно, когда передо мной услужливо открывался чемодан юридических перспектив, я назло самому себе, пошел по пути наибольшего сопротивления. Ну, знаете, как в детском саду –мне тычут мишку, а я безюмно хотю кролика. И все. Теперь же, убив большую часть сознательной жизни на игру «напиши-принеси-подойди»,стою посреди пыльной, пропитанной спиртом и хлоркой, но такой же жесткой и серой дороги и жду, пока фортуна не прилетит ко мне в образе Архангела и не пропоет слащавым голоском: «Геннадий, ты все сделал правильно, и, теперь, я подарю тебе столько счастья, сколько сигарет ты выкурил за последний месяц!»
Но Архангелам до нашей глуши дела нет. И, поэтому мои мечты чаще всего мирно уплывают вдаль, прихватив с собой ниточку сигарного дыма. Да… Список моих подвигов и достижений легко разделить на четыре группы:1. Универ.Это был самый тернистый путь. Иглы, скальпели, нити, сухой костный треск, занавес. И вся эта опера продолжается ровно до прихода ошпаренного неправильно приготовленным раствором хлорида цинка доцента.2. Интернатура. Уровень чуть повыше, а все равно исполняешь роль дворецкого, или как говорят в народе, «трешься в предбанничке».3. Первая спасенная жизнь. Да, кукурузное зернышко в носу у трехлетнего шпендика – это вам не аппендицит вырезать. Здесь нужна особая маневренность и подход.4. Кардиохирургия. Теперь я сам могу руководить стайкой расторопной «зелени». Первая операция – разрыв коронарной артерии, большая потеря крови, смерть. Выговор. Молчание. Сигареты. Чтобы опять взяться за скальпель.
Теперь я опытный хирург, талантливый руководитель. Знаю, как проводить баллонную ангиопластику и аортокоронарное шунтирование, чтобы не повредить внутренние стенки артерий, делать правильные надрезы в одну десятую миллиметра и одновременно орать на незадачливого анестезиолога, в руках у которого игла напоминает трясущуюся бормашину…И я устал. Меня гложет зависть к коллегам, которые идут на работу, прекрасно зная, что их может ждать. Там, за дверью. Когда идет жесткая игра со Смертью. Просьба ее отступить хотя бы на пару лет. Или лучше, перебраться в другой штат. ***Так, может, все-таки юрист?***— Геннадий Юрьевич! Срочно в операционную!!
Мысли заглушаются голосом медсестры, и я уже лечу по коридору. По дороге натыкаясь на того самого анестезиолога, которого шерстил еще с утра. Надо признать, вид у него был пришибленный, а темные глаза сосредоточенно упирались в пол. Но нет времени. Вместо извинения рявкаю ему в ухо:— Пойдете со мной!.. И хватит строить из себя обиженную девицу – пациенту будет нужен общий наркоз!В гневе я страшен. А в состоянии серьезного напряжения, глубоко запихнувшего темные дыры страха со мной вообще лучше не пересекаться.
Мальчишка вначале открывает рот, чтобы огрызнуться, но потом вдруг спокойно кивает, и быстрым шагом направляется в предоперационное отделение. Так-то лучше. ***Белые кафельные плитки безразлично отражали слепящий свет ламп.
— Тампон. Иглу для шунтирования. Левее. Отсос. Ввожу дренаж. Ленка, подай мне «шестерку», надо сделать надрез на околосердечной сумке. Там еще осколки. Да… Вот здесь один. Шить.
Всю операцию я боялся, что наш пострадавший окружной прокурор решит уйти в отставку еще до начала операции. И все пять с половиной часов я ждал, что предательски скачущая полоска превратится в ребристую линию… Еще один шов. Ну… Давай же…Однако, наш пациент оказался счастливчиком. Пулевое ранение в грудную полость, большая кровопотеря с частичным кровоизлиянием, но в целом – его сердце оказалось крепче, чем мы думали. Конечно, оно уже не сможет «долго служить» неугоднику бандитских группировок, но… Одно чудо – пережить операцию. А второе – дождаться пересадки.Все это время мой юный помощник с безукоризненной точностью выполнил все мои указания, ни разу не послав к черту.
Уже на выходе из операционной, я увидел, как он, поправляя капельницу, выуживает из верхнего шкафчика ампулу с лидокаином. Дурбецело, у пациента сердце остановится раньше, чем он придет в себя! Я широким жестом отодвигаю стол с набором скальпелей и перехватываю руку.— Медленно положите это на стол. – Мой голос был скорее уставшим, чем грозным. Ответ прозвучал для меня, как гром средь ясного неба.— Это я себе…. Голова раскалывается. – Молодой врач попытался вывернуть руку. Я не возражая, отпустил.— И что… Медикаменты не помогают?— Нет. Мне нужно идти. – Не дождавшись моего разрешения, анестезиолог вылетел из операционной, на прощанье, задев рукой дверную табличку: «Внимание! Стерильно. Посторонним вход запрещен».***Встретил я своего разнесчастного анестезиолога уже в «подвале». Я, как всегда курил, раздумывая о нечастной судьбине моего недавнего пациента. Ну, найдут ему орган, вычухается – а дальше? Нож в спину? Или, чтоб наверняка, ведро кирпичей на голову?
Мы здесь видали случаи и похлеще, начиная от того же «кирпича», перелома позвоночника, отрезанных конечностей, в общем все то, о чем бояться рассказывать в «новостях». Но, сейчас мне меньше всего нужно было думать о «бессердечном прокуроре». Как позже выяснилось.— Закурить есть?.. – О! Вот она моя прелесть. Невысокая черноволосая и необычайно вертлявая.Протягиваю ему сигаретку и хитро щурюсь, — Ну и как вас? Хорошо вставило?..В глазах мальчишки можно было прочитать удивление, резко переходящее в ярость:— Вы это о чем? Ах, да! О бессовестно украденном шприце с «наркотиком»! – Несмотря на сарказм, я понял, что он уже мысленно собрался «драпануть» в ординаторскую. – Голова уже не болит, ломка прошла, а все улики безвозвратно сожжены. Вы не имеете никакого права меня отчитывать!О господи! Сейчас голова начнет раскалываться у меня. Молча, прислоняюсь к стене и делаю затяжку, не отрывая взгляда от его лица.
— Бросьте, Владимир Владимирович, я просто неудачно пошутил. И могу пошутить еще раз, если не расскажите все старому хирургу, который, между тем, за вас отвечает.— Я могу ответить за себя и старый хирург мне, простите, не нужен. В равной степени, как и наркотики. Детский сад…— Допрашиваемый тяжело вздохнул, потянув руку за сигаретой.Ну да. Так он мне и скажет. Радостным голосом рано с утречка – «Генка, я подсел на лидокаин!». Просто блеск. А бедный Генка потом мучайся, выставить его сразу или после того, как он произнесет это трижды, в палате умирающего пациента, во время операции которого он «ловил глюки».
Ну, тогда придется какое-то время ждать нового анестезиолога.
— У тебя руки трясутся, ты в курсе? Давай-ка, решай этот вопрос. – Забросил мятую пачку в карман, разворачиваясь в сторону входной двери. Да, он прав – я не буду орать. И даже где-то в глубине души мне по фигу, но когда под мои честные глаза был подписан незримый договор, в ходе которого этот пацан, окончивший интернатуру, попадает в мое отделение под строгий надзор хирурга-кардиолога, я подписался под каждым словом. Да, черт, надо что-то решать.
— Сегодня же пойдешь и сдашь все анализы на токсины. Без разговоров.
Тот легко кивнул и отвернулся, повернув задумчиво-бледное лицо к редеющему проспекту.***Анализ на токсины чист. Значит, Владюха решил ширнуться лидокаином отнюдь не для того, чтобы снять ломку. Как все запущенно. Сижу за столом в окружении болтливых медсестер. Лена Высокая по кличке – «Ленка, отставить крысятничать», как всегда была в центре внимания, ненавязчиво рассказывая всем присутствующим о недавнем «кризисе» между ней и ее мужем. «Кризис», однако, был разрешен появлением третьего лица. Все, дальше – больше. Я допиваю кофе и нивелируюсь в свой кабинет. Не совсем мой, правда. Мой с Сержем. Он, как и я, отличался проникновенностью и добротой по отношению к пациентам, хоть и являлся редкой сукой и щеголем. Да, мне не всегда понятны его чрезмерные волнения о собственномвнешнем виде. Ну, галстук помялся, ну волосы растрепались – тьфу, а он в истерике. В свои-то тридцать восемь с хвостиком, носит довольно таки длинные светло-каштановые волосы «под пробор», бреется регулярно и несет в пространство всякий бред, касательно «несовершенства и смысла бытия».
Он занимает высокую должность трансплантолога, и также входит в состав донорского комитета.
И вот, значит, я захожу в наш кабинет, по привычке, довольно сильно хлопнув дверью. Мой друг и коллега сидел в углу, старательно заполняя какие-то бланки.— Здрасти-приехали, чего такой мрачный, а? Главного по дороге встретил? Так ты не бери в голову – он сегодня вообще не в духе. Из-за того, что в родзал, видите ли, водку пронесли. – Методично поприветствовал меня дежурный врач, не отрываясь от работы.— Устал. Это ты у насв кабинете все утро задницу просиживал. И… Раз на то пошло – да, у меня действительно проблемка. – Я стащил себя уже практически ненавистный мне белый халат и растянулся на кушетке. Затошнило. Наверное, от количества выкуренных сигар. А может, от паршивости сложившейся ситуации. А Серж встал из-за стола и сел рядом, сунув одну руку в карман, а другой, опершись на мою протянутую ногу. Нависшая физиономия рассматривала мой хмурый небритый фейс секунды три, а затем, мужчина страдальчески изрек:— У, да тут не проблемкой попахивает, а депрессией. Я с тобой уже десять лет работаю и даже после двух ночных вызовов ты выглядишь куда лучше.
Ах, как меня бесила его почти бабская забота! Но, я уже привык и даже научился игнорировать его слащавую ироничность и безапелляционный тон.— Мой анестезиолог во время операции вколол себе почти три кубика лидокаина. Сказал – голова болит.— А ты, разумеется, сделал выводы и полез с вопросами.— Да, а что мне прикажите делать? Бежать к главврачу с докладом? Или закрыть на это глаза, а потом, когдавсе всплывет, меня турнут за покрывательство наркоманов?— Ну, знаешь, тебя самого не очень-то греет здешний ареал.— Ага, и я готов потерять работу, лишь бы мой подчиненный еще какое-то время «страдал головными болями».
— А тебе разве не все равно?— Разумеется, нет. Если представить, скольких людей…— Так, стоп. Мы сейчас говорим не о твоих страдальцах и страдалицах. Скажи: тебе все равно?***Полночи прошло, на удивление, спокойно. Я валялся на кушетке, вперив взгляд в потолок, а Серега, так и не окончив свой дурацки допрос, пошел вниз, сделать нам кофе. Гробовую тишину нарушил легкий стук каблучков по паркету, — наверное, Ленка делает обход. Отворачиваюсь к стенке и притворяюсь крепко спящим. Как раз на тот случай, если она задумает наведаться к своему «бригадиру». Мысли заняты совершенно иным. Прав или не прав был тогда Серж, но я совершенно случайно весь день думал о Владе. Вообще-то, если дело касается медицины, я не люблю работать с людьми, которых едва знаю. Но и хороший разговор у нас, видать, не получится…Ладно, для начала возьму с него слово, что такое больше не повторится (ели он, конечно, действительно не наркоман), а, затем, попробую потаскать его с собой по отделениям и понаблюдать. Да, так и сделаю.В дверь постучали:— Войдите, — еще одна паршивая деталь: когда ты врач, то очень проблематично во время вот таких вот «визитов» послать всех в причинное место и продолжить спать, даже если очень хочется.
В кабинете показалась скромная фигура заведующей акушерского отделения.— Геннадий Юрьевич, мне нужно с вами проконсультироваться.— Отслойка плаценты или преждевременные роды теперь приписывают к сердечно-сосудистым? – Я встаю с кушетки и нехотя беру протянутую карточку. Да… Случай действительно весьма интересный – у роженицы во время УЗИ сердца обнаружили какие-то образования в левом предсердии.
— Ну что я вам скажу, Светлана Федотовна… Скорее всего – митральный стеноз. – Озадаченный ее физиономией, поясняю:— Сужение левого предсердно-желудочкового отверстия. Либо ревматический, либо…. Слушайте, а ваша пациентка вам не рассказывала о врожденных заболеваниях?— Нет… Она вообще-то на обследование к нам не приходила. На днях рожать будет – ее муж привез. Во время УЗИ молчала как рыба, а я сразу к вам…Надо же! А я и не заметил, что мы на пару со Светланой ужелетим по коридору.— Возраст известен?— Да, 35 лет.— Странно… Но если я не ошибся, у нее уже началось нарушение сердечного выброса. Давай-ка мы сделаем катетеризацию и ангиографию. Посмотрим, насколько все запущенно.
— А, может, для начала сделаем ЭхоКГ? Если обнаружим опухоль – вы прооперируйте. А ей сделаем кесарево.
— Да, но если это то, что я думаю – любое операбельное вмешательство на поздней стадии – это риск. Нет, ну мы сможем, конечно, удалить тромбы…
Света первая входит в палату. На койке полусидя полулежа сидит женщина на вид лет этак двадцати пяти. Глаза на мокром месте, видно ей уже медсестра сказала, что врачи замыслили что-то очень нехорошее. Как только я вошел, она в меня взглядом вцепилась и тихонько так:— Здравствуйте, доктор… У меня что-то с сердцем, так? Я... Не смогу нормально родить?— Мы пока еще только предполагаем возможный сердечный порок, — Я вздохнул, решив не отводить взгляд. Лучше подготовить ее к худшему, чем потом…
— Нин, ты только не нервничай – Геннадий Юрьевич еще сам толком ничего не знает. Да… Да ну не плачь ты, — Светлана попыталась улыбнуться, — Все будет нормально. Родишь ты своего богатыря.Ну да, наш «ангел-хранитель» решил подорвать мой авторитет и, возможно, дать ложные надежды на нормальный исход дел. Я считаю, такая вот «привязанность» к пациентам добром не кончается. Да, никто и не говорит, что нужно быть черствее московского сухаря, но больница – не детский сад, и, иногда, все эти «сюсю-мусю» заканчиваются очень печально. Так, мне потребуется нормальный здравомыслящий ассистент и желательно с сердечным катетером.
— Светлана, позовите, пожалуйста, сюда Владимира Владимировича желательно с пропофолом. Пусть идет в процедурную.– Бросив это через плечо кроткой как мышь Свете, я помог пациентке перебраться на кресло-каталку.***— Во время процедуры мы сделаем вам укол местной анестезии, и вы ничего не почувствуете. – Коротко объяснял Влад уже и так порядком напуганной пациентке. Да, лично я сам не знаю, зачем позвал его сюда. Боясь, как бы сдуру не вколол себе чего-нибудь лишнего? Анестезиолог старался как можно меньше пересекаться со мной взглядом, стоя чуть поодаль и набирая в шприц многострадальный пропофол. Пока Светлана настраивала электрокардиографический монитор, я начал медленно вводить катетер в легочную артерию, так как еще по дороге заметил, что пациентка начинает быстро и глубоко дышать – начало астматического припадка. Черт, какой же тут ребенок, – если у самой мамаши скоро начнут проявляться все запрогнозированные симптомы, включая кровохарканье и лихорадку. Уже пройдя до самого левого желудочка, я услышал тихий Светланин голос:— Сгустки в аортральном протоке, мерцательная аритмия. Нужна срочная операция.
Аккуратно вынимаю катетер. Вот и все. До странности паршивое ощущение собственного ничтожества. Операция? Да, оперируем, а, между тем, препараты убивают ребенка. Делаем кесарево? При таких показателях – смертельно для матери…Женщина лежит у себя в палате и тихо плачет. Муж сидит рядом и молчит.Такую картину, увы, приходиться наблюдать слишком часто и слишком больно. И в такие моменты легче быть циником, легче всего сейчас плюнуть на все это с высокой колокольни и засесть дома за прочтением Булгакова. Или нет, цинично подойти к пациенту и громко разрыдаться о его и своей горькой доле.
А я бы не прочь так поступить.Я устал.***В кабинете я застал Влада. Он сидел на кушетке, прислонившись к стене с плотно закрытыми глазами.— На что жалуетесь? – Привычно рявкнул я, сгребая со стола бумажный бардак.
До операции осталось два часа.— Я заходил к пациентке.Какое совпадение! Я тоже.Сажусь за стол, всем своим видом, показывая, нежелание слушать пустую болтовню.«Почему ты так сидишь.… Болит голова? Опять? Или... Не смог достать свою «анестезию»?..»— Семейный анамнез чист. А.… До посещения роддома она принимала какие-то витамины. — Господи, — витамины не вызывают изменения сердечного ритма и частичный тромбоз аортального клапана. – Я уже морально не способен был воспринимать его мотивы, а что касается диагностики…