Глава 20 (1/1)

— Врач говорит, что выпишет тебя через несколько дней.— Он оптимист. Ты распорядишься пригнать мою машину?— М-м? Твоя машина стоит в моем гараже, а за тобой я пришлю свою с водителем и охранником.Дана не стала возражать, кивнула и отвернулась. Затем проговорила, глядя на бледное осеннее небо за окнами холла клиники:— Опять приходил инспектор. Расспрашивал, были ли у меня общие дела с Деннисом Грантом... Не нравится мне это.— Что именно? — Лафонтен повернулся в кресле. — Что не так с этим сыщиком?— Наоборот, все так. Он настроен очень решительно и намерен найти мерзавца, который на меня напал. В чем меня и заверил в очередной раз... А мне что ему отвечать? ?Не стоит, мы сами разберемся??— Да уж...— Почему вообще моим делом занимается отдел убийств? Мы с Грантом оба живы!— Вы-то живы, а вот Йоши — нет. Флери расследовал его убийство, зацепился за покушение на Гранта — проверил деловые связи, углядел общие черты… Он уже подозревал серию, и тут напали еще и на тебя. Ничего, Дана, не тревожься о полицейском. Его расследование — меньшая из наших проблем. Она снова немного помолчала. — Знаешь, я все думала о своей стычке с Диего... Что сказал бы твой отец, если бы узнал? Он всегда говорил, что не стоит браться за оружие, если не собираешься его применить. Я ведь не схватилась за пистолет.Лафонтен усмехнулся:— Насчет тебя — не знаю. А мне бы он сказал: ?Как вы сумели нагородить столько проблем из ничего?! И подумать только, это мой сын!.. У тебя неделя! Потом я потеряю терпение и устраню проблему сам!?Дана тоже не удержалась от улыбки:— Что, вот так бы прямо и сказал?— Может, не в точности так… Но у меня с юности выработался рефлекс: до его методов устранения проблем дело лучше не доводить. — Он помолчал немного, глядя на золотой перстень у себя на руке. — Знаешь, я тоже думал о том, как бы он вел себя на моем месте. И когда сидел в штаб-квартире под стражей, и потом… Он в мою ситуацию просто не попал бы. И уж точно не позволил бы себя арестовать так, как я.— Однажды он позволил себя арестовать, — заметила Дана.— Это входило в его планы. Но вдруг останавливать его посреди холла и требовать отдать оружие я бы никому не посоветовал.— А тебя взяли именно так?— Да, Фернандес и четверо охранников. Будь на моем месте отец, никто из них не остался бы целым и невредимым.Дана повела правым плечом, потрогала повязку на левом, поморщилась и снова посмотрела в окно. Спросила равнодушно:— Что хотят предъявить Диего?— Покушение на целостность Ордена, что же еще? — отозвался Лафонтен. — Но дело выглядит мутным. Работу организации Фернандес поддерживал безупречно. Заговор был против меня лично. Почему так — скажет только сам Фернандес. Что же до вашего с ним конфликта... Наш Устав не Уголовный кодекс. На преступления по личным мотивам уставные параграфы не распространяются.— Но и полиции это дело передавать нельзя, — тихо проговорила Дана. — Нельзя... Мне пора, Дана. Дел еще масса, а я обещал Жаннет не опаздывать к ужину. Не скучай.— После того, как ты разрешил допустить ко мне Дэна Кери, скучать не приходится, — хмыкнула Дана, удобнее устраиваясь в кресле.— А что было делать? — вздохнул Верховный, поднимаясь. — Он примчался после собрания и был так расстроен, что забыл постучать.— Приедешь завтра? Хочу кое-что еще обсудить.— Постараюсь, хотя обещать не буду. Надеюсь приехать с хорошими новостями. — Он шагнул к ней, наклонился и поцеловал в лоб. — Выздоравливай. До свидания.Она молча улыбнулась в ответ и кивнула.Выходя из холла, он оглянулся — она сидела, глядя в окно, и даже тени улыбки на ее лице не было.Однако с новостями приходилось набираться терпения. Искать в Париже человека, который не хочет, чтобы его нашли — дело хлопотное.После звонка Митоса, сообщившего, что тайный осведомитель ?группы Бессмертных? оказался в числе тех, кому грозит отстранение от работы, прошедшее собрание Региональных Координаторов радовать Верховного перестало. Ситуация в целом улучшилась ненамного.Его ждала масса срочных дел, но из клиники он отправился не в штаб-квартиру.* * *— Я знал, что ты придешь еще раз, — заметил Марио Беллини, ставя на стол поднос с чашками и чайником. Уселся напротив и взялся разливать чай. — Знаю, что больше любишь кофе, но я таких крепких напитков не держу.Он, спохватившись, улыбнулся виновато и покачал головой: — Ох, прости... все не привыкну, что с тобой надо разговаривать по-другому.— Ничего, — тоже улыбнулся Лафонтен. — Я не люблю лишнюю официальность, вы же знаете. — Да, — кивнул Беллини. — Но это дело прошлое. Как только Грант подпишет мое прошение, я уйду в отставку, и придерживаться орденской субординации нужды не будет.— В отставку? — удивился Верховный. — Почему? Разве кто-то из нас настаивал на вашей отставке? — Я на ней настаиваю. Не распознать такую ловушку!.. Грош цена мне после этого.— Вы преувеличиваете. Люди не всеведущи, жертвой обмана может оказаться каждый. А вы доверились мнению человека, в котором не было повода усомниться.— Поводов усомниться было предостаточно! — отрезал Беллини. Он придвинул чашку и принялся размешивать сахар, потом закончил тише: — А я вместо этого усомнился в тебе.Лафонтен уже достаточно разобрался в ситуации, чтобы не тратить время на утешения и уговоры — цену своей глупости Беллини понял раньше всех коллег.— Марио, вы... помните ту историю, когда отец собирался отправить меня учиться в Австралию? Он поменял решение после разговора с вами.Беллини как будто оттаял. Улыбнулся грустно:— Такое разве забудешь… Меня полдня потом то в жар, то в холод бросало от собственной смелости. — У вас тогда не было неприятностей? Вы же пригрозили вынести конфликт на обсуждение руководством Ордена.— Твой отец никогда не опускался до мелкой мести за честно озвученную точку зрения. Да, именно этим я и пытался на него надавить, но разбирательств на уровне руководства не потребовалось. Думаю, он на тот момент еще сам не был уверен, как поступить. Будь его решение окончательным, никакое заступничество ничего бы не изменило... А почему ты об этом вспомнил?— Хочу понять, почему вы поверили, будто мы с ним оба способны лгать и плести интриги против Ордена.Беллини болезненно поморщился:— В ложь и интриги я не поверил. Но заговор-то существует! В этом мы не ошиблись, только в оценке твоей роли. Ты уже знаешь, кто наш настоящий противник?— Я его вычислил.— Но озвучить свои вычисления ты не пожелал. Тому есть причины?— Одна причина. Об этом я и хочу с вами поговорить. Очень близко к Трибуналу — или в нем самом — есть двойной агент.Выражение задумчивой усталости с лица Беллини стекло моментально. Он сдвинул брови и выпрямился:— Ты уверен?— Абсолютно. — Откуда сведения?Лафонтен вздохнул:— От Митоса. Вы как-то упомянули, что заговор может быть один, а может и больше. Это так и есть. И помните, что я говорил о группе Бессмертных, которые следят за соблюдением Правил Игры? Они получают сведения о делах в Ордене из источника уровня Трибунала.Беллини не спеша допил чай, отодвинул чашку и некоторое время сидел, молча глядя перед собой и хмурясь. Потом спросил:— Почему ты говоришь об этом со мной? На роль двойного агента я не гожусь.— Я и не думал вас подозревать, — качнул головой Лафонтен. — Марио, вы можете ошибаться, но намеренно лгать мне вы не станете.— Да, но чем я могу тебе помочь?— Мнением. В этой истории с заговором мы участвовали на разных позициях. Вы могли заметить то, что было скрыто от меня.Беллини снова задумался. Часы на стене щелкнули и отбили четверть.— Даже и не знаю, что тебе сказать, — проговорил он после долгого молчания. — Не знаю... Кого можно представить в роли двойного агента, учитывая степень его осведомленности? Брэдфорда? Или Морена? Бред какой-то... Суин Ло вообще обсуждать не хочу.— Даже так?— Да, я думал поставить вопрос о ее служебном соответствии, едва уляжется пыль. Никчемный из нее заседатель, да и Координатором ее утвердили рановато… В общем, шпион из нее — как из меня танцор фламенко. Нет, так мы ни до чего не договоримся. Нужно что-то конкретное. — Конкретики не густо, — вздохнул Верховный. — Я знаю, что этот шпион находится среди тех, кто работал при штаб-квартире. Я знаю, что это не Фернандес. Митос сообщил, что он из числа тех, кому грозит отставка, а в отставку члены Трибунала сейчас уходят из-за фальшивых обвинений против меня.— То есть этому шпиону известно все о твоем конфликте с Трибуналом?— Известной через него стала официальная версия, изложенная на бумаге. Если знать точно, кто имел доступ к этой документации, но при этом не знал реальной интриги, можно... чему вы улыбаетесь?Беллини неторопливо повел подбородком — вот теперь он точно походил на себя прежнего, спокойного и мудрого наставника. — К этой документации доступа не имел никто из тех, кому не была известна реальная интрига. Ошибки тут быть не может, только намеренная ложь. Так что твой ?двойной агент? своим тайным хозяевам поставлял дезинформацию. Если же он был шпионом не по своей воле, можно ли придумать лучший повод выйти из дела?— Это значит, — произнес Лафонтен, вставая и подходя к окну, — что заявление о якобы грозящей нашему герою отставке тоже может быть дезинформацией.Он постоял, молча глядя на двор, потом зло усмехнулся: — Ах ты, черт побери! Неужели он снова меня провел?— Я бы не стал спешить с выводами, — заметил Беллини. — Слишком уж все запутано. Ну и...— Что?— Действительно ли убийство Йоши было случайным?— Хороший вопрос, — хмыкнул Верховный, доставая портсигар.Сигарет, выкуренных за последние несколько недель, ему хватило бы года на два прежней спокойной жизни.* * *Следующий день был пропитан ожиданием новостей, но новостей не было, и в половине пятого вечера Лафонтен решил закончить работу. Неплохо было вернуться домой к ужину, а до того навестить Дану, о чем-то она хотела поговорить...Он просматривал последнее из стопки писем, когда на пороге возник Арсен. — Мы его взяли! — объявил он, захлопнув за собой дверь. — Тебя ждут в подвале. Пойдешь?— Странный вопрос. — Лафонтен свернул и убрал в ящик папку с бумагами, спрятал в карман очки и поднялся. — Сейчас спущусь. А почему ты сам пришел?Арсен задумчиво пересек кабинет и присел на подоконник:— Знаешь, папа, странная вышла история. — Что же в ней странного?— Скорость. Нам нужно было проверить шесть адресов, никто не думал управиться раньше послезавтра. А сегодня днем я обедал в кафе... ну знаешь, мое любимое. Выхожу на стоянку к машине, а под ?дворником? — клочок бумаги. Записка. Ни имен, ни подписи — только адрес. Один из наших шести. Мы его и проверили сразу. — Продолжай, пожалуйста, — кивнул старший Лафонтен, присаживаясь на край стола.— Так вот, мы поджидали у автостоянки — там удобное место было, тихое, никто не ходит... — И?— Сам понимаешь, парень не робкого десятка, просто так в руки бы не дался. Но когда мы подошли к его машине, то нашли его рядом на земле без сознания. — Вот это новости! — произнес Верховный. — Сначала адрес, потом объект без сознания... Какой подарочек!— Поблизости мы никого не заметили. Понимаешь, что я хочу сказать? — Арсен выразительно изогнул бровь. — Кто-то в курсе наших дел, причем прекрасно в курсе. Ладно, если этот кто-то настроен нам помогать. А если нет? Мне уже всюду видится подвох.— Мутная история, — согласился старший Лафонтен. — Спасибо, что сообщил. Это полезно.— Не за что, — хмыкнул Арсен. — Но до чего же любопытно!Еще как, про себя усмехнулся Верховный, закрывая кабинет.А Ник Вольф — все-таки прекрасный детектив!* * *О существовании комнаты для допросов Лафонтен знал еще до того, как стал Региональным Координатором. Знал и о том, как редко ею действительно пользовались. И надо же, нужда в ней возникла второй раз за неполный год!Он спустился в подвальный этаж, миновал короткий коридор, на секунду задержался перед массивной глухой дверью... Нужны были спокойствие и сосредоточенность.Как перед боем с полузнакомым противником. Комната была разделена полупрозрачной перегородкой; звук она не пропускала, но сейчас дверь в ней была открыта. — Я знал, что вы не упустите случая заняться мной лично.Выражение лица Диего Фернандеса было таким же едким, как и голос. Мериться с ним заносчивостью и упрямством Лафонтен не собирался. Он миновал дверь в перегородке, окинул взглядом комнату, освещенную посередине и почти темную в углах. Кивком поздоровался с Бэйкером и двумя его помощниками и сел на ближайший к двери стул.Некоторое время он молча смотрел на сидящего в массивном ?допросном? кресле Фернандеса. И напал резко: — Что, не получилось попользоваться Даной Ферье так же, как Суин Ло?— Зато у вас получилось, — огрызнулся Фернандес. — Чем вы ее так крепко держите, что она не может послать вас к черту?Верховный коротко усмехнулся — так сразу выставить напоказ свое больное место!— Сердце Даны принадлежит только одному человеку. Человек этот — не вы и не я. И верностью своей она распоряжается сама, так что прекратим глупые споры.— Ну да. Верность покойнику — очень трогательно и романтично. Особенно когда есть живые, охочие этой верностью — как вы это назвали? — попользоваться.Лафонтен, вздохнув, откинулся на спинку стула:— Шипение загнанной в угол змеи не способно оскорбить меня, господин Фернандес.— А правда и не должна оскорблять, господин Лафонтен. Хотя она — штука временами неприятная.— С этим я и не спорил, — кивнул Верховный. — То, что я только что слышал — не единственная правда, которой вы готовы поделиться?Фернандес скривил губы:— Обойдетесь... Нет-нет, не расписывайте мне умения ваших специалистов. Не сомневаюсь, что они свою работу знают. И я себя знаю тоже. Вам лучше выйти, дабы напрасно не испытывать крепость своих нервов.Неплохая идея, подумалось Лафонтену. Действительно уйти и потом ознакомиться с протоколами?..— Выключите запись, — приказал он. — И оставьте нас вдвоем.Бэйкер молча кивнул и, махнув рукой помощникам, направился к выходу. Лафонтен дождался, пока за ними закроется дверь и со щелчком отключатся микрофоны, потом встал и, обойдя свой стул, облокотился на спинку. Некоторое время молча изучал собеседника.— Вы меня гипнотизируете или набираетесь смелости для разговора? Не стесняйтесь, дать вам пощечину я все равно не смогу.— Я думаю, готовы ли вы уже разговаривать, как взрослый человек, или продолжите изображать пойманного на телефонном хулиганстве подростка?Фернандес вздохнул и передвинулся в кресле — насколько позволяли прикованные к подлокотникам руки. Сказал уже без рисовки:— Я не хочу ни разговаривать с вами, ни даже просто видеть вас.— Отчего же?— Вы мне противны.Лафонтен усмехнулся:— Да вы само очарование, господин Фернандес! Вы всех неприятных вам людей стремитесь убить?— Не прикидывайтесь, будто не понимаете, о чем я! — не выдержал Фернандес. — Да, я хотел убить вас — это было частью плана. Но...— Но я, — перебил его Лафонтен, — мешал вам, не только как высший руководитель организации. — Вы... — Разумеется, это я виноват в том, что у вас не сложилась личная жизнь. В том, что вы не нашли общего языка с женщиной, которую любили. И конечно, в том, что в итоге решили ее убить.Фернандес судорожно вздохнул и сжал кулаки. Лафонтен про себя порадовался, что не приказал его развязать. — По-вашему, я шел в этот чертов пансион, чтобы убить ее?! Мне рассказали, на чем я попался. Я сразу понял, кто мог такое сделать. Я не верил!.. Я хотел увидеть ее, услышать от нее самой! До последнего надеялся!.. И что я получил?!— Вы получили правду. Которая временами бывает неприятной.Фернандес вздрогнул и замер. — Кстати, она в ваш адрес столь бурного негодования не выплескивала. Искренние чувства внушают симпатию и сочувствие. Вы были достаточно искренни.— Сочувствие? — скривился Фернандес. — Меня никогда в жизни так не оскорбляли. И кто?!— Вот именно, кто? Стоит определиться с терминами — прежде, чем мы продолжим беседу для протокола. Вся трогательная история про прекрасную возлюбленную, чьей ?верностью покойнику? кто-то там пользуется, и которая вас предала ради все той же верности, существует только в вашем воображении.— В моем воображении?!— Именно. Не было ни какой-то запредельной верности, ни моей любовницы, которую я подсовываю под каждого, кому хочу сделать гадость. Была свободная женщина, которая сама решала, кого одаривать своей благосклонностью. Со мной ее не связывали никакие обязательства. Почему она не отвечала на ваши ухаживания, дело только ее. Хотя вы ей были небезразличны.— Неужели? — покривился Фернандес. — Да она убила бы меня, будь у нее такая возможность!— У нее была такая возможность. Фернандес недоверчиво прищурился:— И когда бы она могла меня убить?— Там же, в пансионе.— Да с чего вы взяли?!— У нее был пистолет, за поясом брюк. Вместо того, чтобы от вас бегать, она могла всадить в вас всю обойму. Полицейскому детективу она сказала, что не успела достать оружие, потому что нападение было внезапным... Но мы с вами знаем, что времени у нее было достаточно.Долгие секунды одна за другой отмеряли повисшую в маленькой комнате тишину. Наконец Фернандес очнулся:— Я... мне нужно поговорить с ней еще раз.— А ей это нужно?— Это нужно нам обоим! Дайте мне поговорить с ней, хотя бы по телефону. Только несколько слов!Лафонтен смотрел на него молча, приподняв бровь. — Я не скажу ничего оскорбительного! Хорошо, чего вы хотите?.. Я отвечу на все ваши вопросы. Честно. Силой вы таких ответов не добьетесь! Все ответы за один короткий разговор — это выгодный обмен!Лафонтен прошел к двери и дважды стукнул по ней:— Входите, Крис. Только вы. Бэйкер, неслышно переступив порог, снова притворил за собой дверь. — Господин Фернандес готов ответить на наши вопросы в обмен на один телефонный звонок.Верховный достал телефон и набрал номер. Отошел на пару шагов.— Да.— Здравствуй, милая. Как ты? Я тебя не потревожил?— Уже неплохо. Я думала, ты сам приедешь. Ты не забыл про разговор?— Я помню. Пришлось отложить поездку... появилось срочное дело.Дана помолчала, потом спросила напряженно:— Есть новости? Вы нашли его?— Да. Мы как раз… беседуем. Дана, господин Фернандес хочет поговорить с тобой. Уверяет, что всего несколько слов... Я включу громкую связь?Она молчала долго, но потом в трубке раздался спокойный голос:— Хорошо, давай.Он вернулся на середину комнаты, включил громкую связь и протянул телефон Бэйкеру. Тот встал рядом с креслом, держа аппарат перед Фернандесом.Пару мгновений Фернандес просто смотрел на телефон, как будто в нерешительности, потом, сглотнув, осторожно начал: — Дана...— Да.— Мне разрешили короткий разговор, и я…Он споткнулся.— Ты вспомнил о вежливости и хочешь спросить о моем здоровье? — спросила Дана равнодушно.— Я сволочь, но не настолько, — справился с растерянностью Фернандес. — Дана, мне сказали, что у тебя тогда было оружие. Это правда?— Да, правда.— Тогда почему... Ты же могла защищаться, могла меня просто убить.Дана ответила с ноткой усталости:— Что ты хочешь услышать, Диего? Еще одну красивую сказку о том, как внезапно пробудившееся чувство помешало мне схватиться за оружие?— Я слишком долго верил сказкам, Дана… Я хочу услышать правду.— Правда в том, что ответа нет.— Ты не хочешь говорить?— Я не знаю, что сказать.— Дана!— Мне жаль, что все так сложилось, Диего. Но иначе быть не могло.— Потому что ты меня не любила?— Я поддержала твою игру, но не меняла ее правил. Почему они были именно такими, а не иными — спроси себя.— Дана!— Прощай, Диего.В трубке раздались короткие гудки; Бэйкер отключил связь и вернул аппарат Лафонтену.— Ну что ж, свою часть сделки я выполнил, — заметил Верховный, снова усаживаясь на стул. — Как насчет вашей?— Я помню, — кивнул Фернандес и уставился в затененный угол комнаты. — Спрашивайте. Хотя это уже неважно.— Технические подробности заговора вы расскажете господину Бэйкеру. Меня интересует другое.— То, что касается лично вас?— Меня, моей семьи и разыгранной вокруг нас инсценировки с похищениями, вымогателями и фальшивыми обвинениями. Ну и ?заговора Бессмертных? в целом.— Не очень правильно называть все это ?заговором Бессмертных?, — пожал плечами Фернандес. — Хотя Бессмертный в деле участвует... Они вышли на меня сами, вскоре после моего переезда в Париж. — В каком смысле ?вышли?? — В буквальном. — Фернандес говорил без охоты, даже вяло, но спокойно и не путаясь в словах; что-то переломилось в нем после разговора с Даной. — Я не узнал, кто и почему навел их именно на меня. Люди, с которыми мне приходилось встречаться и разговаривать, были смертными, но они были только исполнителями. По телефону мне всего один раз случилось говорить с женщиной — вот ее я стал считать главной.— Как ее звали?— Она не представилась.— Она тоже смертная?— Не знаю, телефон не дает возможности это проверить. — Тогда почему вы решили, что в деле участвует Бессмертный?— Много думал. Они очень настойчиво интересовались информацией, которая смертным бесполезна.— Итак, они вышли на вас. И вы согласились на сотрудничество.— На сотрудничество я согласился, но… Мне нужно было для начала выяснить, чего на самом деле хотят эти господа и с кем они еще связаны в Ордене. — И вам это удалось?— Отчасти. Я узнал, что они планируют с помощью пресловутого генератора ускорить Сбор, и планы их серьезнее и реалистичнее, чем измышления Иосифа Крамера. А когда попытался нащупать другие их связи с Орденом, то вышел прямиком на вас.— На меня?!— Именно так, господин Лафонтен. Мне стало очевидно: либо вы сознательно работаете на них, либо вами управляют... В обоих случаях титул Гроссмейстера для вас лишний.Лафонтен сел поудобнее и закинул ногу на ногу:— Продолжайте, пожалуйста.— Эти господа настойчиво искали связи среди Наблюдателей, интерес к Ордену у них был далеко идущий. Чем больше я думал о том, что Стражи могут им противопоставить, тем увереннее считал, что это дело должно обойтись без вашего участия. Тем более, что мои ?союзники? явно решили взяться за вас всерьез. — Вы имеете в виду похищение моей дочери и сфабрикованные обвинения?— В их планы обвинения против вас не входили. Кража пароля, инсценировка похищения… Все это сильно напоминало игры маньяка, которые кажутся бессмысленными, если не знать его логики… И я решил сыграть по-своему — инициировал разбирательство против вас, но так, чтобы для ?союзников? это выглядело случайным сбоем в планах, но не моим рассчитанным ходом. Таким образом я хотел избавиться от вас и привести силы Ордена в боевую готовность руками Трибунала, не показывая своей инициативы.— А от Денниса Гранта вы решили избавиться, потому что он весь этот… мг-м... проект не поддержал бы?— Я от него не избавлялся и не знаю, как до него сумели добраться. Но его отсутствие было мне на руку.— Йоши вам тоже мешал, со своим расследованием и компроматом?— Об убийстве Йоши я узнал здесь, в штаб-квартире, вместе с остальными. Тем более что оно было бессмысленно — бумаги все равно оказались у Гранта. — Если я верно понял, то изначально моя смерть в ваши планы не входила? — Не входила. Но когда я понял, что имею реальную возможность захватить и удержать лидерство в Ордене, то ваше существование стало для меня лишним.— И тогда возникла идея с подменой патрона?— Вы и это знаете?Лафонтен пожал плечами. — Мысль разом избавиться и от вас, и от другого претендента на ваше кресло появилась, когда Лао Ченг вызвался сыграть роль палача. Возможно, это было и жестоко, и бесчестно, но конструктивно и гуманней, чем фокусы с похищениями детей. Я не люблю, когда в интриги вмешивают членов семьи, которые и близкие и сторонние люди одновременно. Я не хотел вреда вашей дочери.— А потеря отца — это не вред?Фернандес скривил губы:— Родителей рано или поздно теряют все, это естественный порядок вещей. Ваша дочь достаточно взрослая, чтобы это понимать.Лафонтен помолчал, глядя на него с любопытством и отвращением. Потом проговорил:— Вы — страшный человек, господин Фернандес.— Потому что говорю вслух то, о чем другие предпочитают знать и помалкивать?— Нет, не поэтому. — Верховный поднялся и развернулся к двери. — Хорошо. Все, что мне было нужно услышать, я услышал. Жду ваших отчетов, господин Бэйкер.Шеф спецгруппы кивнул, прошел следом за ним за прозрачную перегородку, уступив место вернувшимся помощникам.— Месье Лафонтен, пожалуйста, одну минуту...Верховный остановился:— Да?Бэйкер подошел к узкому столу в углу комнаты.— Взгляните вот на это.Лафонтен мельком глянул на аккуратно сложенные на столе вещи Фернандеса и взял поданную Бэйкером пластмассовую коробочку без этикетки.— Что это?— Я бы решил, что какое-то лекарство, но подписи нет... И вот еще. Это точно лекарство. Обезболивающее.Лафонтен взял вторую коробочку — и, прочитав название, ощутил холодок.— И очень сильное обезболивающее, — проговорил вслух. — Он не просил вернуть лекарства?— Нет, и вряд ли он нас вообще о чем-то попросит.— Верните, оба. Ничего не говорите, просто оставьте в комнате с другими вещами. Мы договорились обойтись без пыток.— Как скажете, — согласился Бэйкер. Лафонтен глянул еще раз сквозь перегородку на Фернандеса и вышел за дверь, одолевая желание бежать отсюда бегом.Такие таблетки он уже видел. Девять месяцев назад.* * *Достойный противник. Какой смысл люди вкладывают в эти слова... Достойный чего? Уважения? Сожаления? Пули в затылок? Что касалось конкретно Диего Фернандеса, Лафонтен остановился бы на пуле. Он не испытывал к Фернандесу ненависти, она была поначалу, но угасла. Осталась уверенность: им двоим на этом свете места не хватит. И пришла эта уверенность, когда Верховный слушал принесенные Бэйкером записи допроса. Великолепные данные руководителя были у Диего Фернандеса — не зря его кандидатуру на пост Регионального Координатора утвердили быстро и без споров. Аналитический ум, умение ставить цели и отделять важное от второстепенного, способность вести за собой людей и правильно организовывать их работу… Но обратной стороной всего этого оказалось отсутствие этических границ либо готовность жертвовать ими ради достижения цели. Та самая ?способность на все?, которую рассмотрела в свое время Дана.Обо всем этом Лафонтен думал и накануне, прослушивая записи, и сейчас, сидя за своим столом в зале заседаний и глядя, как рассаживаются по местам члены Трибунала. Состав Трибунала был практически тем же, что на злополучном разбирательстве по делу об ?измене? Гроссмейстера. За малыми исключениями: Йоши заменил Доусон, Фернандеса — Пауль Вайс. Они чувствовали себя уверенно, движения их были четкими, лица расслабленными. Остальные же…Лао Ченг выглядел, как обычно, невозмутимым. Ему бить себя в грудь было не за что, он-то фатальных ошибок не наделал, даже наоборот, сумел разгадать коварный замысел и сорвал планы настоящего заговорщика. Карл Брэдфорд казался совсем в воду опущенным, Суин Ло тайком смахивала слезы... Безмятежным выглядел только Марио Беллини, но это безмятежность смертника. Хуже всех было Филиппу Морену, он то и дело вздыхал и тянулся ослабить узел галстука. Грант не принял его отставки, с мстительным удовлетворением заявив, что подпишет прошение после окончания разбирательства. Не помогло ничего — ни просьбы, ни уговоры, ни напоминания о слабом здоровье. Условие было простым и коротким. Осудишь Фернандеса — получишь свою отставку. Нет — пеняй на себя. Не хочешь? — прекрасно, оружия у тебя никто не отобрал, ствол к виску — и ты никому ничего не должен... Следовало признать, что, оставляя разбирательство на откуп Гранту, такой беспощадности Лафонтен не ждал. Но, с другой стороны, более адекватное наказание придумать было сложно. Пусть мучаются, пьют коньяк и сердечные капли. Пусть... Да, судья обязан быть беспристрастным, но человеком от этого он быть не перестает. Вот и поглядим, кто здесь еще человек, а от кого лучше избавляться, не дожидаясь новых ?сюрпризов?...Свет в зале померк.Кто-то считал меня пацифистом, мысленно усмехнулся Лафонтен, глядя, как Диего Фернандес входит в освещенный круг перед судейским столом.— Вы можете сесть, господин Фернандес.— Если в этом есть смысл? — голос спокойный, будто не его здесь собрались судить. — Может быть, не стоит тратить время на пустые формальности, господа?Стало тихо, потом Грант проговорил:— Хорошо, обойдемся без формальностей. Включите свет.Лампы под потолком снова ярко вспыхнули.— Деннис, я знаю все, что вы можете мне предъявить, — ровно произнес Фернандес. — Вы знаете, каким будет ваше решение. Обсуждать нечего.— Не учите меня вести заседание, Диего. Вы что-то скажете в свое оправдание?— В оправдание чего? Мы все по-разному видим и понимаем будущее и благо организации, и цели ставим себе сами. Я проиграл, и только это имеет значение.— Это верно.— Тогда на что вам мои оправдания, Деннис? Что они изменят? Вы и Гроссмейстер избавляетесь от опасного соперника. Кто скажет, что вы неправы? Кое-кто из присутствующих просто спасают свои шкуры — и их за это и не осудишь. Мне не нравится то, к чему вы ведете Орден, но я этого будущего и не увижу.— Значит, так это, по-вашему, называется, — зло усмехнулся Грант. — ?Избавляться от опасного соперника?. Вы не соперник мне, Диего, и избавляться от вас мне не нужно. Я даже верю, что вы не делали ставок на мою смерть. Но ситуацией вы воспользовались подло. — Ключевые слова здесь ?воспользовался ситуацией?. Воспользовался, но не создал.— Судя по рассказанному вами вчера, вы только и делали, что пользовались ситуацией. Не задумываясь, что предаете все, чему клялись служить. Фернандес немного помолчал, потом заметил тише:— Я клялся служить Ордену. Его интересов я не предавал. Ну, а за то, что вы считаете предательством личного доверия, я скоро получу пулю в затылок.— Ну что ж, хранить молчание вы тоже имеете право.— Я помолчу... Хотя... Кое-что сказать все-таки нужно. — Фернандес глянул на Гроссмейстера. — Господин Лафонтен, я благодарю вас за любезность, которую вы не были обязаны мне оказывать. Вы понимаете, о чем я.— Понимаю, — ответил Верховный. — Но я был с вами честен, а не любезен.— Пусть. Победитель может позволить себе любую роскошь.Грант выпрямился в кресле:— Вернемся к протоколу. Итак... Диего Фернандес, вы обвиняетесь в организации заговора с целью убийства и захвата власти, в недозволенных контактах с Бессмертными, в разглашении информации об Ордене, в фальсификации Хроник, в подлоге и соучастии в попытках дискредитации и убийства высокопоставленных членов организации. Вам все понятно?— Да, все.— В случае признания вас виновным, наказанием будет смерть. Вы по-прежнему не намерены оспаривать обвинение?— Не вижу смысла. — Это ваше право. Господа судьи, со всей информацией вы ознакомились вчера. Если ни у кого нет вопросов, переходим к голосованию. Господин Фернандес, вы можете удалиться.— Я хочу присутствовать при голосовании. Обещаю не пытаться повлиять на мнение судей.Лафонтен, внимательно наблюдавший за происходящим, уже обратил внимание, что Грант менее сдержан, чем обычно, и в жестах, и в словах, и в выражении лица — это было странно. Если он ответит согласием на такую просьбу...— Хорошо. Присутствуйте.По ряду судей пробежал вздох.Секретарь принес и положил перед Грантом папку с отпечатанным вердиктом. Первый Трибун прочел бумагу и возвратил ее секретарю:— Прошу, господа.Секретарь перенес и положил папку перед Филиппом Мореном. Тот просмотрел текст решения, мрачно кивнул и поставил подпись. Отодвинул папку и отвернулся. — Это оказалось проще, чем вы думали, Филипп? — негромко заметил Грант. — Господин Доусон?— Я не сторонник обвинительных вердиктов, — произнес тот, придвигая к себе папку, — но этот случай впечатлил даже меня. Ни у Вайса, ни у Ченга возражений тоже не возникло. Беллини, принимая папку, покачал головой:— Простите меня, Диего, но вы зашли слишком далеко. Карл Брэдфорд, провожавший папку испуганным взглядом, проглядел вердикт и оттолкнул ее от себя:— Я не буду это подписывать.— На то есть причины? — спросил Грант.— Я не могу... так! Это... бесчеловечно, в конце концов!— Какой вы, оказывается, гуманист, — едко произнес Первый Трибун. — И тем не менее.— Не буду. Ничего. Подписывать, — повторил Брэдфорд. — Я имею право отказаться от участия в процессе!— Имеете. И можете сейчас же покинуть зал.Брэдфорд решительно встал. — Но за порогом зала вы будете арестованы и помещены под стражу — до суда. А потом отправитесь следом за сообщником.Брэдфорд побледнел:— Вы не можете так поступить!— Хотите пари? Вы сами поставили себя в положение, при котором вы либо здесь, с нами, либо с ним. — Грант подбородком указал на Фернадеса. — Воздержаться при голосовании вы не можете. Либо вы подписываете вердикт и мирно отказываетесь от титула Трибуна, либо отправляетесь писать завещание.Брэдфорд сполз в кресло. Долго сидел неподвижно, потом со второго раза подобрал со стола ручку и нервным росчерком подписал придвинутый секретарем документ. Бросил на стол ручку, откинулся на стуле и прикрыл дрожащей ладонью глаза.— Невероятно, — выдохнул Фернандес, наблюдавший за всем с живым интересом. — Деннис, вы ли это?— Я, Диего. Я.Грант дождался, когда секретарь положит перед ним папку с бумагой, только что без звука подписанной Суин Ло, и сдернул колпачок со своей ручки. — А вот это, — он легко и размашисто вывел на бумаге свою подпись, — это — цена. И ваших принципов, и вашего понимания блага Ордена, и преданного вами доверия. Вам было плевать, скольких людей вы ставите под удар своими политическими художествами. Впрочем, такие ?реформаторы? на жертвы идут легко... Решение принято, Диего, на раздумья о собственной душе у вас осталась одна ночь. Если вы что-то хотите сказать — говорите.Фернандес немного подумал:— Вы сегодня на удивление безжалостны, Деннис. Права на последнее желание вы меня тоже лишите?— Нет.— Тогда я назову его прямо сейчас. Господин Лафонтен, вы победили, и я признал вашу победу, но без последнего штриха она будет неполной.Верховный, почуявший недоброе, сдержал порыв поежиться. Спросил:— Что вы называете ?последним штрихом?, господин Фернандес?— Даже обладателям куриных мозгов находятся способы объяснять. Чтобы отбить у рабов охоту метаться от одного хозяина к другому, достаточно показать свою силу — этот язык всегда был прост и понятен. Вам было нечем заткнуть злые языки, болтавшие о вашей слабости. Теперь будет.Он умолк, будто собираясь с духом для последней фразы... и Лафонтен понял, какой она будет.А чего ты ждал? мысленно пнул он себя. Что грязную работу за тебя сделают другие, а ты останешься весь в белом? Ты хотел его смерти? Твое желание исполнится. Буквально. — Я хочу, чтобы завтра моим палачом были вы.В зале словно воздух закаменел.— Я подумаю о вашей просьбе.— Спасибо. Господа, я сказал все. * * *Грант догнал его в приемной и вошел следом — в кабинет, а потом и в личную комнату. Прихлопнул плотнее дверь:— Арман, черт возьми! Ты намерен выполнить его требование?!— А почему бы и нет? — Он подошел к шкафу с одеждой, открыл дверцу.— Арман!— Что?! — он, вспыхнув, оглянулся. — Да, я намерен сделать то, о чем он просит! Потому что он прав. Именно так все и обстоит — ты же помнишь сплетни о ?слабости руководства?. Это о моей слабости болтали!— Он же сам и болтал!— Да какая разница, кто болтал. Сплетни были, и им верили.— Ты поддаешься на провокацию! Ты не обязан никому ничего доказывать. Тем более Фернандесу.— О да. Не обязан. И сплетни слушать не обязан. Но если бы только слушать. Большинство твоих коллег к этим сплетням отнеслись серьезно, и это обернулось фатальными для меня последствиями! Он отвернулся, набросил на шею шарф, сдернул с вешалки пальто. — Арман, — тише произнес Грант. — Послушай... Все не так просто. Ты совершаешь ошибку.— Какую, Деннис? Если ты о душе и совести, то оставь.— Почему, черт возьми?— По совести, между подписью под смертным приговором и выстрелом в голову разницы нет. — Он надел пальто и принялся, глядя на себя в высокое зеркало, оправлять воротник и манжеты. — Видишь ли, Деннис, убийство чужими руками есть зло, поскольку порождает чувство собственной праведности, но чувство это ложное. Презренный палач против вроде как благородного судьи... ?Вроде как?. Мне вот это ?вроде? вдалбливали с розовой юности, и, знаешь, — вдолбили. Фернандес прав. Это была игра на выживание: или я, или он. В такой игре ты идешь до конца — либо сразу отступаешь. Если враг не сдается, его добивают, но оставлять врага в живых — больше глупость, чем святость. — Он умолк и, поморщившись, потер кончиками пальцев висок. Голова болела. — Ты не видел Фернандеса на допросе, Деннис. Пощадить такого врага — глупость. Я не стану убегать от грязной работы. — Мне страшно слушать тебя, Арман.— Отчего же? — Он глянул в зеркало, перехватив взгляд Гранта в отражении. — Я всего лишь называю вещи своими именами. — Я не об этом. С каких пор ты так спокойно стал относиться к убийству? — Разве я спокоен? Посмотри на меня, Деннис, у меня руки трясутся и в коленях дрожь!— Но если ты знаешь, на что тебя толкают...Он решительно развернулся:— Деннис, меня не учили убивать. Я поднял оружие на человека один раз за всю жизнь, да и то защищаясь... Фернандесу это прекрасно известно. Он проиграл, но ухватился за шанс напоследок выставить меня перед всем Орденом слабаком и неудачником. Если выставит, то все сплетни о моей слабости зацветут буйным цветом. — Да с чего ты взял, что тебя сочтут слабаком и неудачником?! — сорвался Грант.— На этот вопрос очень хорошо ответила Дана, в начале всей заварухи. ?Быть сыном знаменитого отца тяжело?. Я тогда и понятия не имел, насколько тяжело. Но обратного пути равно нет. Пойми, Деннис — что бы я ни делал, меня все время сравнивают с ним. И ты сам сравниваешь. Не спорь. А он был сильнее меня! Мне необходимо это сравнивание прекратить. Пусть думают обо мне что угодно, но обо мне. А не о том, насколько что-то в духе или не в духе моего отца.— То, что ты собираешься сделать, будет как раз в духе твоего отца.— Пусть. Но это собираюсь сделать я. И поджать хвосты некоторым господам придется уже из страха передо мной, а не перед его тенью.— Арман!— Если придумаешь, каким может быть отказ, чтобы его не сочли проявлением слабости и не начали опять что-нибудь плести вокруг меня и моей семьи, сообщи. Я с удовольствием воспользуюсь твоим советом.— Но послушай!..Он открыл дверь в кабинет и остановился, жестом веля Гранту уходить:— Довольно опекать меня, Деннис! Я уже большой мальчик и со своей совестью могу договориться сам. И хватит приписывать мне какую-то младенческую невинность!— Ты выбрал самый неудачный способ расстаться с ?невинностью?, — сказал Грант, повернулся и ушел, не оглядываясь.Проклятие! Он был прав. Еще как прав.