ГЛАВА ТРЕТЬЯ (1/1)

И вот - утро, и горячее солнце, и искрящаяся долина, и голубое небо, и все это мне одному! Я выскочил в коридор даже не взяв сигареты. Тишина, все еще спят - я на это надеялся. Спустившись по лестнице, ведущей в коридор мимо кухни, я почувствовал дразнящий аромат печеного, сладкого, и, не долго думая, завернул к Кайсе. И столкнулся с Симонэ - ну что ты будешь делать! Великий физик вразвалочку сидел за столиком и завтракал кофе с булочками. Это была не кухня, но ее "предбанник", что-то вроде закусочной: с буфетом, холодильником, круглым, с белой скатеркой, столиком в центре и длинной столешницей у стены, с высокими барными стульями. - Доброе утро, инспектор! - бодро сказал Симонэ и закинул в рот булочку целиком. - Как спалось? - Отлично, - вздохнул я. - Привидения не появлялись? - Не знаю, я спал. Где вы разжились провизией? - У нашей доброй Кайсы, конечно. - Он махнул рукой на дверь в кухню. - Кто рано встает, тому с Кайсой везет. - В смысле? - Я взглянул на него через плечо, уже стоя у двери. - Ох и шалун вы, Симонэ. - Мне это прописали врачи, - засмеялся он. - Курс чувственных удовольствий. Наука, знаете ли, утомляет. Я махнул на него и зашел в кухню. Обитель Кайсы представляла собой чудесный уголок, куда приходило завтракать само солнышко. Грубоватая, явно самодельная мебель цвета цыплят, растрескавшиеся стены, увешанные поварской утварью, бесчисленность посуды, заваленный ингредиентами стол. Кайса творила. Озаренная лившимся через окно солнечным светом, она резала овощи, сама как свеженькая булочка, а на плите булькали кастрюли с будущими супами. Стараясь не думать, каким образом шалил Симонэ, я пожелал доброго утра и получил какао и выпечку - огромная тарелка, укрытая белым полотенцем, стояла на столе. Кайса тоже не видела привидений этой ночью. Новенькие, вчера прибывшие, грубияны, но только одни. А вторые - вежливые. И поутру-то странности были: радио заговорило на другой волне. Ручку крутить - так никакого толку, вот и приходится готовить в тишине. А то как хорошо под радио! И новости, и песни, и всякое представление. То ли еще будет, пообещал я Кайсе, поставил пустую кружку в раковину и вышел из кухни. - Чем намерены теперь заняться? - спросил Симонэ, как только меня увидел. - Делом, - ответил я, проходя мимо. - Ради чего и приехал сюда - кататься на лыжах. - Тогда я пойду играть в бильярд! Я кивнул и открыл дверь в коридор. - А вы играете в бильярд, инспектор? - спросил мне вслед Симонэ. - Иногда. - Я остановился. - Лучше, чем в карты. Как вчера ваша дуэль с Барнстокром? Все проиграли? - Еще бы! - засмеялся Симонэ. - Он же фокусник. Интересно, что будет, если напустить его на Мозеса?.. Лыжный склад находился за библиотекой, у лифтовой. Серенькое помещение с холодным светом люминесцентных ламп сильно контрастировало с джазовой теплотой отеля. Алек сознательно сводил в одной композиции европейский лоск с советской блеклостью. В рабочем беспорядке имелось все необходимое, и я с удовольствием занялся снаряжением. В лыжах я понимал лучше, чем в бильярде и картах: здесь был хороший выбор, от любительских до спортивных; французские мягкие и австрийские жесткие - все приготовленные и ухоженные. Скоро я собрался и вышел на улицу через башню. Вчера я проезжал здесь на машине к гаражу. Дорожка была расчищена и укатана - я и забыл, что у Алека, в отличие от всех нас, трудовой день. Он был у главных дверей перед домом, отцеплял от снегохода борону. - Доброе утро! - выдохнул я облачко пара. - Доброе! - кивнул он. - Как раз вовремя. Трасса свежая, гладкая, хотите коньком, хотите по лыжне. Вокруг озера будет три мили, но можно и в лес, там выйдет все десять. Горных участков нет, ну а сами вы, надеюсь, не полезете к пикам? - Не переживайте, - усмехнулся я, - я не хочу составить компанию нашему привидению. Озера и леса вполне достаточно. - Вот и славно. И да, Петер, говоря о привидениях, - он чем-то вдруг озаботился, - ночью вы не слышали ничего необычного? - Нет. Вроде бы просыпался, но это от сновидений. Богатые впечатления дня. - Я видел, что озадачен Алек гораздо искренней, чем обычно. - А что случилось? Он снял с бороны резак, положил на снег и собрался, как для серьезного разговора. - Думаю, вы были правы вчера. Когда говорили, про Таинственность, встречающуюся с Шуткой. Мистификации желающих подыграть имеющейся тайне вышли на новый уровень. Теперь не такой уж безвредный. - Так, - мне стало интересно. - На третьем этаже есть радиоузел. Видите антенну? - Алек указал на крышу. - В таком месте, как моя долина, без хорошей связи никуда. Так вот, кто-то туда заходил. Трогал приборы - сбил фазу, частоту и амплитуду... в общем, наделал неприятностей. - Серьезные неприятности? - Конечно, не смертельные. Наверное, он хотел, чтобы радио сказало нам что-нибудь будоражащее. Вроде бы ничего не изменилось. Настройки я восстановил, но сам факт... неприятен. Большинство моей аппаратуры усовершенствовано, так что не хотелось бы, чтобы ею пользовался кто-нибудь, далекий от ее понимания. Думаю, стоит затронуть тему шуток за завтраком, как вы и предлагали. Я подумал. - Радиоузел был закрыт? - Конечно. И ключ в моем кабинете. Вот тут и есть самое странное - дверь в радиоузел открывали ключом! Открыли и закрыли. Но тогда должны были залезать и в кабинет, который у меня тоже закрыт. Естественно, с кабинетом все в порядке. Значит, он умеет открывать и закрывать замки без ключей. - Вы уверены, что это не проделки Альпиниста? - Нет, - покачал головой хозяин. - Как вы понимаете, по долгу службы я имею представление о всех деяниях Погибшего. Это был не ОН. Я нахмурился. Проникновение со взломом, но взлома не было. Кто у нас способен на такое? Великий физик? Знаменитый престидижитатор? Но такое баловство уже перебор. Хотя, если сумели открыть дверь, остальное не страшнее перепутанных звонков в номерах. Алек быстро справился с неполадками, значит, ничего серьезного сделано не было; шутка не удалась по причине быстрого раскрытия. Остается только замок. Физик? Фокусник? Еще есть двое неизвестных, приехавших вчера. Грубый и вежливый - кто они? Может быть, Кайса? Лель?! - Запутанное дело, - сказал я. - И правда, вынесите за завтраком мысль, что не стоит подыгрывать Альпинисту. - Так и сделаю, Петер, - с тоской сказал Алек. Я пошел по дороге, к повороту на лыжную трассу, стараясь выкинуть из головы лишнее, чтобы не спугнуть солнечное настроение. Сейчас весь этот сумасшедший дом может катиться к известной матери, отпускаю их с чистой совестью - пусть ничего во мне не останется, кроме кристально-чистого снега, неба и гор. Я встал на лыжи, защелкнул крепления, подогнал ремешки на палках, попримерялся, гикнул и побежал. Я не помнил, когда в последний раз занимался подобным, уж точно больше четырех лет назад. Но с первых движений я стал одним целым с долиной, я слился с воздухом, в котором искрилась поднятая мною снежная пыль, я двигался легко, размеренно, все быстрее по отшлифованной Алеком широкой полосе, полого спускающейся к озеру. Я обогнул его на одном дыхании, а потом сорвался в лес с крутого ската, молодой, живой. Солнечный свет мелькал меж деревьев, я дышал хвоей, я бухнулся в сугроб, перекинулся на спину и лежал, восстанавливая дыхание, закрывая глаза или смотря в синеву неба. Потом я пошел лыжней. Неспешно, мягко. Тело мое превратилось в механизм, не требующий моего вмешательства, а сам я любовался лесом. Маршрут интересно ветвился, заботливо сопровождаемый указателями на развилках. Названия замысловато говорили за себя: "Чайный носик", "Чертов хвост", "Пикники", "Край света". Нити дорожек сплетались в единый клубок, заблудиться было невозможно. Решив обойтись без завтрака и не возвращаться в отель к девяти, я изрядно поплутал, побывав в разнообразных уголках леса: я видел арку карстового грота, остекленную льдом, я отцеплял лыжи и спускался к незамерзающему ручью, черной гладью вихляющему в снежной белизне. В холмистой долинке с выбивающимися из под снега жухлыми травами я вновь разлегся, распластавшись на склоне. Надо мной нависали сосны, зеленые сверху и желтые внизу, подо мной стелился желто-белый ковер, а над всем голубело уже теряющее утреннюю бездонность небо, и грело наливающееся весной солнце. Остаться бы таким чистым, думал я, но ведь нет, запачкаюсь. Никуда мне не деться от Петера Глебски, чиновника с золотыми пуговицами и скверным характером. Я только изъял себя из картины, но временно, и вернувшись, не изменюсь ни на чуть. Я не мог изменить свою жизнь - знал, как, но не мог ничего сделать. Уехать из Мюра в свой родной город, тихий, чистый и светлый; с семьей, туда, где прошла моя безмятежная юность, лишенная не переживаний вообще, но всего того, что есть у меня и у моей семьи сейчас. Это легко сделать - нет ничего, что задержало бы нас. Вроде все даже согласны. Но... я не могу. Нет у меня силы сняться с насиженного, пускай и не милого места. А вдруг не выйдет и там? Не возможности существования, с этим в нашей доброй стране порядок у всех. Но вдруг и там я... останусь таким же "скверным". Мне тогда и надеяться будет не на что. Как-то вдруг стало грустно. Я поднялся, отряхнулся и вернулся к лыжне. Захотелось оказаться в тепле. Без особого азарта, чувствуя, что подустал, я зашагал к отелю. Уже подъезжая к главной дороге, я услышал шум за спиной. Оглянувшись, увидел нечто, появившееся из леса - приближающийся черный снаряд. Это была Брюн на своем Буцефале. Шарф вился на ветру, волосы побелели от снежной пыли. Она неслась прямо на меня, увеличивая скорость. Точно, форсированный двигатель. Штраф. И, естественно - езда без шлема. Тоже штраф. - Я заявлю на вас в полицию! - взмахнул я палкой, когда она пронеслась мимо, в последний момент вильнув в сторону, обдав меня лавиной и оглушив. Черт знает что! Понравился я ей что ли?! Или они сейчас все с придурью? Я стряхнул с плеч снег и бодро побежал вслед мотоциклу. У главного входа в отель было небольшое собрание. Симонэ и вчерашний гость, здоровяк Олаф Андварафорс, залепленные снегом, горячо обсуждали что-то. Лыжи Симонэ валялись в снегу, Олаф стоял в полном обмундировании, точно собравшийся сорваться с места в следующую же секунду, и улыбался. Буцефал рокотал и взрыкивал - Брюн то и дело дергала ручку. - Ваше поведение аморально! - перекрикивая мотоцикл, заявил я ей. Брюн взглянула на меня с усмешкой в уголке губ. - А что, инспектор, хотите опробовать моего Буцефала? - весело спросила она. - Гонки на лыжах за мотоциклом. Хватайте трос! - Да, инспектор! - подключился Симонэ. - Мы уже испытали это чудо промышленности. Только Олаф справился с гонкой так, будто и сам какая-нибудь машина. - Всего лишь небольшой спортивный навык, - скромно улыбнулся Олаф. - А вы, что же, летели за мотоциклом по всем законам физики? - спросил я Симонэ. - Вот я и хочу посмотреть, на что способны вы, инспектор! - хохотнул Симонэ. - Вперед, Брюн! Прокатите нашего героя! - Спасибо, предпочту отказаться. - Я снял лыжи, сбил снег, сложил с палками и взял в охапку. Отмахнувшись от наскоков Симонэ, я спасся от этой компании за углом дома; на складе развесил сушиться лыжи, палки и ботинки, и, приятно утомленный, отправился в номер. Времени было около двенадцати. Не позволив себе завалиться в кресло, я взял из ванной полотенце, сменное белье, и вновь пошел вниз, в душ. По пути заглянул на кухню, перехватить чего-нибудь у Кайсы. На кухне стояла пряная духота, громко пело радио. Я расправился с тремя сандвичами и большой кружкой чая, поговорил с Кайсой о превратностях техники и вышел из кухни. У дверей в душ уже стоял Симонэ, с полотенцем и банными принадлежностями в руках. Через секунду меня догнал дю Барнстокр, а в холле я заметил направляющегося в нашу сторону грубияна Хинкуса. Мне пришлось приложить усилия, чтобы состроить дружелюбную физиономию, слушая увлеченно декламировавшего дю Барнстокра. - ... не только летающие тарелки. Мистика занимательна в любых проявлениях. Мистические происшествия привлекают людей не меньше, чем научные открытия, - сказал он Симонэ, когда мы подошли к душу. - Правильнее сказать - отвлекают, - с готовностью ответил Симонэ, и у них завязалась дискуссия. Из душа же доносился шум воды и неразборчивое пение. Я представил господина Мозеса, и решил, что в душе, несомненно, Олаф. Хинкус вразвалочку подковылял к нам, весь какой-то нескладный, мешковатый и обремененный. Он опасливо осмотрел нас и встал недалеко от Барнстокра, словно не хотел подходить ближе. - Ого, целая очередь, - заметил он. Голос был одышлевый. - Вот ведь, как оно! Деньги дерут за двоих, а душ работает только один. - Спокойствие, друг мой! - Дю Барнстокр взмахнул рукой, и в руке появился цветок, великолепный индиго. - Вуаля! Возьмите. Он протянул цветок опешившему Хинкусу. - Спасибо... - выдохнул Хинкус, держа цветок двумя пальцами и оттопырив руку. - Ну я... это... дождусь следующего раза. Он развернулся и ушел, вжав голову в плечи. - Напугали человека своей мистикой! - засмеялся Симонэ. - Есть анекдот на похожую тему... - Давно стоите? - перебил его я. - Минут десять будет. Думал успеть первым. Оказалось, кто-то меня опередил. Будете после меня. - Конечно. - Вы мастерски владеете лыжами, господин Глебски, - сказал дю Барнстокр. - Я следил за вами из окна. И, надо сказать, получил истинное наслаждение. - Ну что вы, - пробормотал я. - Так, бегал когда-то... За спиной я услышал тяжелую поступь, оглянулся и увидел Олафа. Я впервые смотрел на него вблизи, и вид он производил внушительный: высокий, кажущийся еще более крепким из-за плотной куртки поверх толстого, с горлом, свитера - и как только не жарко? Жесткие, как солома, волосы очерчивали монументальное лицо, похожее на правителей Карпатии. - Господа, кто последний? - Я, мой дорогой друг, - ответствовал дю Барнстокр. Я прислушался к шуму из-за двери. Пение сменилось неразборчивым бормотанием. Точно не госпожа Мозес. И не Брюн. А может, это вообще радио? - Поет как-то не очень. - Симонэ подался к двери. Миг он послушал, и отступил на шаг. - А вы умеете петь, инспектор? - Нет. Но раньше играл на гитаре. - А я вот только на нервах играть и умею! - заржал Симонэ. - Может еще кто-то приехал? - подумал я вслух. - Насколько мне известно, кроме нас с Хинкусом никто не приезжал, - ответил Олаф. И собрался уходить. - Я, пожалуй, подожду своей очереди в холле. И тут в меня закралось подозрение. Не очередная ли это шалость? Открывать дверь все-таки неприлично. Кого мы еще не видели? Если не считать дам, то в душе либо Мозес, либо Алек. Насчет последнего сразу появились сомнения, хозяином он был хорошим, чтобы заставлять постояльцев столько ждать. Да и стал бы он запираться в душе посреди дня. Мозес?.. Мне легче было представить, что Мозес вообще не моется. - Кто же там засел? - тоже заинтересовался Симонэ. - И выходить не торопится, очередь создает. Я всмотрелся в них двоих. Барнстокр сложил губы куриной гузкой и покачивался с пятки на носок. Шалуны... - Одну минуту, - сказал я. Я вышел в холл. Олаф сидел на диване. - Тоже решили переждать? - спросил он. Я кивнул и быстрым шагом направился в кабинет Алека. Постучался. - Да-да! И Алек готов, подумал я, открывая дверь. На мгновение я застыл. Готов был и Мозес. В дурацком халате и неизменной кружкой в руке, он стоял перед столом хозяина. Алек сидел в своем кресле. Судя по грозной позе Мозеса, я вторгся в довольно серьезный разговор. И еще это был очередной розыгрыш. - Господин Глебски! - поприветствовал меня Алек голосом, по которому я понял, что он увидел во мне избавителя. - А мы обсуждаем тему ночных посещений... Я бы посочувствовал Алеку, если бы не сочувствовал себе самому. - Этим делом должна заниматься полиция! - Мозес развернулся всем телом в мою сторону. - Это не может продолжаться вечно! - Что случилось? - не очень вежливо поинтересовался я. - Да по сути ничего нового, - устало ответил хозяин. - Просто кто-то постоянно заглядывает в окна к госпоже Мозес. - Это действительно ужасно, - искренне сказал я Алеку. - Вы хотите заявить в полицию, господин Мозес? - А кто еще должен заниматься такими делами?! - взмахнул он кружкой. - Уж точно не Мозес! Мозес не может терпеть такой бестактности! - Сожалею, но не смогу быть вам полезным. Я в отпуске. Не буду мешать. - А что вы хотели, Петер? - спросил Алек, расстроившись, что я ухожу. - Ничего особенного, - повел я рукой. - Может обождать. И скорее вышел из кабинета. Похоже, утренняя беседа Алека о вреде фальсификаций не возымела действия, если вообще состоялась. Мне это стало действительно надоедать. Концентрация шуток на столь малое время, проведенное здесь, была очень высока. И чем дальше, тем масштабнее становились затеи. Что будет завтра, обрушат половину отеля? Я ни слова не сказал Симонэ и Барнстокру, взялся за ручку и открыл дверь. Естественно, она была не заперта. Шумела до отказа пущенная вода, клубился пар. На крючке на стене висела куртка, на скамеечке стоял черный радиоприемник. Эти вещи я видел в номере-музее. Только Альпиниста нигде не было, наверное, просочился в канализацию. - Позвольте! - возгласил дю Барнстокр, но я захлопнул дверь и запер замок. В коридоре в два голоса стали звать хозяина. К черту! Сами все и придумали, тот или другой, вот теперь пускай ждут! Я выключил радио, разделся, залез в распаренную кабинку и стал мыться, не особо заботясь о времени. Сквозь шум воды было слышно, как в коридоре обсуждали произошедшее. Звучным голосом хозяин сообщил, что это снова был ОН. Я сунул голову под струю чтобы не слышать. Надоело. Когда я вышел в коридор, там стояли только Симонэ и Барнстокр. - Сейчас была не ваша очередь, - насупившись, сказал физик. - Меня пропустил тот, кто там был, - холодно ответил я. - Но там же никого не было! - всплеснул руками дю Барнстокр. - И чья это шалость? - На что вы намекаете?.. - Симонэ. - Может, это не розыгрыш? - Барнстокр. - Может, это действительно мистическое происшествие? - Это сделал один из вас, - безапелляционно сказал я им обоим. - Возмутительно! - оскорбился Симонэ. - Это могли быть и вы, инспектор! - А потом, проведя расследование, оказались в душе первыми, - кивнул Барнстокр. - Послушайте, - вздохнув, сказал я. Обычно от такого тона всех моих подследственных пробирал холодок. - Я приехал отдохнуть в этот отель. Пожалуйста, не мешайте мне это делать. Иначе у вас будут неприятности. Вы занимаетесь введением в заблуждение представителя закона. - Извините-простите. - Симонэ протиснулся между мной и стеной к двери душа. - Я совершенно серьезно, - строго посмотрел на него я. - За завтраком хозяин должен был об этом говорить. Оставьте ему его фирменные приемы. - Вот уж кто главный мистификатор! - воскликнул Барнстокр. - Я займусь каждым, если меня не оставят в покое, - сказал я. Симонэ кивнул и заперся в душе. Я хмуро взглянул на Барнстокра. - Неприятная история, - вздохнул иллюзионист. - Извините. Я развернулся и пошел прочь. Что я смогу со всем этим сделать? Только уехать отсюда. Из-за скучающих шутников. Какого!.. У себя в номере я с мрачной безысходностью развесил на змеевике мокрое полотенце, бросил вещи в бельевую корзину, вышел из уборной и замер. Кажется, у меня задергалась щека. Кто-то оставил мне послание. На солнце поблескивали серые дорожки гуммиарабика, которым залили стол и сверху приклеили тетрадный лист. Рядом лежал тюбик, беспощадно скрученный. Все это делалось в спешке. Все это зашло слишком далеко. Скрежеща зубами, я медленно подошел к столу. Лист был исписан пляшущими буквами, расплывшимися на клею. Сложив на груди руки, я прочитал: "Господина инспектора Глебски извещают, что в отеле находится в настоящий момент под именем Хинкус опасный гангстер, маньяк и садист, известный в преступных кругах под кличкой Филин. Он вооружен и грозит смертью одному из клиентов отеля. Господина инспектора убедительно просят принять какие-нибудь меры". Я прочитал еще раз, прежде чем до меня дошел смысл. Потом с тоской посмотрел на стоящий у кровати чемодан. Прошло только два дня моего отпуска, есть время придумать что-нибудь. Может, попробовать наш новый домик?.. Весной на дачах тихо. Но первым делом заеду к Згуту, расскажу, каким замечательным оказался его обожаемый отель. Я снова посмотрел на записку. Опасный гангстер. Маньяк и садист. Хинкус. Как я смогу куда-то уехать?.. Как я смогу теперь вообще жить, зная, что в отеле хотят кого-то убить?! Новый уровень шутки, изощренный и продуманный. Но я полицейский, пусть даже и занимающийся бумажками, - со мной нельзя так шутить! Теперь я не успокоюсь, пока не залезу в номер к Хинкусу и не осмотрюсь там. Ну разве стали бы Симонэ и Барнстокр шутить ТАК? Даже если Симонэ и обиделся сейчас на меня у душа - он в душе, и еще не успел отомстить. Да и не стал бы, каким бы не был унылым шалуном. Алек? Конечно нет! Я не настолько плохо разбираюсь в людях. К тому же, стол безнадежно испорчен. Брюн? Тогда она вообще социально опасна. Олаф? Кайса? Лель? Я развернулся и быстро вышел в коридор. Расскажу обо всем Алеку. В номере-музее что-то упало и разбилось. Почти бегом я оказался у двери. Ворвавшись в номер, я застал господина Мозеса, держащего в руке, не занятой кружкой, половину фарфоровой вазы. Только что он поднял ее с пола, другая половина лежала у его ног. Я готов был поклясться, что секунду назад лицо его выражало неловкость и сопереживание случившемуся, но увидев меня, он отшвырнул осколок и гневно заворочал глазами. - Проклятый притон. Грязное логово. - Что вы здесь делаете?! - выдохнул я. - Что я здесь делаю?! - Мозес шагнул в мою сторону, и я попятился. - Я ищу того, кто шатается по отелю, ворует вещи, заглядывает в окна к моей жене! - Вы решили стать полицейским? - почти крикнул я. - Здесь уже торчит полицейский! Но что с этого толку?! Может, я должен объявить награду? Извольте - пятьсот, тысячу! Полторы тысячи крон тому, кто найдет мои пропавшие золотые часы! - У вас пропали часы?.. - упавшим голосом спросил я. - Да! - Когда вы обнаружили пропажу? - Мне хотелось опереться о стену и спрятать в ладонях лицо. - Только что! - взмахнул Мозес кружкой. Какое-то время мы молча смотрели друг на друга. - Где вы их обычно храните? - робко спросил я. - Я не храню часы! - гаркнул Мозес. - Я ими пользуюсь! Они лежали у меня на столе еще сегодня утром. Я кивнул. - Хорошо. Советую вам написать заявление, тогда я вызову полицию. Мозес отхлебнул из кружки. - На кой черт вам заявление и полиция? - сказал он потом. - Я вовсе не хочу, чтобы мое имя трепали вонючие газетчики. Почему вы не можете заняться этим сами? Я же объявил награду! Хотите задаток? - Я в отпуске, - обронил я и сам же отмахнулся, - и вообще, я государственный служащий, а не частный сыщик. И не криминалист! - добавил я на всякий случай. - Ладно, - прервал меня Мозес. - Я подумаю. Он помолчал. - Может, они сами найдутся. Хотелось бы верить, что это еще одна дурацкая шутка. Но если часы не найдутся до завтра, утром я напишу вам это заявление. Я вышел из музея, прошел по коридору и остановился у номера шестого, где жил Хинкус. Я постучал - никого. Решившись, дернул ручку. Конечно, дверь была заперта. Я спускался по башенной лестнице, кто-то поднимался мне навстречу. Это был Хинкус, маньяк и садист. Похоже, лестничный марш давался ему нелегко; гангстер тяжело дышал и держался за бок. В общем-то, рожа у него подозрительная, решил я. Небритый, осунувшийся. Показная слабость для маскировки?.. - О, инспектор! - сказал Хинкус, замерев на ступеньке. - Вы вниз? А то, может, составите мне компанию, на крыше? Он достал из внутреннего кармана пиджака полную бутылку виски. - Нет, спасибо, - процедил я. - Ну... а тогда просто, без выпивки? - Он мялся и жался, словно я его уже в чем-то обвинял. - Полюбоваться пейзажем. Подозрительность моя неумолимо росла. - Что с вами? Вы бледны... - Врачи говорят, туберкулез у меня. Я сглотнул. - Свежий воздух, говорят, помогает. - Он отер лоб ладонью. - А вы, вот, как думаете, не врут врачи? - Наверное, не врут. - Что это, тактический ход? Чтобы держаться от всех подальше? Я вспомнил Томаса Манна и его "Волшебную гору". В романе туберкулезники приезжали в высокогорный отель. Хинкус выглядел так, будто у него была горячка. Я шагнул на ступеньку выше. Если это шутка, то очень гадкая. Хотя, конечно же, шутник не ведал, что творил. Но если не шутка... Тогда почему в виде записки? Почему не по-людски?! Не может это быть правдой! Это все Брюн, точно. - Но мне все же страшно, - печально сказал Хинкус. - Вот потому виски и со мной. - Сейчас туберкулез лечат. - Надеюсь. - Он вздохнул. - Ну что ж, извините. Пойду. Мы разошлись. Если Хинкус преступник, тогда и другие не те, кем кажутся, думал я, идя к Алеку в кабинет. Например, записку написал Барнстокр - значит, он прибыл в отель с целью спрятаться. Или Мозес. Часы украли у него. А если в номере Хинкуса часы найдутся, можно предположить, что кто-то специально подбросил туда их, чтобы подозрение пало на Хинкуса. Тот, кто написал записку. Может быть, это сам Мозес? Он же мне не нравится, волшебник-инопланетянин. Проклятье, получается увесистый детектив. Тут же полно народу, каждый может обернуться скелетом в шкафу. Как все надоело! Дайте мне просто кататься на лыжах! Я постучал в дверь кабинета. Алек откликнулся, и я вошел. Хозяин сидел в кресле, на столе перед ним стоял арифмометр и лежала счетоводная книга. - Петер, - приветливо кивнул он. - Хочу с вами поговорить. - Я уселся в кресло. С каким удовольствием я сидел здесь вчера, когда приехал. Проклятые шутники и бандиты. - Да-да, я все ждал вас. - Ждали? - Неужели что-то еще... - После того, как вы заходили, когда здесь был господин Мозес. - Хозяин отодвинул арифмометр на край стола. - Или то дело касалось душа? - А... - Я понял. - Да, главным образом насчет душа. Хозяин сокрушенно покачал головой. - С каждым разом все изощреннее, - сказал он то, о чем я уже думал. - Вы говорили об этом за завтраком? - Да. И, кажется, встретил понимание. То есть, и господин Симонэ, и господин дю Барнстокр прекрасно представляли, о чем я говорю, хотя, конечно же, ни в чем не сознались. - А вы знаете, как шутил каждый? - Только догадываюсь. - Алек доверительно на меня посмотрел. - Думаю, мы с вами можем говорить откровенно, Петер, как плывущие в одной лодке. Ведь случилось что-то еще, я прав? Я кивнул. - Раз мы в лодке, Алек, скажите честно, без витиеватости - это не вы? - Не я что? - Что угодно. Вы шутили сегодня? - Нет. Сегодня нет. - А вчера? - Я только свидетельствовал о НЕМ. - Алек!.. - Я никогда не делал ничего практического, - с готовностью оставил витиеватость хозяин. - Но я с удовольствием подыгрывал. Порой, искренне удивляясь. Например, раскуренная сигарета в музее действительно была из ЕГО пачки... - А был ли вообще ОН? - сощурился я. Алек загадочно улыбнулся. - Думаю, вы и сами знаете ответ на этот вопрос. Я кивнул. - Так вот, - продолжил Алек, - это были ЕГО сигареты. Но газета, естественно, появилась незадолго до вашего прибытия. И я не очень ловко присоединился к шутке. - Хорошо. Кто закрыл меня в номере? - Доподлинно я знать не могу, но по-дружески, между нами, это мог быть, конечно же, Симонэ. - А как же этикет великого физика? - Я махнул рукой. - Ну, я и не сомневался. Наверное, он является автором всех шуток. - В некоторых участвовал и господин дю Барнстокр, - сказал Алек с сожалением, будто раскрывал мне личную тайну фокусника. - Те же сигарета и газета в музее. Да и душ, полагаю, тоже его рук дело. Еще, вероятно, Брюн... - А что ваш радиоузел? - Никаких предположений. - Алек задумчиво покачал головой. - Конечно, навязывается аналогия с путаницей в щитке, но... Не знаю, Петер. Со всей своей проницательностью заявляю, что этот случай мне неуютен. - А что конкретно делали с антенной? Пытались связаться? - Можно так подумать. Но совершенно невероятным способом. Для радиошутки слишком заковыристо. Хотя, если вы великий физик... В общем, отразили сигнал от спутника. А может, - Алек на миг замолчал, - связались с кем-то в космосе? Я поморщился. Космос тут ни при чем, да и Симонэ тогда работал бы на износ. А вот что Хинкус действует не в одиночку, и сообщил своим - над этим стоило поразмыслить. Например, он нашел, кого искал. Значит, это точно не Алек, а кто-то из постояльцев. - Вам в последнее время не угрожали? - на всякий случай спросил я. - Нет, - настороженно ответил хозяин. - Ладно, - вздохнул я, - тогда слушайте, что произошло еще. И я рассказал ему про записку и про часы. Алек становился все мрачнее. Под конец он сказал: - Пожалуй, лучше было, если бы появился ОН. - Как записались в вашей книге Олаф и Хинкус? У меня вылетело из головы, что они приехали вместе. - Олаф Андварафорс, государственный служащий, в отпуск на десять дней, один, - по памяти продиктовал Алек. - Хинкус, ходатай по делам несовершеннолетних, в отпуске по болезни. - Не замечали за ними ничего необычного? - В общем, нет. Не много прошло времени. Олаф утром занялся лыжами, вместе с Симонэ. - И Брюн была с ними... - Да. Хинкус же отправился на крышу. Лыжи ему неинтересны, но свежий воздух необходим, за тем и приехал. - Сейчас он тоже там. Я столкнулся с ним на лестнице. Я потер виски. - Если Хинкус и правда бандит, а вы не писали записки, значит спрашивать нужно Барнстокра, Симонэ, Брюн и Олафа. - Я подумал. - Но я видел их всех утром, никто не был напуган или обеспокоен. А вот Мозес... - Вы забыли госпожу Мозес. - Точно, забыл. Кайсу я не рассматриваю, верно? - Более чем. - Алек хмыкнул. - Миллионер Мозес - лакомый кусок. - Я думал. - Но эта дурацкая записка, измазанная клеем, и Мозес в то же время в музее, ищущий часы. - Я посмотрел на Алека. - Может, Мозес спрятался в музее от меня, когда услышал, как я выхожу в коридор. И стол изгваздал он, так же нелепо, как разбил вазу... Он хочет, чтобы я подозревал Хинкуса. Что если у того найдутся часы?.. Значит - Мозес не алхимик и волшебник, а преступник! Я почувствовал азарт. Но Алек не разделил моего энтузиазма. - Записку приклеили, чтобы наверняка ее увидеть, - проговорил он, оглаживая бороду. - В то, что Мозес преступник, я не поверил бы. Другое дело, если он скрывается. Не упомянул - утром Хинкус отправил телеграмму в Мюр. - И он продекламировал: - "Мюр, отель "У Погибшего Альпиниста". И не нужно возиться с антенной, уныло подумал я. - Но ведь он мог просто сообщить, что добрался до места, - закончил хозяин. Я не ответил. - Понимаю, - вздохнул Алек и сцепил пальцы в замок. - Вы хотите заглянуть в номер к Хинкусу. Но давайте дадим... событиям время себя раскрыть. Ведь есть вероятность, что перед нами только закрученный клубок таинственных происшествий. - Он сосредоточенно помолчал. - Сделаем так: если к завтрашнему утру часы не найдутся, вы начнете расследование. Я тоскливо посмотрел на него. - Это мой первый отпуск за четыре года, - сказал я. Что толку плакаться? Действительно, я разогнался. Можно просто понаблюдать, принимая во внимание все предположенное. Можно поискать автора записки, раздобыв образцы почерка постояльцев. Можно познакомиться со всеми ближе. Нельзя только выбросить все это из головы и завалиться спать, пообедав. - Почему бы не устроить сегодня вечером бал встречи весны? - спросил вдруг Алек. Первую секунду я подумал, что он издевается, но потом до меня дошло. - Собрать всех вместе? Алек кивнул. - Танцы, бильярд, картишки, собеседования у камина. - Напитки, - продолжил я. - Может что-то и разъяснится. Хорошая идея. Только объявите о ней за обедом, чтобы это стало приятной неожиданностью. Посмотрим, кто как обрадуется. - А пока я скажу Лелю, чтобы он смотрел в оба, - пообещал Алек невозмутимо. - Может лучше Кайсе? - усомнился я. - Нет. Она у меня дура. Я вышел из кабинета. В благодатной тишине библиотеки тонко щелкала стрелка напольных часов. А ведь я устал после прогулки и хотел отдохнуть пару часов. Пропади оно все. Ладно. Нужно подготовиться к вечеринке, изучить новых знакомых, распробовать их характеры, выяснить, кто кем является. Но не стоит увлекаться с манией расследования. Хинкус может просто дышать горным воздухом на крыше; не держать округу под наблюдением, чтобы тот, за кем он охотится, не сбежал. Шутники могут просто шутить. Даже Погибшие, как бы доверительно я с ними не сошелся, все равно могли плести масштабные загадки, поддерживая авторитет. Ладно. Хинкус главный подозреваемый, с него и начнем. Поднимаясь башней, я снова попал на встречу, но вместо взмыленного Хинкуса по лестнице спускала себя госпожа Мозес. Черное платье выразительно подчеркивало не нуждающиеся в том элементы, голые плечи и ноги сияли в оконном зимнем свете. Прекрасное лицо было слишком прекрасно, как у кукол, которые я покупал дочке. Карикатурно глупа, вспомнил я Алека. Вот и славно, не будет отвлекать от и без того интересного отпуска. - Ах, инспектор! - вспорхнула ресницами госпожа Мозес. - Я обожаю полицию! Эти герои, эти смельчаки! Ведь вы смельчак, инспектор? Если бы Алек не предупредил, я бы мигом нашел эту тираду подозрительной, но похоже, что госпожа Мозес действительно была полной идиоткой. - Не называйте меня инспектором, - начал я расследование. - Хотя бы в отпуске хотелось побыть просто Петером. - Значит, так и извольте вас называть, - покривлялась госпожа Мозес, изображая улыбку. - У нас был друг Петер, барон фон Готтескнехт. Вы не знакомы? - Нет. - В таком случае, вам придется называть меня Ольгой. - Она вытащила из секрета в платье узорчатый веерок и принялась обмахиваться. - А если услышит Мозес? - Переживет, - пожал плечами я, надеясь пережить все это самому. - А вы, верно, были в оранжерее? - О да, прекрасное место! Сколько жизни! Я так полюбила здешнюю природу. Сколько чувств! - Да, вы правы. - Такой замечательный мир! - Она меня не услышала. - Я бы осталась здесь навсегда! - Вы, наверное, много путешествуете? - Ох, Петер, вы не представляете, как много! - Господин Мозес много путешествует? - Тому способствует род его деятельности. - А чем он занимается? - Мой муж меценат, предприниматель, коллекционер. Человек мира. В общем, типичный прожигатель состояния, подумал я. Вероятно, и налоговые декларации заполняет туманно. Впрочем, Симонэ ведь тоже великий физик. Нелегко думать, что тебя не обманывают, когда тебя то и дело мистифицируют. - Сюда мы приехали отдохнуть от продолжительного вояжа по Европе, - продолжала госпожа Мозес. - И должна заметить, моего мужа беспокоят эти исчезновения, кражи - понимаете? - Хотел бы я понять, - вздохнул я. - Можете передать ему, что я работаю над этим. И если что-то преступное действительно было совершено, я выведу это на чистую воду. - С удовольствием передам, Петер! - восторженно заверила меня госпожа Мозес. Вот и хорошо. И пусть Мозес живет с этим. - Я все хотела посмотреть, как тут устроена бильярдная, - сообщила госпожа Мозес, томно размахивая веером. - Не составите мне компанию? Разврат. Лучше я поболтаю с Хинкусом. - Извините, но нет. У меня дела. - Я деликатно разминулся с ней на ступеньках. - Симон Симонэ превосходно разбирается в бильярде. Думаю, он не откажет в компании. Госпожа Мозес не расстроилась. Я поднялся на третий этаж. Комната рядом с вращающимся в стене вечным двигателем и была, вероятно, радиоузлом. Я проверил - закрыто. На этаже имелись еще две двери. Одну, рядом с радиоузлом, похоже не открывали много лет; другая, возле оранжереи, оказалась не запертой. Кладовка, где хранился всякий хлам. В солнечном свете, проникающем через мутное мансардное окно, танцевали пылинки. Простучав по железному полу оранжереи, я вышел на крышу. Блистала в воздухе едва различимая снежная сыпь. Хинкус сидел в кресле, ближе к каменным перилам, спиной к оранжерее, лицом на долину. С крыши открывался отличный обзор. Ну и, конечно, прекрасный воздух. Тогда почему он так дергается, словно ему в спину вступило? Схватится за подлокотники, вожмется в спинку, крутя головой; потом обмякает, подается вперед, упирая в ноги локти, обхватывает руками голову и опять напрягается. - Хинкус, - сказал я негромко. Он подскочил, будто я подкрался и хлопнул его по уху. Резко обернулся. Нет, определенно с ним происходило нечто большее, чем переживание за прокаженный организм. Хинкус был напуган. Ворот рубашки под пиджаком распахнут, но не похоже, что ему было жарко. Лицо посерело, полчаса назад оно было гораздо живее. Я обратил внимание на снег перед креслом, взрыхленный множеством следов. - Что случилось? - Ничего, - полувопросительно ответил Хинкус. - На вас лица нет. Он судорожно взмахнул руками, потрогал лоб, щеки, нос. - Нормально, - выдохнул облегченно. - Я... это... перепил, инспектор. Он покрутил головой. - О! Вон она! Подняв из снега бутылку, показал ее мне. Виски оставалось на треть. - И зачем столько пить? - строго спросил я. - Без виски не могу! Не знаю, пьяным он не был. - Мне с виски спокойнее. - Хинкус успокаивался. Он поднялся с кресла и прошелся, затаптывая следы. Таким образом они, вероятно, и появились. - Как выпью, так и вроде забуду, что за дрянь у меня в нутре. Он ткнул себя кулаком в грудь. - Да только пью и не пьянею. Как в землю лью. А совсем не пить нельзя. Если совсем не пить, то и с ума сойти можно. - И все-таки воздержитесь, - сказал я, пытаясь понять, врет он или нет. - А то привыкните. Дышите воздухом. - И ешьте мясо черномясой курицы, - невесело усмехнулся Хинкус. Оперся о перила и стал смотреть на горы. - Давайте поболтаем на спокойные темы, инспектор. - Он взглянул на меня. Глаза его наливались хмелем. - Не видели, куда увели того... ну, который на лыжах катался, вон тут вон? Не сломал он там себе... че-нибудь? Запьянел Хинкус. Но минуту назад он был трезв. Потому что находился в состоянии нервной встряски. А сейчас отошел, и виски взяло свое. Темнит Хинкус. Что-то с ним случилось, пока он тут сидел. - А, инспектор? - Бог милостив, все обошлось. - Это хорошо. - Хинкус, кивая, уселся обратно в кресло. - А то редко так бывает, чтобы все обходилось. Я чувствовал, что не дотерплю до завтра и залезу в его номер. - Ну и как вам здесь, в отеле? - Я тоже подошел к перилам. - Кругом одни скопидомы, - проворчал Хинкус. - Хоть кормят нормально. - Странных происшествий не случалось? - спросил я как можно более безразлично. Хинкус быстро на меня взглянул. - Нет. А должны были? - Очень может быть. Тут, видите ли, любят пошутить. Интеллектуалы на отдыхе, все им не сидится, вот и устраивают друг другу розыгрыши. А непричастные страдают. Вчера меня заперли в собственном номере. Сегодня устроили глупость с душем. - Да, я слышал. - Отель-то как называется, заметили? - Ну да, интересное название. - Вот оно и играет на здешний образ жизни. Шутники уверяют друг друга, что во всем виноват Погибший Альпинист. Хинкус не ответил, я посмотрел на него. Опять он стал бледным. Привидение он здесь увидел что ли? - Так что, если вдруг столкнетесь с чем странным, особо не переживайте, - сказал я наставительно. - Ладно. Не буду. Мы помолчали. - Слушайте, инспектор, - подался Хинкус ко мне, - а вот тогда скажите мне, раз вы тут хорошо ориентируетесь, девчонка эта, Барнстокра - она кто, мальчик или девочка? - Вы не смогли определить? - усмехнулся я. - Так ведь черти-что! - почти взъярился Хинкус. - Посмотришь так-то, вроде и девчонка. Но характер, норов... Очки, опять же. - Девчонка она, - сказал я. - Разбалованная и вредная. - А Барнстокр, он, что ли, иллюзи... зиционист... Фокусник, в общем? - Неужели не слышали? - Да я не увлекаюсь... этим всем. Вижу, одет он нарядно, прямо аристократия. А он возьми и достань цветок из воздуха! Видели, у душа? - Для меня он снял цветок с плеча, - кивнул я. - Мастер своего дела. - Да уж, - задумчиво уставился Хинкус на перистую дымку, появившуюся в небе. - А вы Филина знаете? - вдруг брякнул я. Хинкус сглотнул прежде чем ответить. - Какого еще Филина? - Да жил здесь такой постоялец, - на ходу стал я выдумывать. - Все тоской маялся, и однажды утром решил уйти в горы, на лыжах, а обратно уже не вернуться - дескать, совсем никому не нужен... И я рассказал ему историю, которую поведал мне Алек о Згуте. Многое сократил, потому что главное я уловил, что и требовалось. Упоминание Филина взволновало Хинкуса. - Дурак человек, - отозвался он на мой рассказ, когда я закончил. - А полиция наша - герои! Я и не сомневался, инспектор. Я тоже в этом не сомневался. Как ловко я все разузнал и сейчас вскрою его комнату, без всяких там ордеров и прочих разглагольствований. Ловчее меня только Альпинист, который все это и выдумал. Ну ничего. Разберемся. - Пойду, Хинкус. - Я отстранился от перил и отряхнул от снега рукава свитера. - Просплю до самого обеда. Не ходите больше за выпивкой. И оденьтесь теплее, что ли. - Тепло мне, - буркнул Хинкус. - А чего вы вообще сюда приходили? Видом полюбоваться? - Конечно. Погода-то нынче. Я спустился на первый этаж. В библиотеке играли в карты дю Барнстокр и Олаф. - Господин Глебски! - воскликнул Барнстокр. - Присоединяйтесь. Дорогой Олаф, вы, конечно, приглашаете господина инспектора? - Да, - сказал Олаф, не отрываясь от карт. И объявил пики. Я извинился, сославшись на небольшой опыт. - Вы только представьте, какую новую шутку учинил наш покойник, - неожиданно сказал дю Барнстокр, и я замер на полушаге. - Вот, поглядите. Он вынул из кармана бумажный лоскуток и протянул мне. - Что это? - Записка. - Дю Барнстокр выложил перед Олафом карту. - Ее просунули под дверь моего номера. Он опомнился через мгновение: - Мой дорогой инспектор, если вы подумаете, что эта шутка и я ее разыграл, вы будете не правы! Я говорю правду. Я снова посмотрел на бумажку. Там было: "Мы вас нашли. Я держу вас на мушке. Не пытайтесь бежать и не делайте глупостей. Стрелять буду без предупреждения. Ф." Меня пробрала дрожь от осознания, что все происходит в действительности. Мне казалось, что утро, когда я гулял на лыжах, было много лет назад. Шутки в сторону, даже если они шутки. Я буду поступать согласно совести и закону. А если шутник раскроется - для него лучше будет, чтобы ситуация, в которой Хинкус убийца, являлась настоящей. Потому что от меня ничего хорошего ему ждать не придется. - Хорошо. - Я сунул записку в карман, выдвинул стул и сел. - Раз все происходит взаправду, расскажите, от кого вы прячетесь. - Я? Прячусь? - засмеялся дю Барнстокр, выкладывая карту. - Что вы, инспектор, я никогда ни от кого не прятался. Чист перед законом! Олаф, вы проиграли... Это же всего-навсего шутка! Мистическое происшествие. - Значит, никто не грозит вам смертью? - Не приведи Господь! Я быстро поднялся. - Не поддавайтесь на провокации, - сказал я, задвинув под стол стул. - Не шутите в ответ. - Мне бы и в голову не пришло, инспектор! Смаковать дух мистицизма - вот мой удел. Лично же смущать таинственным - для того у меня есть арены и театральные помосты. Я ведь тоже здесь в отпуске. - Барнстокр выкладывал карту за картой. - По первой ставке, дорогой Олаф, вы проиграли. По второй ставке - вы проиграли. Олаф откинулся на спинку кресла и покорно развел руками. Я открыл дверь в кабинет Алека одновременно с его позволением входить. - Невозможно дожидаться завтра, - сказал я, подходя к столу. - В шутку или всерьез, но кого-нибудь очень могут убить. Я протянул ему записку. - Хинкус странный. Боится, нервничает. Может и сорваться. Я упомянул при нем Филина, и его пробрало. Так что, Алек, придется и нам пошутить. Если нас застукают, скажем, что ищем туфли. Хинкус торчит на крыше, давайте ключи. Алек вздохнул. - А вы будете свидетелем. Алек! - Хорошо, Петер, идемте. В кабинете был второй ярус. Алек поднялся туда и вернулся со связкой ключей. Заперев дверь, мы пошли к Хинкусу в номер. - Он спрашивал меня про Барнстокра, - приглушенно говорил я, - ничего особенного, но через пару минут Барнстокр дает мне эту записку. Слишком много совпадений. - А что вы будете искать в номере? - спросил Алек чуть погодя, мы уже миновали лестницу. - Осмотрюсь. - Я вертел по сторонам головой. В коридоре никого не было. - О многом может рассказать багаж. Только бы не попались часы Мозеса. Иначе все усложнится по самое горло. Какой ключ? Алек, держа за нужный ключ, протянул связку. Номер Хинкуса был добротнее, чем у нас с Симонэ. И выглядел он совершенно нежилым. Зашторенное окно, нетронутая постель - идеальный порядок. Только на спинке кресла скомканный плед, а на полу бок о бок объемный саквояж и пузатый рюкзак. В саквояже были часы. Лежали в уголке, с раскрытой крышечкой, чтобы обязательно бросались в глаза. Только так и поступают опасные гангстеры, отправленные по следу жертвы. А еще под украденные часы они кладут пистолет, чтобы не пришлось при нужде копаться в вещах. Для настоящих гангстеров обычное дело в первый же день появления в отеле совершить кражу. Риск засыпаться исключен, они ведь гангстеры, крутые ребята. Я достал часы и пистолет. Оружие гангстеров - маленький дамский браунинг. Можно использовать как зажигалку. В крайнем случае, кого-нибудь напугать. К чему выходим? Что Мозес натравливает меня на Хинкуса? А Хинкус... приехал сюда за Мозесом, но перепутал его с Барнстокром. Вариант, где Мозес тоже решил пошутить, я отбросил. В любом случае выходит, что Хинкус замышляет. Притормози, Пуаро, одернул себя я. Может, замышляет Мозес. То, что Хинкус дернулся на Филина, может ничего и не значить. Черт, нет у меня опыта в подобных делах, этим занимается Згут. Ладно. Что делать?.. Я поворошил вещи в саквояже, заглянул в рюкзак. Вроде бы ничего. Я выщелкнул обойму, сунул ее в карман, а в другой положил пистолет. Подумав, забрал и часы. - Я поговорю с Мозесом насчет часов, и с Хинкусом насчет пистолета, - сказал я сосредоточенному Алеку. Приведя вещи в порядок, напоследок окинув взглядом комнату, я открыл дверь, и мы вышли в коридор.