Оттенки внезапностей (1/1)

Тьма. Холод и тьма. Жёлтые глаза-фонари смотрят издалека голодно и алчно. Асфальт под ногами походит на поле боя?— выщербленный и вздыбившийся так, что идти, не спотыкаясь?— уже искусство. Впрочем, это искусство Мстислав Бакулин освоил лет десять назад как минимум?— кошачья грация и непревзойдённое владение собственными ногами рано или поздно приходят к каждому, кто по собственной глупости или крайне неудачному стечению обстоятельств оказался жителем ХТЗ. Родимый район, превосходный настолько, что хуже придумать сложно. Но сегодня угнетали не грязь. И не отвратительное освещение. И даже не жуткая вонь отходов. Мстислав торопился, хотя и знал: даже, если бежать, разрывая лёгкие, это не поможет. Это его не спасёт. Никак.Эта паранойя не оставляла его вот уже много дней. Он знал, он ожидал: страшное скоро случится. Он не питал иллюзий. С самого начала, ещё с тех пор, когда принял вызов и стал взаимодействовать с теми, кто жертвовал жизнями у разрыва, Мстислав ожидал расплаты. Это было неизбежно, как наступление осени после лета, как закат и восход, как любое столь же неотвратимо фундаментальное, что для сравнения только придёт на ум. Мстиславу хотелось верить, что всё-таки это случится поздно. Возможно тогда, когда он станет достаточно стар. Возможно тогда, когда перестанет бояться смерти. Тем не менее надежды его нисколько не оправдались. Бакулину до старости не дожить. Дни сочтены?— он понял и принял это в тот мрачный морозный день, когда прямо в его рабочий кабинет заявился демон. Что он нёс? Быть может, угрозу, а может?— предупреждение. Всё, о чём думал Мстислав: избежать резни. Думал о Милке. Думал, что сам умереть готов. А её?— за что?Милка смотрела с ужасом. Умная, проницательная, родная?— она понимала. Слишком хорошо понимала всё. Он, уходя, целовал?— яростно и алчно, так, как прежде никогда на рабочем месте не делал с нею.Губы горели на тёмных улицах, руки всё ещё помнили тепло. Нет, конечно нападения случались и прежде?— мелкие демоны на окраинах, прочие?— те, что приходили за пациентами от разрыва. Но никогда, никто столь же ужасающий, никогда, никто такой колоссальной силы. Никогда, никто среди бела дня.Он практически приказал, заставил прямо с работы уехать к отцу. Домой. Помнил, как ругалась, как говорила ?останусь. Не брошу?. Он убеждал-просил: ?уезжай, глупышка?. Он обещал: справится и вернётся. Проще ведь справиться самому. С этим конечно проще.Он крепко сжимал пистолет в кармане. Верила ли Милка? —?Милка ему не верила. Но верила в него. Милка прекрасно знала: выжить одному будет гораздо проще. Если же придётся защищать обоих?— оба и погибнут.Почему не обратился в полицию? Почему не попросил о защите там? Не потому ли, что знал: защиту не предоставят, сделают только хуже. Он помогал властям. А власти ему? —?нисколько.Щебень под ногами. Хруст неприятный, резкий. Крупный кирпич?— споткнулся, но устоял.Когда открыл в себе способность видеть и понимать, когда научился взаимодействовать с астральными телами, Мстислав просто не смог остановиться, просто не смог отказаться. Каждый день кто-то страдал от разрыва?— материя миров, исказившись, бесконтрольно превращала людей в уродов. Обычно от таких избавлялись. Кого-то отправляли на пенсию, кого-то убивали, кого-то…Нет, Мстислав помогал не властям?— бросался на помощь людям.В узких кругах о Мстиславе знали. Знали, как о последней надежде, знали, как о… волшебнике? В некотором смысле пожалуй да.Когда-то он работал практически у самого разрыва?— тяжёлое было время. Люди его боготворили. Демоны?— ненавидели. Это ведь банальное правило боя: хочешь убить как можно больше вражеских солдат?— убивай хирургов. А он был такой один.Потом появилась Милка. Вернее как, появилась. С того дня, как впервые увидел её бесконечно глубокий, чарующий, мягкий взгляд Мстислав нисколько не сомневался: Милка в его жизни была всегда. Милая милка. Он за неё боялся. Первое время подумывал бросить всё. Милка убедила: бросать не надо.Так перебрался в Харьков?— подальше от разрыва с его опасностями. Подальше от демонов.Но демоны наконец-то его нашли.Он ожидал нападения в тот же день. Он ожидал: пора бы. Летели дни. Милка звонила из Киева, всё угрожала вернуться?— Мстислав тянул. Больше всего он за неё боялся. Если демон подобной силы вырвался, если проследил за одним из его пациентов…Счастье, если демон всего один.Ожидание убивало. Он не понимал, почему и зачем демон заявился так нагло, средь бела дня. Он не понимал, почему попросил о помощи. Он не понимал. Неизвестность его страшила.И вот наконец интуиция подсказала: это случится сегодня. Сегодня?— точно. Стискивая в кармане нагревшийся от руки пистолет, Бакулин заставлял себя торопиться, но не бежать. Бакулин прислушивался. Слышал шаги за спиной. Слышал: его нагоняют. Бакулин сжимал пистолет. Бакулин был готов защищаться, но думал, что это?— смерть.Бакулин не ошибался.Он пропустил прыжок. Влажные челюсти, чёрные лохмотья, могильный смрад?— существо налетело внезапно из-за спины?— пнуло, толкнуло?— Бакулин упал на землю. Существо тотчас навалилось сверху. Лязганье, хохот?— руки прижаты, оружия не достать. Зубы на горле. Всего-то гуль? А он ожидал кого-то похуже. Кого-то… хотя бы джинна. Он ожидал. Слишком старательно. Слишком долго. И потому допустил ошибку. Глупо умереть от банального гуля, с которыми в злачных подворотнях справляются даже дети. Глупо умереть просто потому, что пистолет в кармане. Глупо умереть. Умирать?— это ведь вообще, если подумать, глупо.И Милка. Как она дальше-то будет жить?Зубы на горле. Больно.—?Э-эй! Я тут!***Сегодня в Союзе был очередной до крайности странный традиционный праздник, а именно?— Крещение. День, когда люди зачем-то совмещали два самых отвратительных явления, которые только можно себе представить?— мороз и воду. В смысле, сначала долбили лёд, а потом едва ли не голышом окунались в прорубь. Я из любопытства слетал?— поглядел. Ничего интересного?— синенькие, стучащие зубами простолюдины, на девяносто процентов состоящие из мурашек. Жалкое, мокрое зрелище. А как ещё, если мороз под двадцать? Праздник не впечатлил. Вот если бы они лбами об лёд стучали… мечты-мечты.Тем не менее, в рамках программы приобщения к местному колориту, Мендрейку я не преминул устроить Крещение на дому в особенно жёсткой форме, разбудив пацана горстью ледышек под одеяла. Нат, как и я, праздник почему-то не оценил?— долго визжал, матерился и почему-то угрожал. Почему-то?— мне. Хотя я-то тут причём? Все вопросы вообще-то исключительно к малороссийским традициям. А я самый белый. И самый пушистый.И в доказательство я превратился в кролика. Меня тотчас схватили за уши, принявшись с остервенением их таскать. (за этим я ему руки восстанавливать что ли помогаю? Эх… неблагодарная он скотина. Ещё и природу не любит. Абсолютно. Особенно маленьких милых кроликов). В отместку я его радостно покусал. Понравилось. Мальчишка взвизгнул, а я, наплевав на совесть, куснул ещё раз. После этого он со мной не разговаривал. Целых пятнадцать минут. Рекорд.Помимо крещенских извращений сегодняшний день был знаменателен ещё и грандиозным закрытием новогодней ярмарки, которую мы с Мендрейком едва благополучно не проворонили (сперва в больнице, а потом где-то в закоулках моей депрессии). В итоге я подумал и мы решили: сегодня идём на ярмарку (решение принималось в те драгоценные минуты, когда мальчишка ещё дулся, так что его молчание было сочтено за согласие. А нечего меня игнорировать. Подумаешь, цапнул?— тоже мне проблема. Мог бы вообще сожрать).Ярмарка галдела, смеялась, пила и пела, пахла кострами, глинтвейном и шашлыками, сыром, разогретым над углями, шоколадными зайцами на деревянных палочках, имбирными пряниками и яблоками, запечёнными в карамели. Несмотря на мороз, людей было, как на восточном базаре?— не протолкнуться. Все краснолицые, шмыгающие носами, все закутанные в шапки-ушанки, шарфы и шубы, но все исключительно счастливые. Искреннее умение радоваться, демонстрируя эту радость всем и всему вокруг?— это вообще исключительная способность такая Малороссийская. Многим (и кому-то очень противному и всё ещё надутому в особенности) стоило бы этому поучиться.Показного недовольства Ната хватило тем не менее на пару минут от силы. Вскоре мальчишка безостановочно крутил головой, как перепуганная сова, и постоянно распахивал рот. Мне в него аж что-то засунуть хотелось. Ну я и засунул. Яблоко. В карамели.Дальше были шашлыки, дымный зефир и грибы на гриле. Нат превратился в ребёнка. Восторженного ребёнка, который едва не подпрыгивал в кресле. Если бы мог, тормошил бы за руку. Всё ему было интересно, всё ново. Если бы мог, канючил бы с хором прочих малолеток ?купи, купи?. К счастью, из этого возраста мой персональный ребёнок вышел, так что только озирался да задавал вопросы ?А это что? А это куда? А туда пойдём?? Это почему-то не раздражало. Мне вообще было как-то светло и тепло внутри, как-то до странности уютно. Глядя на сжимающего стаканчик с глинтвейном Ната, я никак не мог разобраться в ощущениях. Что-то как будто щекотало, но одновременно с этим болело в сущности. Чего-то хотелось. Чего-то для меня абсолютно нового.К счастью прежде, чем я погрузился в это, глинтвейн пацана закончился. Сыто икая, Мендрейк (о чудо), заявил, что уже ничего не хочет, а если даже хочет?— не может. Ну разве что только пряник. С собой. На завтра. И яблоко ещё. И можно шашлык. На ужин. Я, хохоча, потыкал его в живот. Впрочем, через многослойность своей одёжки он это вряд ли вообще заметил.Вернулись домой оба довольные и оба абсолютно пьяные почему-то. Всё-таки вопреки глинтвейну Мендрейк замёрз, так что первым местом, куда его следовало засунуть как можно скорее?— конечно же была ванна. Ванна у нас имелась теперь удобная?— не то, что прежде?— с ручками для того, чтобы волшебник мог себя самостоятельно приподнять, с изобилием разнообразных баночек и флакончиков, оставшихся на память ещё от Лизы, со съёмным практичным душем.Привычно растирая мальчишку большой мочалкой, я внимательно его разглядывал?— слабые, тонкие ножки-палочки, тощее тело, руки с застарелыми венами-синяками, хрупкие длинные пальцы, бледная кожа. М-да… не красавец на первый взгляд. Тем не менее видел я и другое?— острые, но вместе с тем вполне привлекательные черты, красивые правильной формы губы. Рано или поздно он вполне может превратиться в достаточно симпатичного мужчину. Рано или поздно он мог бы. Если бы не ноги. Если бы не то, что не сможет встать.Разбирая и аккуратно прочёсывая тёмные пряди гребнем, я почему-то продолжал думать о нём?— о лице и теле, о непредсказуемом, но постепенно меняющемся характере. Думал об улыбке, думал о том, что пацан наконец научился смеяться по-человечески. Думал. И снова тепло разливалось в сущности. Он не был красив, не был примечателен. Он был исключительно отвратительным, был исключительно мерзким?— этот дрянной волшебник.Я для чего-то коснулся его лица. Тёмные глаза.—?Всё хорошо? —?Он смотрел изумлённо. —?Ты просто… М…Странное тепло. Жгучий комок внутри. Снова желание?— будто голод. Голод. Возможно? —?нет.—?Да. Я закончил. С волосами.Пальцы на скуле, на щеке и шее. Неужели я действительно хотел бы его сожрать? Или, если нет, чего же тогда мне надо?Он судорожно вздохнул. Губы приоткрылись, веки сомкнулись.—?М…Я наклонялся. Я наклонялся медленно.А потом вскочил, практически оттолкнув от себя мальчишку. Он вскрикнул?— может в изумлении, а может в испуге. Стоя над ним и сжимая зубы, я пытался совладать с необъяснимым голодом.—?Нужно улететь.Нат приподнялся на локте с трудом.—?Ты… что? Поздно. Куда?—?Яйца. —?Я стоял у окна. Меня почему-то вело. Слишком хотелось наброситься, слишком хотелось коснуться снова. Слишком хотелось…—?Боже, какие яйца?—?Яйца. —?Какие, я и сам до конца не знал. —?Там… кажется закончились. Надо купить. Если захочешь. На завтрак. А яиц и нет.Нат от изумления даже на второй локоть сумел подняться.—?Поздно,?— повторил. —?Бартимеус, какие яйца?Я чувствовал себя по-дурацки. Чувствовал просто чертовски плохо.—?Яйца. На омлет. Ты засыпай. Без меня.И, больше не оглянувшись, я улетел в окно. Мне требовалось срочно отвлечься. Хотя бы на что-то. Даже если этим ?чем-то? окажутся вправду яйца.Несколько часов я бестолково кружил над городом. Я не хотел понимать. И думать не хотел. Даже несмотря на то, что подумать следовало. Я больше не мог доверять себе. Только не после того, как едва не сожрал мальчишку. Или не сделал что-то совсем другое. Что-то, из-за чего меня неотвратимо к нему тянуло.Что-то неправильное, что-то болезненно горячее всё ещё жестоко терзало сущность. Распахивая клюв в беззвучном крике, я подставлялся горлом навстречу ветру, я позволял подхватывать и швырять.Почему мне хотелось касаться Ната? Почему нравилось расчёсывать его волосы? Почему я хотел?..Мысли по кругу без перерыва.Я не вернусь, пока не успокоюсь. Я не вернусь, пока не найду ответ. Я не вернусь.Но вернуться придётся. Скоро. И объясниться. Как?Снизившись, я медленно поплыл над крышами и фонарями. Кончики крыльев слегка дрожали. В остальном же птица, которой я сейчас был, оставалась полностью неподвижной. Только глаза безучастно смотрели вниз. Может я просто голоден? Может потихоньку схожу с ума вдали от Иного места?Редкие машины и фонари. Тёмная фигурка?— какой-то человек, крохотный, ничтожный, такой до смешного маленький с высоты.Может быть мне стоит его сожрать? Я никогда не любил людей, но ведь зачем-то же это нужно. Если для безопасности Ната придётся…Тень за спиной человека?— лохмотья, даже отсюда?— вонь. Надо же, ирония. Кажется, и без меня кого-то сейчас сожрут.И почему я приземлился? Зачем я рванул на помощь?***Гуль обернулся. Резко. Тяжесть сместилась, и это позволило Бакулину сделать короткий вздох. Кожу саднило, но кажется рана была не глубокой. Царапина?— всего-то. Слишком знакомый голос: ?давай, приятель. Хочешь поразвлечься?— начни с меня. Ой! Позабыл… у тебя же кишка тонка?. —?Мстислав наверняка его слышал. Слышал недавно. Только когда? И где?Яростный рёв. Рывок. Гуль, позабыв о предыдущей жертве, бросился к новой.На несколько мгновений Бакулин всмотрелся в небо. Звёзды?— далёкие, колкие, ледяные. Звёзды, которые настолько Мстиславу нравились. Всё-таки жив. Всё-таки может смотреть на звёзды. А, если пошевелится, если заставит себя подняться?— даже увидит Милку. Если в мире и было что-то прекраснее этих далёких звёзд?— только она. И только мыслями о ней Бакулин заставил себя подняться.Шею саднило. От выброса адреналина дрожали руки. Он тем не менее вскинул пистолет. Вскинул, направил вперёд…И только тогда наконец-то вспомнил, почему голос неведомого спасителя показался настолько ему знакомым.Гуль испарился бесследно.Жуткая тварь стояла и ухмылялась. Жуткая тварь?— та самая, что нагло заявилась к Бакулину в кабинет.—?Не подходи. Убью. Пули?— серебро.—?Эй, ты мне это брось. Брось, говорю.Пальцы дрожали на спусковом крючке. Вот она?— тварь. Он наконец вернулся. Снова пришёл. Чтобы… зачем? Если убить, почему же спас.Просто нажать курок. Просто забыть о страхе.—?Слушай, опусти. Это тебе не игрушка. Давай же. Брось. Я помог тебе, а ты дай мне уйти. Разойдёмся, как в море корабли. Опусти же. Ну?!Сощурившись, Мстислав мог видеть, кем притворялась тварь?— привлекательный мужчина?— смуглая кожа, пухлые губы, лыжная куртка, ботинки, глубокий взгляд. Слишком темно. Но Мстиславу хватало света. Слишком темно для простых людей.Его продолжало колотить. Гораздо яснее он видел хвосты и зубы, щупальца, лапы, шипы, отростки?— всё извивалось, клубилось, перетекало.Пальцы вспотели. Он слишком устал бояться. Страх разъедал кислотой, не давал покоя. Просто нажать курок, высадить обойму.—?Почему ты помог мне? —?Оружие выплясывало в ладони, но Бакулин не сомневался: выстрелы будут точны. В нужный момент рука не подведёт и рука не дрогнет. Если момент настанет.Медленно, осторожно, будто сквозь сопротивление водной толщи Мстислав опустил пистолет?— дуло смотрело в землю. Это тем не менее было не больше, чем просто жестом. Оба?— Мстислав и демон?— прекрасно знали: выстрелить Бакулин успеет. Вскинет?— и не промажет. Это ведь дело навыка. Почему тварь не пыталась применить никаких уловок? Почему не пыталась умчаться на птичьих крыльях? Боялась ли, что в спину нагонит пуля?Демон собирался ответить. Точно собирался. Но тень некого неясного осознания вдруг промелькнула в нём.—?Лицо у тебя знакомое. И эти глаза… Бакулин… Мстислав. Доктор Бакулин. —?Демон расхохотался. —?Не важно уже, почему. Я пожалел, что помог тебе. —?И он принялся отступать. Сделав два шага спиной вперёд, медленно развернулся на пятках. Бросил угрюмо:?— стрелять не вздумай.Бакулин устал бояться. Он слишком хотел избавиться от страха, слишком хотел, чтобы наконец-то вернулась милка. Два пути. Первый?— вскинуть пистолет и выпустить всю обойму. Или попытаться…—?Эй! Этот твой… брат… —?он выделил слово саркастической усмешкой,?— действительно существует?Демон остановился, резко обернулся, будто Мстислав за верёвку дёрнул. Тёмные глаза. Может быть надежда, а может?— гнев.—?Да. Существует,?— выплюнул враждебно. —?Тебе-то что?Мстислав поднял руку с пистолетом. Через мгновение тяжесть оттянула его карман. Протягивая вперёд раскрытые ладони, он чувствовал себя последним идиотом, но в тоже время знал, что именно так поступить и должен.—?Завтра в двенадцать у выхода метро к площади Независимости. Если это в моих силах, я попытаюсь помочь вам, Борис… Могутен.Демон недоверчиво хмыкнул.—?Я должен тебе поверить?—?Это справедливо. Ты спас меня, а я?— помогу тебе.И он отвернулся?— быстро зашагал по щербатой дорожке к дому. Руки продолжали дрожать, в голове шумело, на горле запеклась тонкая струйка крови.—?Завтра в двенадцать у выхода метро к площади Независимости,?— донеслось через несколько мгновений Мстиславу в спину. —?Я буду ждать… доктор Бакулин. Там.