Оттенки в субьективности (1/1)

Маленькая головка дёргалась при каждом шаге, клюв утыкался в асфальт, выискивая остатки рассыпанных хлебных крошек. В солнечном свете птичьи перья отливали голубым и чуть-чуть зелёным, словно кто-то невзначай вымазал тёмно-серую спинку краской.Лиза любила птиц. И любила солнце. Ветер трепал её волосы, играл с бахромой на шали, которую перед выходом Лиза заколола на груди старой бабулиной брошью; время от времени усиливаясь, ветер подхватывал и кружил золотистую стайку опавших листьев. С тех пор, как училась в медицинском и каждое утро бегала к метро через пустынный парк, Лиза полюбила шуршание листвы под подошвами. Нарочно всегда бежала не по дорожкам. Тогда же и хлеб с собой начала таскать?— бросала кусочки, как Гретель за спину?— с улыбкой кормила птиц.Зарубежные сказки?— контрабандные книжки из-за границы. Маленькой Лизе читал их дед. С дедом и английский учить начала сперва. Дед говорил: пригодится, а Лиза тогда не понимала, когда и зачем, но любимые сказки выучила практически наизусть. А с ними и язык. Поскольку постольку?— но тут уже то, что есть.День стоял ясный, но прохладный. Пальцы у Лизы озябли, и она сцепила их замком, согреваясь.—?Перчатки.—?А? —?Лиза растерянно моргнула, сосредоточилась. Прямо перед ней, протягивая чёрные кожаные перчатки, стоял Борис. —?Я… не замёрзла. Спасибо. —?- Лиза почему-то смутилась?— и оробела. Что-то гипнотическое и опасное, что-то не поддающееся описанию была в Могутене старшем.—?На. —?Он даже слушать не стал?— сунул перчатки в руки, тотчас же отвернулся, размашистыми шагами пересекая расстояние до скамейки, возле которой стояло инвалидное кресло. С кресла смотрел подопечный Лизы. Стоя на некотором расстоянии от беседующих братьев, Лиза находилась тем не менее достаточно близко для того, чтобы в случае чего поспешить на помощь, но и личного пространства обоих не нарушала.Борис уже вернулся на край скамейки. Судя по мимике, о чём-то оживлённо заговорил. Даже если бы Лиза подошла и прислушалась, она бы всё равно не поняла ни слова?— в её присутствии Братья общались на Латыни. Звучание этого языка Лизе хорошо запомнилось со времени учёбы в медицинском, но те несколько терминов, которые она знала, ни за что не позволили бы уловить хотя бы отдалённый смысл разговора.—?Лиза! —?Окликнул голос. Подняв руку, Натан махнул со своего кресла, и Лиза тотчас ощутила некоторый прилив заслуженной гордости. В самом начале этого он не мог. —?Идём. Борис говорит, там за углом кофе раздают.—?Продают,?— она поправила автоматически. Хмык со скамейки. Могутен старший взялся за ручки кресла, вывозя его на асфальтированную дорожку.—?Ты бы не позорился лучше, Нат. —?И тотчас с неодобрением взглянул на ладони Лизы. Только тогда она осознала, что до сих пор бестолково сжимает его перчатки. —?Я их просто подержать дал?Лиза торопливо натянула перчатки. Они были такими большими, что в одну наверное могли бы поместиться обе её ладошки. Чтобы не спадали, пришлось стиснуть кулаки. Сразу же стало теплее.—?Мы договорились общаться на русском сегодня,?— Лиза шагала чуть-чуть позади, но рядом. От смуглого, подтянутого Бориса исходило лёгкое ощущение жара. Куртка его была расстёгнута, и Лизе почему-то подумалось: он хоть когда-то мёрзнет?—?Да. Мы есть. —?Ужасный акцент Натана. —?Но я буду мёртвый вечером.За углом и впрямь продавали кофе. Оставив их в отдалении, Борис вскоре вернулся с двумя стаканами?— латте для Лизы и чёрный с корицей?— брату. Себе как всегда не взял.—?Кофе не люблю,?— отмахнулся.Грея кончик носа о пластиковую крышечку, Лиза искоса поглядывала то на своего подопечного, то на Бориса. С его последнего возвращения пролетело чуть больше недели, и внезапно за завтраком Могутен объявил: вечером уедет. Денька на три.Лиза никогда не узнавала, куда он ездит. В самый первый раз оставляя её наедине с Натаном, он лишь коротко обмолвился: дескать по работе. Лиза сомневалась. Она знала, что Могутен старший владеет внушительным состоянием, знала, что где-то далеко, в почти мифической для неё Европе, у Бориса остался какой-то масштабный бизнес и что якобы сейчас Могутен пытается наладить нечто подобное и в союзе, однако же в подробности не вдавалась.Это в конце концов её не касалось?— куда там и зачем уезжает Борис так часто.Он стоял, сцепив руки за спиной, повернувшись лицом прямо навстречу ветру. Его тёмная кожаная куртка время от времени слегка приподнималась, чёрные волосы сплетались и шевелились. Прежде художественный, теперь беспорядок в его причёске стал воплощением первозданного хаоса. Лиза поплотнее закуталась в пальто, поправила краешек шали.Завораживающий, прохладный, практически всегда отстранённый Борис Могутен. Неразговорчивый и зачастую резкий, он сознательно окружал себя некой стеной отчуждения, за которую не подпускал никого. Сдержанный даже с братом, он тем не менее практически всегда оказывался рядом, если замечал, что Лиза нуждалась в помощи. Он на прогулках всегда покупал ей кофе, отправлял отдыхать, обещая домыть посуду. И вот даже сейчас, когда у Лизы просто замёрзли руки, он заметил издалека, как она тщетно пытается их согреть.Когда Могутен не запирался в святая святых?— своей персональной спальне, куда всем кроме него категорически запрещалось входить, оставаясь вместо этого на диване в гостиной с книгой, Лиза подолгу наблюдала за ним, изображая бурную деятельность?— поливая цветы, вытирая пыль, поправляя шторы. Борис вызывал в ней дрожь. Он был преступно привлекателен, он был таинственен, умён и богат. И при этом при всём он не казался счастливым Лизе.Стаканчик опустел. Длинные смуглые пальцы практически сразу извлекли его из Лизиных рук. Мимоходом подцепив и стаканчик Натана тоже, Борис приотстал на несколько шагов?— видимо выискивал взглядом урну. Дорожка шла чуть-чуть под уклон, и кресло продолжало катиться по инерции, но Лиза поспешила взяться за ручки. На всякий случай.Натан Евгеньевич, её подопечный, Могутен младший. Лиза толкала кресло перед собой, пока её подопечный смотрел, запрокинув голову, куда-то в сплетения практически обнажившихся ветвей. За ними развернулся небесный купол.Возможно когда-то этот мальчик и был привлекателен. Возможно когда-то в жизни его и были перспективы. Лиза контролировала каждое движение кресла. Она бы не могла назвать Натана особенно приятным в общении человеком. Он был вне всяких сомнений так же умён, как и старший брат, был образован, был эрудирован, но трагедия, о которой братья особенно не распространялись, сделала его раздражительным, резким, непредсказуемым и нетерпимым. Зачастую Лизе было сложно предугадать его реакцию. Иногда они с Натаном беседовали часами, обсуждая ту или иную книгу, занимаясь языками или анализируя Малороссийскую культуру, а порой одна лишь попытка заговорить приводила к яростным требованиям оставить его в покое.Возвращение Бориса немного улучшило настроение и характер младшего Моогутена, однако от Лизы не укрылась ни та холодца, с которой общались братья, ни то, как подчёркнуто резко держался порой Борис.С первого курса Лиза была сиделкой. Чаще?— приходящей, но иногда и жила подолгу в той или иной семье. И повсюду, всегда с тоской замечала одно и тоже?— то, какой тяжестью люди-инвалиды оказывались для родителей или своих супругов. Жизнь замирала. Жизнь не могла развиваться, идти, как прежде. Семьи угасали. Люди угасали. Люди сперва замыкались, затем становились сварливыми, а позже… в каждой семье по-разному.Борис уезжал. Лиза сомневалась, что по работе. Лиза так часто перед сном пыталась представить, каким до ужасной трагедии был Борис. Каким до того, как грузом на нём повис безнадёжный брат. Уж не тогда ли замкнулся? Уж не тогда ли стал так тоскливо смотреть в никуда, застывая надолго лицом и телом?Лизу очаровывал Борис. И Лиза его жалела.***Нат сосредоточенно наворачивал жаренную картошку с грибами. Сидя за противоположным концом стола, я самозабвенно ковырял свою порцию. Лиза всегда насыпала щедро, а я за минувшую неделю стал просто-таки виртуозом в искусстве перевода продуктов. Милейшего существа было повсюду настолько много, что я постоянно ощущал себя крайне некомфортно. Притворяться человеком часок другой?— это ещё ладно. Но неделю? Как они так живут?!Время с Мендрейком летело незаметно, тогда как в присутствии Лизы тянулось жвачкой. Тем не менее больше, чем на несколько часов я её ни разу не отпускал. Вернее, не отправлял, ибо к обязанностям своим Милейшее существо относилось настолько рьяно, что выпроводить её было сложнее, чем выманить из пентакля какого-нибудь мерзкого старикашку.В целом я не возражал?— она занималась с Натом, и делала это в отличии от меня, руководствуясь знаниями, а не интуитивным велением левой пятки. Я видел прогресс?— видел, как Нат сам наклонялся над столом, как клал на него запястья и, вцепившись пальцами в ручки супницы, немного её наклонив, медленно хлебал практически по-собачьи. Как это выглядело было не важно. Главное?— сам. Лиза знала, как поддержать, где помочь, Лиза разбиралась в человеческом теле лучше, чем я когда-либо смогу даже при огромном желании. Вместе с ней у Натаниэля появились не только продуманные физические нагрузки, но и уйма полезных приспособлений. Даже картошку волшебник сейчас уплетал практически без посторонней помощи.Сунув для виду кусочек картошки в рот, я, наконец-то не выдержав, вскочил из-за стола, прихватив тарелку. Хватит с меня. Выброшу прямо сейчас в унитаз.—?Просто потрясающе вкусно, Лиза. Доем в кабинете. Тарелку верну. Работа.И с изрядным облегчением хлопнул дверью. Я начинал маяться от скуки и в тоже время зверски устал притворяться. Слишком много мелочей приходилось отслеживать ежеминутно. Пришлось обзавестись даже некоторыми человеческими вещами. К примеру, одеждой, которую я регулярно сбрасывал в стирку. Или перчатками. Или курткой. Чёртова конспирация, африт бы её побрал.Джинсы и водолазка облегали, сжимали, практически душили. (Как они это носят?) Вишенкой на торте ко всем бытовым приятностям, Лиза притащила рябину сегодня утром. И подала на завтрак компот из этой паршивой ягоды. Компот, понимаете?! С яблоками и мёдом. ?Приятного аппетита, Борис Евгеньевич. Что-то вы побледнели, Борис Евгеньевич?,?— и заботливо так, участливо чашку под нос суёт.Выпуская себя на волю, я сменил облик. Снова и снова. Ненавистные джинсы вместе с трусами и водолазкой разлетелись ?клочками по закоулочкам?, не предназначенные для ношения ни огромным минотавром, ни львиноглавой воительницей. Боль отпустила. С болью прошла и злость.Я сам подписался на то, чтобы жить в союзе?— месте, где быть духом?— преступление, а выдать себя означает смерть. Я лично выбирал сиделку для Ната. Я лично настаивал на том, чтобы она постоянно жила при нас. О великий Амон, да неужели же такие клинические идиоты ещё существуют в мире?!Сев на кровать, дал себе время успокоиться. Главное?— Нат. Это пока что главное.Поздно ночью, когда Милейшее существо наконец отправлялось спать, я тише мыши просачивался к нему и мы подолгу говорили. Несмотря на то, что днём мы проводили вместе почти всё время, в присутствии Лизы оба мы держались подчёркнуто отстранённо. Видимо по привычке Мендрейк глядел на меня в лучших традициях Лондонских волшебников, а я на него?— именно так, как и должен смотреть благородный джинн на мерзкого человеческого мальчишку.Я ничего не знал о людях, о том, как их взаимоотношения должны смотреться со стороны. Я не знал, как полагается общаться братьям. Натаниэль в этом тоже не смыслил ни черта. Отсвечивать же тем хрупким пониманием, тем неясным теплом, что стало особенно ощутимо между нами с того вечера, когда Звёздное кольцо появилось на пальце Ната, казалось почему-то настолько же неприличным, как, для примера, мочиться на главной площади. (Впрочем и это вполне зависит от ментальности. Могу вас заверить, некоторые древние племена не видели в таком ничего особенного. Вы как-нибудь спросите, я вам ещё не того расскажу. Поверьте).Наедине же мы говорили. И говорили много.Однажды Мендрейк попросил расчесать ему волосы. Я непонимающе к нему присмотрелся.—?Зачем? Всё у тебя хорошо с волосами. Лиза уже расчесала. Я лично видел.Он покраснел.—?Лучше бы расчёсывал ты.—?Это ведь… М… —?Я попытался подобрать достаточно ехидную и в тоже время мягкую формулировку, но, потерпев фиаско, просто сказал как есть. —?Это же повод? Для… хм… Если я не пойду за расчёской? Если мне лень ходить?Нат едва заметно кивнул.—?Можешь не ходить.В тот вечер я перебирал его пряди, гладил по макушке, вискам, затылку. Черноволосая голова покоилась на подушке, и вскоре Нат размеренно засопел. А я просидел до рассвета. Только, когда с кухни донёсся сопровождаемый шумом воды перезвон тарелок, я тихим дымком просочился по коридору, чтобы вскоре из спальни появился сонно трущий глаза Могутен.Всклокоченные волосы, след от подушки на левой щеке?— я мимоходом всмотрелся в зеркало. Детали, детали, детали. За всем уследить, ничего не забыть.—?Доброе утро, Лиза.Набрать стакан воды, поднести к лицу, быстро испарить, прикрывшись отводом глаз. Усевшись на стул, завести беседу. Сразу обо всём и ни о чём. Аура спокойная, ровная. Чистая девочка. Чистая и исключительно сострадательная. Собственно, ведь именно за то я её и выбрал.***Борис, подхватив тарелку, исчез за дверью. Лиза с грустью посмотрела на то место, где он только что сидел, подумав, что картошка с грибами всё-таки наверное не пришлась ему по вкусу. Впрочем, Могутен старший никогда не отличался особенным аппетитом.С его уходом кухня сразу стала меньше и как будто темнее. Лизе не хотелось, чтобы он уезжал. За минувшее время Лиза успела привыкнуть к ощущению силы и надёжности, которые всегда излучал Борис, к желанию порадовать его, ему угодить, сделать его жизнь хотя бы немного лучше. И прежде рьяно относившаяся к своим обязанностям, теперь Лиза стала ещё более ответственной и внимательной?— откуда только силы брались на всё?Лиза ловила себя на мысли, что думает о Борисе уж слишком часто.Натан доел картошку. Поставив перед ним чашку с плотно зафиксированной упругой трубкой, Лиза повернулась к раковине, позволила себе, опершись о кварцевую столешницу, на мгновение уронить подбородок на грудь.Она не знала, что Борис ненавидит рябину. ?Личная непереносимость?,?— сухо объяснил Натан, когда Могутен старший вылетел за дверь, зажимая нос. Лизе тогда захотелось плакать. Безжалостно перевернув полную кастрюлю над унитазом, она трясла её до тех пор, пока последняя ягода не отлепилась от сладкого дна. Она предложила Борису кофе, но выглядел тот не особо бодрым. Только когда все они отправились на запланированную режимную прогулку, взгляд его немного смягчился. Умом Лиза понимала, что это всё пустяки, что всё это вообще ничего не значит, но с эмоциями, с крепнущим внутри непонятным чувством поделать не могла ничего.Сунув ладони под воду, поджала губы.Несколько дней назад Лиза проснулась пораньше?— напечь блинов и немало удивилась, увидев Бориса. Самую малость растрёпанный и помятый, с заметным следом от подушки на левой щеке, Борис был невероятно прекрасен. Настолько прекрасен, что комом получился не только первый, но и второй блин. Кляня себя и стараясь смотреть только на сковородку, Лиза вслушивалась в его Баритон.—?Быть может вам что-нибудь нужно, Лиза? Думаю, что в ближайшее время я уеду. Хотел бы, чтобы Натан ни в чём не нуждался.Русский в его исполнении звучал потрясающе?— мягко, чуть-чуть тягуче. Родной язык Лизы этому человеку был несомненно чужд, но лёгкий акцент лишь придавал очарования. Хотя,?— стало мучительно больно,?— куда уж больше?Блин наконец получился красивым. Ровным. Наверное на радостях от этого Лиза и осмелела. И потому задала вопрос.—?Что произошло с Натаном?Борис ответил не задумываясь.—?Трагический инцидент.—?И вы вернулись сюда…—?…потому что здесь медицина лучше. Потому что наша мать отсюда.Лиза и прежде всё это знала. Большего он никогда, ни разу не говорил.—?М… —?пальцы чуть-чуть дрожали. Лиза сказала:?— мне очень жаль.—?Он восстановится.Тесто полилось, зашипело на сковородке. Лиза не смотрела на Бориса. Смотреть боялась.—?А если нет? Если не восстановится?Он не ответил. Откуда-то ворвался сквозняк, хотя Лиза была уверена, что двери и окна закрыты плотно. Движение за спиной.—?Отличные блины. Хорошего утра, Лиза.И, подцепив пальцами обжигающе горячий блин, Борис излишне резко захлопнул дверь.У Лизы болело сердце. Тогда она впервые всерьёз задумалась о том, как сильно хочет, чтобы Борис был счастлив, как сильно хочет, чтобы был свободен, чтобы жил для себя, чтобы опять улыбался. Если Натан никогда не встанет на ноги, если Натан не восстановится, так она и пройдёт?— целая жизнь Бориса. Такого сногсшибательного, такого потрясающего Бориса?— в попытках и надеждах. Жизнь?— на алтарь инвалида. Как же хотелось Лизе раз и навсегда избавить Бориса от этой ноши. Переворачивая блины, слушая шёпот раскалённого масла Лиза была готова возненавидеть Натана. Просто за то, что был. Просто за то, что больше никогда не сможет восстановиться.Лиза поняла, что слишком задумалась, когда чашка Натана опустела, а она обнаружила, что так и стоит?— не вымыв ни одной тарелки. С ладонями под водой. Почему у Бориса нет своей семьи? Почему у него нет друзей? Почему?— никого, кроме калеки-брата?Сегодня Борис уедет. Чтобы работать. Жизнь?— на алтарь другому. А нужно ли это Натану? Если бы мог, если бы мнением его интересовались, что бы сказал Борису?— ?живи ради меня? или просто ?живи?? Каково это?— есть практически по-собачьи, зависеть от других, не быть способным даже на то, чтобы самостоятельно искупаться?Лиза смотрела на Него.Эта жизнь ужасна.Лиза смотрела на него. Но думала о Борисе.Лиза понимала, что сможет помочь.Обоим.