VII (2/2)

В мастерской было непривычно много хлама, но диван и стол блестели чистотой — видимо, он не так давно закончил работу. Под мольбертом лежали опустевшие железные тюбики и деревянная палитра, полностью измазанная краской. Когда Кирилл подошел к столу у окна, Жалелов заметил перепачканную шею и осунувшиеся черты лица. Он тяжело вздохнул и с трудом развернул мольберт с холстом так, чтобы Адиль видел. На картине была мать Кирилла — красивая женщина с букетом розовых пионов, точь в точь, как на том фото, но отца рядом не было. Мазки лежали так, словно он писал это с бережностью матери, держащей на руках своего ребёнка. — В понедельник её заберут на продажу, — сказал парень и рухнул на тахту.

Адиль присел на табуретку рядом и протянул ему стакан с кофе. В воздухе ещё стоял запах растворителя, не смотря на открытое почти настежь окно. — Спасибо, вы этим мне жизнь спасаете, — слабо улыбнулся он. — Чем занимались всё это время? — Работал, — сказал Жалелов, доставая стаканчики с мороженым. — Извини.

— Я же уже сказал, не извиняйтесь, я вам никто, — спокойно произнёс он. — Это не важно, смотрите, я кое-что ещё успел нарисовать. Кирилл поднялся и пошарил в габаритном ящике за столом. Достав папку, он неуверенно вытащил из неё лист. — Такая ситуация смешная вышла, я заказал акварель на все свои накопления, а она не пришла, хотя прошло уже три недели. Поэтому вот, — он протянул рисунок учителю. — Углём, но мне всё равно очень нравится. На достаточно большом формате листа был портрет Жалелова. Задумчивое лицо, карандаш за ухом, как когда он взял его у Кирилла на уроке, чтоб повертеть, а потом забыл, куда дел, и подпирающая голову рука, пальцы которой крутили дежурную сигарету. Адиль переварил его слова о накоплениях, ещё раз посмотрел на рисунок и поднял взгляд на Кирилла, смущённо потягивающего кофе с молоком. На его протезе была садовая перчатка, видимо, чтоб не испачкаться, а в белых волосах застряли мелкие частицы грифеля, что, скорее всего, означает, что спал он прямо за столом. Он старался заметить сейчас мельчайшие детали, вплоть до маленьких вышитых ромашек на уголках замызганной рабочей рубашки, чтобы понять, как парень видел его самого. И в какой-то момент Жалелов понял — он не заслуживает ни этого человека, ни его поступков.

Мужчина убрал из рук лист, отхлебнул кофе из своего стакана и сложил ладони. Ему пришлось настраивать себя на то, что сейчас будет очень сложно и больно.

— Кирилл, это самое лучшее, что я видел, правда, — начал он.

— Это подарок, — ответил парень.

— Послушай, мне нужно тебе кое-что сказать.

— А можно мороженое? — будто чувствуя, что совсем не захочет это ?кое-что? слышать, спросил он.

— Нужно, — кивнул он. — Забирай и моё тоже, я не голоден. В комнате раздался звук хруста вафельных кусочков. Адиль вспомнил, что когда парень ест — лучше не отвлекать, поэтому молча рассматривал рисунок. На самом деле, работа Жалелову понравилась настолько, что не будь всё так, как было, он бы не знал, куда себя деть от таких широких знаков внимания. Когда парень отставил стакан, он нехотя продолжил.

— Я в первую очередь хочу искренне извиниться, что врал тебе всё это время, — на одном дыхании произнёс он. — На самом деле я не волонтёр никакой. Я прокурор. И это я отмазывал хозяев того планетария. Мне очень жаль, Кирилл, но я не знал.

Смотреть в глаза Незборецкому сил не было, но он заставил себя поднять взгляд, думая, что заслужил это осуждение. Он молчал. Его лицо было прозрачным, а сам он будто уснул, оставив глаз открытым, не выказывая ни единой эмоции. Было видно лишь то, что он ждал чего-то ещё. Будто он чувствовал, что так легко отделаться не может.

— И это я был тем, кто прислал тебе протез. Я хочу попросить тебя взять его, а взамен я больше никогда не буду попадаться тебе на глаза. Я правда очень виноват и больше не хочу создавать тебе проблем. Кирилл обессилено выдохнул, опустил руки, подошел к мольберту и опрокинул его влажным покрытием на пол. Капли краски с картины разлетелись по ботинкам Жалелова, полу, драпировочной ткани и даже плинтусам. Злости на его лице не было, только немая усталость. Он лениво громил мастерскую — скинул бюст Ильича, опрокинул лестницу, попутно разбил несколько бутылок вина. Закончив, он присел на угол стола и в уголке рта сверкнула полуулыбка. — Понятно. Хорошее отношение людей я могу получить только из-за чувства вины. Видимо, это навсегда, — выплюнул он и вышел из мастерской. Адиль остался сидеть в полной тишине с застрявшими поперёк горла словами о том, что это не так. Спустя минуту во внутреннем дворике никого не было, а двери в библиотеку оказались закрыты. Он посмотрел на свои испачканные в мастерской ладони, прижал к лицу и вдохнул запах растворителя и масла. Было почти осязаемо больно. Он спустился к парковке и в последний раз посмотрел на интернат. Выкурил сигарету, глядя на просыпающуюся Москву со стороны дороги, сел в машину и с размаху ударил руль.

По субботам в интернате не работал даже медпункт, поэтому Кирилл скрылся на чердаке, где лежали старые книги и матрасы. Совсем близко, казалось, что прям в горле, стучало сердце, поэтому он улёгся на прохладный матрас и попробовал отдышаться. Получалось крайне паршиво. На тонких нитях паутины висели капельки влаги и Кирилл без споров отдал бы сейчас пол жизни за один глоток. Он провалялся наверху до середины дня, когда Алла Александровна поднялась бог знает за чем и нашла его дышащим через раз, хрипящим в свой собственный локоть.

Забросив его тело к себе на спину, она долго привыкала к его весу, не сразу сориентировавшись, как ей двигаться. Парень был лёгким, но торчащие кости плечей упирались ей в спину, потому каждая ступенька отдавалась болью меж лопаток. Женщина не испугалась, не стала поднимать шум, лишь отперла своим ключом сестринский пост и уложила его на кушетку. ?Слава богу Ольга Анатольевна ещё не видела картину?, — вздохнула она и набрала номер врача. Больше всего она боялась, что из-за выходки Кирилла директриса оставит его в таком состоянии и запретит помогать, но сегодня та заехала всего на полчаса, забрать забытую в пятницу сумку, и это было величайшим везением.

Проснулся Незборецкий уже с трубкой в носу и тяжелой головой. Он помнил, как приехал врач, как ругалась медсестра, которую вызвали в выходной, чтоб присматривать за ним, как горело в груди и хотелось спать. Но он не мог вспомнить, что он чувствовал. В глубине души, он всегда понимал, что такие люди, как Адиль просто так на голову не падают и чувствовал подвох. С первого дня в интернате это стало его вторым хобби — искать повсюду капканы. Поэтому когда в их классе появился этот странный учитель обществознания, Кирилл был уже готов к тому, что это обернётся чем-то поганым. И теперь, глядя на сгиб локтя со следами иглы, он понимал, что слишком дорого ему это обошлось.