V (2/2)

Он вышел так же стремительно, как и ворвался. Адиль вернулся в кресло и осел. Как солгать? Что солгать? Солгать ли? Не найдя ответов на первые два, пятнадцатиминутные стенания разума вынудили его дать отрицательный ответ на последний. Синий пиджак теперь прожигал плечи.

В квартире у Дробитько больше всего он любил вид из панорамных окон. ?Башня Федерация?, наверное, была единственным местом, кроме его собственного дома, где ему было комфортно, несмотря на вылизанный, ненавидимый Жалеловым минимализм вкупе с огромными пространствами.

Лёд стучал о кромки бокалов в тёплых ладонях, разговор назревал надрывно. Адиль успел порадоваться тому, что переоделся, потому что говорить об искуплении и стыде в прокурорской форме он хотел меньше всего.

— Да ладно тебе, — возмутился Юра. — Вот так взял и не поехал? Ты почти что подарил в этом квартале Арсену один из своих самых прибыльных участков? Жалелов, ты ёбу дал? — Я же говорю, меня это заебало. Мне за всем этим уже смысла не видно. — А если честно? И если вернуться к первоначальному вопросу? — Тебе пиздец не понравится то, что я скажу тебе.

— И что? — И я рассказываю тебе это как другу, а не как прокурору отдела следственного управления.

— Ясен хуй, Адиль, в чём дело? — Помнишь, почти пять лет назад я ещё на прежней должности вёл дело о возгорании в торговом центре, где ещё проводка галимая была, там был небольшой скандальчик из-за количества бабок за отмаз? — Помню, конечно, я тогда пытался отжать это дело у тебя, — мечтательно вздохнул Юра. — В этом ТЦ погибло несколько человек при пожаре. И недавно я узнал, что за символическую сумму, которая мне прям впритык в новую тачку вошла, я фактически сломал жизнь маленькому пацану. Там его родители остались в тот день.

— Формально, — в ту же минуту перешел в защиту Дробитько, — ты ничего не ломал. Ты отмазал тех, кто сломал.

— Выключи, пожалуйста, прокурорскую собаку, — раздраженно ответил он. — А если серьезно, — среагировал он, — то ты не хирургическая салфетка, и не обязан сиять чистотой, Адиль. Ты что, запарился из-за этой хуйни? Ты ещё скажи, что в Текстильщиках у тебя любимая церковь, и ты ездишь свечки за этого малого ставить. — Ты серьёзно всё это сейчас? — он картинно обвёл пальцем пространство перед его лицом. — Да, во-первых, потому что я твой друг. А во-вторых, потому что всё случилось до того, как ты смог бы что-то изменить.

— Я помешал наказанию. — Земля вызывает советника юстиции Жалелова, — мужчина потряс руками перед его лицом. — Мне кажется, ты перегрелся. Какое наказание может быть у человека, владеющего сетью ТЦ и заправок? Он бы тебя пережевал, переварил, высрал и попросил бы следующего. Если бы это сделал не ты, то точно бы сделал я. А я хотел! Жирный голубь был, я бы там больше, чем чек на ?Ауди? себе бы оформил. — В общем, ситуацию я тебе изложил, — отставляя бокал, произнёс он. — Поеду я к себе, ещё много работы. — Только не пиздёж про работу, я больше не выдержу, — закатил глаза Юра. — Прости, я, как ты сказал, выключу прокурорскую псину. Я правда буду серьёзней. Продолжай.

Дробитько стоически выдержал целых три пассажа на тему искупления вины, двадцать минут исповеди о таланте и уме однорукого мальчугана из интерната и пару интересных спичей на тему преподавания.

— И ты знаешь, я смотрю на него и понимаю, что был неправ во всём изначально. Потому что я даже не знал, зачем мне эти деньги. Сначала я брал, чтобы перестать быть бедным, а потом потому что привык. А он сидит и улыбается, даже когда его кормят аспирином вместо нормального лечения, когда рисовать приходится в книгах, а на обед каждый день одна и та же столовская поебень. — Адиль, ты молодец, что помогаешь тем, кто в этом нуждается, — максимально осторожно произнёс он, — но ты не виноват в случившемся. Тебе не обязательно травиться баландой вместо обеда, чтоб искупить то, чего нет и не было. — Я не хочу сраться с тобой, Юра, — сказал мужчина. — У каждого из нас своя позиция. — Просто последний святой в муках покинул мир более двух тысяч лет назад, — пожал плечами Дробитько. — И тебе не стоит пробовать повторять этот флип.

— Я и не пытаюсь.

— А как по мне, то пытаешься. Адиль, ты занимаешься своим самым любимым спортом — самоуничтожением. Тебе нравится чувствовать боль в желудке от хуевой еды, нравится видеть своё осунувшееся от нервов лицо в зеркале, нравится проходить мимо чистой спортивной машины в сторону ебучего такси. Это не вина. Ты просто устал бухать, нюхать и ебать всех подряд, как делал это десять лет подряд. Ты нашел себе новую забаву и упиваешься тем, как по-новому прекрасно она тебя убивает.

— И почему ты думаешь, что прав? — Потому что знаю тебя достаточно хорошо, чтобы понять, что ты не изменишься так кардинально из-за какого-то пацана без одной клешни. — Завали, блядь, — с нажимом произнёс он, громыхнув бокалом о маленький мраморный столик.

— Я понял, — вздохнул мужчина напротив. — Ну, понял, что чего-то точно не понял, либо это ты пока что не понял.

— Ты вообще нихуя не понял, Юра. — Я понял, что я хуёвый друг, так как абсолютно не выкупаю, в чём соль твоей драмы.

— Хоть в чём-то я с тобой согласен сегодня.