III (2/2)
— Это вряд ли, — сказал Жалелов, кивнув на тарелку. — Голодным ты не будешь, сначала ешь, потом будем говорить.
— Вам разве не нужно домой или на работу?
— Я разберусь, Кирилл, ешь, пожалуйста.
Парень удивлённо посмотрел в свою тарелку, взял вилку и начал уплетать обед. Рука слушалась просто ужасно, но его сейчас это волновало намного меньше, чем осознание масштаба признания его равным и накатившее чувство безопасности, делавшее его абсолютно безоружным. Они ели в тишине, но в этом молчании было больше уважения и понимания, чем во всех словах и поступках, что были в его жизни за последние четыре года.
Адиль так и не рассказал ту историю. В процессе разговора он уже и забыл, что хотел, о чём оно было и зачем. Незборецкий вызвался показать ему вишню и качель, на которую он должен был позавчера смотреть вместо урока обществознания.
— Я много прогуливаю, но в тот раз меня затянул одноклассник, — сказал он. — Артём, который к вам потом с расспросами полез. — Почему прогуливаешь спрашивать я не буду.
— Извините, что так о ваших коллегах сейчас скажу, — сказал Кирилл, когда они подошли к дереву, — но люди здесь — просто мрак. Иногда хочется поговорить с кем-то, послушать что-нибудь интересное, но идея плохая, просто поверьте.
— Я их не знаю, можешь хоть всеми... Мерзкими словами их обложить.
Улыбка заставила острое лицо парня округлиться, а потому Жалелов заметил несколько коротких широких шрамов, похожих на следы от осколков или очень глубоких порезов, обычно почти неприметных из-за светлой кожи Незборецкого.
— Я вам ещё не говорил, но я неплохо рисую. Я там пока втыкал в библиотеке, заметил голубя на столбе, — произнёс он, вытаскивая из тонкой книжки страницу из русско-немецкого словаря. — Обычно я не порчу книги, но голубь был смешной и жирный. Ещё и на фоне вишни. Отдав в руки казаха свой рисунок, он почувствовал какое-то жутко правильное облегчение, будто скрывал государственную тайну двадцать лет, а теперь её знают все.
— Ты не против, если я на пару секунд перестану быть твоим учителем? — А? Не против, а что? — Это пиздец красиво, Кирилл. Просто невероятно.
На бумаге не было ничего особенного, если не считать того, что птица, нарисованная явно тупым карандашом и за пару минут, выглядела до ужаса реалистично. Жалелов мог поклясться, что видит на цветах вишни росу. Или же путает росу с умлаутом немецкого ?wundersch?n?, поверх которого раскинулись ветви рисованного дерева. Парень рассмеялся и пожал плечами.
— Это обычный скетч, у меня есть и нормальные работы.
— Покажешь когда-нибудь? — спросил он.
— Если хотите, то давайте в следующий раз, сегодня уже поздно, я и так вас задержал. Они попрощались и мужчине удалось беспрепятственно пообещать взамен привезти ему альбом, подколов Кирилла за порчу имущества библиотеки. Адиль вдохнул прохладный вечерний воздух и потянулся за телефоном, чтобы заказать такси. Неожиданно для себя он понял, что никогда ещё не был настолько живым, как в этот момент — стоя где-то в Текстильщиках, наевшись ужасного пюре с сардельками, от которого до сих пор мутит, держа в руках измятый лист бумаги, с пачкающим его пальцы рисунком грязного толстого голубя.