; fructus temporum (1/1)

Нелюбимый мной хруст снега под ногами я услышал поразительно поздно. Близилась середина декабря, а земля, как заяц, сменила свою окраску только ныне. Странно, что я обратил на это внимание: еще с незапамятных времен я невзлюбил зиму, поскольку аккурат тогда морская пучина замерзает. В ряд выстраиваются оставленные ждать своего часа корабли, глядеть на которых для меня было сплошным страданьем. Все рождественские причуды казались мне глумленьем, направленным только против меня же. К этому времени я все же успел возвратиться домой, однако даже после длительной разлуки он не стал мне родным. По правде говоря, относился я к нему хладнокровно, ибо вплоть до отставки моя нога переступала порог дома сего только зимой, когда работа моя никому не была нужна. Я оставался наедине со своим отражением в проклятом хрустальном стакане, отливавшем багровым оттенком. Чуть ли не целый день посвящал я себя своим относительно кратким запискам. Они сопровождали меня всю мою морскую жизнь, лежа в маленькой резной шкатулке, которую я брал с собой в самую первую очередь. Обладая приобретенной воедино с остальным опытом блестящей, хоть и кратковременной памятью, грех был бы не воспользоваться ею. А потому все свои мысли и видения были запечатаны в сей потертой временем шкатулке.С доктором я со дня своего отъезда больше не общался, хоть и горел желанием написать ему хоть пару слов, однако я задавался вопросом: о чем я могу сказать в двух словах.Едва ли светлый комок солнца выходил из-за горизонта, бросая кровавые лучи на мой лик, я предпринимал тщетные попытки написать хоть что-то дельное. Но всякий раз пазл в голове никак не желал складываться, и я попросту откладывал это дело до следующего дня в надежде на прилив вдохновения.Все свои дни я проводил дома, изредка выходя на улицу, дабы полюбоваться выстроенными в ряд шхунами и вздохнуть с искренней печалью. Был я томим тоской по морю, даже невзирая на ее жестокие игры, весь ужас коих мне пришлось почувствовать на себе в своих сновидениях. Так хотелось вновь услышать родной звук моря, что означал биение волн о корму корабля. Запах соли и отваги, некогда остававшийся со мной на протяжении нескольких часов, не ощущался уже несколько месяцев. Я истосковался по родному морю, ведь оно единственное понимало меня лучше всех. Не считая доктора.Ввиду сильного волнения из-за отсутствия его весточек, сон смог торжественно побороть мой страх лишь к рассвету. Однако, увы, он сызнова оказался мимолетным: меня разбудил громогласный стук в мою дверь. Нужно же иметь такую наглость — барабанить ранним утром! Подготавливая всю речь, которую готов я был высказать недоумку о его нахальстве, я открыл злосчастную дверь и увидел перед собой еще совсем юного гонца, некогда принесшего мне одно из писем доктора и с сильным румянцем на щеках ушедшего с глаз моих долой. Смягчился я ненадолго, поскольку его приход с точностью мог означать, что письмо сие от Дэвида. Выхватив его их рук мальчишки, я хладнокровным взором проводил его и тут же прикрыл за собой дверь. Сердце неистово мечется, так и норовит выскочить наружу в предвкушении прочитать долгожданное письмо от человека, раздумья о котором изливались в моей голове нескончаемым водопадом. Невольно я почувствовал и упрек в свою же сторону, ибо из-за неуместной спесивости никак не нашел подходящего случая, чтобы написать доктору.Чуть мятый моими же дрожащими руками пергамент был легче перышка, однако ныне стал для меня самой весомой вещью.?Достопочтенный Александр,Пишу вам с приятными, по крайней мере, на мой взгляд, известиями. В четверг (то бишь, уже этим днем) этой же недели состоится бал, на который приглашены мы с вами самим сквайром. В качестве благодарности он желает вас видеть на нем, собственно, и я желаю встретиться с вами не меньше. Буду рад, если окажется так, что вы согласитесь. С наилучшими пожеланиями, Доктор Д. Ливси?На обороте указаны были место и время, а неподалеку красовалась аккуратно выведенная докторовской рукой подпись. Бывает ли вообще что-то в этой жизни, что не было бы исполнено им с присущей нежностью?..Раздумия увели меня от незамедлительного ответа. Зная, что на этом балу будет Ливси, я заранее знал, что напишу, однако меня останавливало лишь то, в какой манере это писать. Все же пылкие чувства преобладали над принципами, а потому я и сам позабыл, что написал Дэвиду в ответ, и в моей памяти заложилось лишь то, как моя все еще дрожавшая от трепетного волнения рука протягивала все это время стоявшему в ожидании гонцу письмо.Бал должен состояться в этот же день, и я из очередных своих соображений предпочел приготовиться прямо сию секунду. Прежде к вычурным одеяниям я относился равнодушно, если не с презрением, однако ныне я хотел показаться Дэвиду с лучшей стороны, а потому из моей скромной гардеробной полетели вещи, что были едва ли не похожи меж собой. Накинув один из лучших своих мундиров, которые я не носил издавна, я лишь на миг остановился перед невзрачным отражением в том стакане и стремительным шагом покинул чужбинный дом. Чувство облегчения подхватило мое тело, унося его все дальше и дальше от оного. Вдохнул полной грудью морозный воздух, что молнией прошелся по мне. Все это блаженство прервал резкий холод от только что слепленного снежка, влетевшего в мою макушку. Долго объясняться с проказником не удалось: тот, будучи очередным напуганным юнцом, бежал с моих глаз долой. До начатия бала оставалось еще чересчур много времени, и спустя малую толику времени фаланги моих пальцев заледенели от мерзлого дуновения ветра, которое вдобавок шло с моря, тем самым оставляя мне чертов осадок на душе. Я проклинал себя за свой новый порыв импульсивности, поскольку теперь понятия не имел, куда себя деть. Однако тут же я поубавил свой пыл, подумав, что даже такой исход будет лучше, чем мое времяпровождение дома, которого я не выдержал бы от предвкушения. Я терпеть не мог Рождество. Дни, когда даже враги примиряются и тщетно пытаются стать твоим другом, пока на самом деле замышляют коварную расправу. Всегда я был начеку и не доверял этому празднику, что от любой неосторожности мог бы превратиться в бурлящий кипятком адский котел. Однако, увы, мои ноги сами устремились в сторону ярмарок, что стояли средь площади.***— Капитан, вы и не представляете, как я рад вас видеть! — крохотные, почти схожие с женскими руки крепко сжали мою еще мерзлую с улицы длань в пламенном рукопожатии. — Я ожидал, что вы откажетесь, а потому я очень польщен встречей с вами.— А я как рад, — хмыкнул я, неохотно пожимая руку сквайра в ответ. — Позвольте поинтересоваться, где я могу найти доктора Ливси?— Советую вам поискать его там, — Трелони незамедлительно ткнул пальцем куда-то в сторону. — Надеюсь повидать вас еще раз! Силуэт сквайра, наконец, скрылся за скоплением людей, чему я был рад куда сильнее, чем встрече с ним. Дэвида мне долго искать не пришлось: он сам нашел меня.— Капитан.., — вздрогнул я от знакомого баритона. — Признаюсь, вы выглядите превосходно.Я обернулся, увидев перед собой доктора. Вновь мое сердце учащенно забилось, отчаянно снабжая кровью и мои щеки. Никогда я так не был рад долгожданной встрече с Ливси, пусть с момента моего отъезда прошло не так много времени. Я готов был в порыве страсти прижать желанного доктора к себе и почувствовать, наконец, тепло макушки, что привык я накрывать своей дланью. Я бы так и поступил, не будь здесь так много гостей, которые пришли как нельзя невовремя.— Даже странно видеть друг друга в такой обстановке, не правда ли? — Дэвид одарил меня теплой улыбкой. — Когда не слышен ни свист ветра, ни тишины спальни, где вы некогда лечились.— Как насчет более интимной обстановки? — тихо спросил я, с недовольством оглядывая прибывших людей. Доктор молча кивнул, явно мысленно соглашаясь с моим замечанием, и незаметно накрыл мою длань своей. Прошло достаточно времени, прежде чем эти искания не увенчались успехом. Плотно закрыв за собою дверь, я проронил:— Как же мне было плохо без тебя.— Ты не представляешь, как плохо было мне, — вздохнул Дэвид, снова ласково улыбаясь и кладя мне голову на плечо, как тогда, когда мы стояли посреди комнаты после спонтанного вальса. — Почему ты мне ничего не писал? Я, между прочим, волновался, как бы ты не захворал вновь. — Ни слова в голову не лезло, — ладонь ласково накрыла чужую макушку и стала поглаживать ее. — Извини меня, Дэвид. — Я ведь тоже виноват, что не писал, — голос стал утихать. — Откладывал до последнего, треклятая работа... Да ты и сам все знаешь.Я, красноречиво промолчав, чуть сжал двумя пальцами подбородок доктора и приблизил его лик к себе. Горячее дыхание оного приятно обжигало лицо. Он прикрыл глаза в предвкушении лобызаний, которые были для него, по всей видимости, глотком свежей воды. Однако я внезапно решил подразнить его, и вместо предполагаемого соприкасания губами поцеловал его в кончик чуть поалевшего носа. Ливси тут же распахнул глаза и устремил на меня взор, полный ребяческой обиды и разочарования, словно тот же ребенок потерял веру в рождественское чудо. Я засмеялся и моментально коснулся его уст своими, отстранившись в ожидании ответной реакции. Мое предчувствие было оправдано, и Дэвид, не стерпев такого глумления над собой, обхватил руками мою шею и впился своими устами сызнова, с неожиданным упорством, что ранее принадлежало мне. — Порой ты бываешь невыносим, — с укоризной произнес Ливси, отрываясь от меня. — Не скрывай того, что тебе понравилось, — хмыкнул я. — Сила так называемого ?рождественского чуда? столь сильна, что мы успели поменяться ролями.Дэвид лишь закатил глаза и тут же принялся осматриваться, дабы понять, что это за комната, в которую мы, не видя ничего, кроме друг друга, забрели в предвкушении после длительной разлуки. Я последовал его примеру, и мой взор тут же остановился на рояле, стоявшем на расстоянии вытянутой руки от меня. Вскоре изобилие черно-белых клавиш оказалось у меня перед глазами, и я, прикрыв глаза, коснулся их краев, начав тем самым играть одно из запомнившихся произведений. Выбрал я именно его, поскольку оно напоминало мне Рождество, некогда проведенное в давнем детстве, однако которое теперь вызывало у меня легкую неприязнь.Ливси, все это время с удивлением созерцавший эту сцену, обнаружил лишний стул и присел рядом со мной, с неподдельным интересом глядя на расположение клавиш.— Где ты научился так виртуозно играть? — спросил он, едва ли я закончил свою игру.— В детстве меня заставляли учиться игре на рояле, — ответил я, саркастично хмыкнув при выплывшем воспоминании из ранних лет. — Мои возражения никто и слышать не желал. Я ненавидел музыку и в тайне от матери сбегал к побережью, правда, рано или поздно она узнавала о моих побегах. Однако, как видишь, это умение пригодилось мне хотя бы сейчас, раз я смог поразить тебя своей игрой.— Но у тебя к этому талант, — прошептал доктор, кладя свои ладони в мои. — Это было прекрасно. — Не стоит, Дэвид, — усмехнулся я.В комнате воцарилось безмолвие, что когда-то было и у доктора, пока я был болен. Дэвид молча глядел на снежинки, врезавшиеся в необъятных размеров окно, и узорчатый иней, похожий на ветви, расходящиеся в стороны. Ладони, прежде покоившиеся на моих, я приблизил к своему лицу и коснулся их устами. — С Рождеством, Дэвид.— И тебя с Рождеством, Александр.Это Рождество, которое я некогда всей своей душой ненавидел, скрасило присутствие доктора, которое порой затмит любое мое разочарование, будь это даже просто тишина.